Молнии стали бить чаще. Люди оглохли от грома, такого же сильного, как в тот день, когда Перун молотил топором по башке Змея-Волоса.

Воздух скрутился в узел, гигантская воронка сорвала слой земли, размолола в пыль. Почерневший жгут двинулся на город. Яромир с остановившимся сердцем наблюдал за воздуховоротом, потом взгляд его упал на фигуру волхва с раскинутыми руками.

Князь сжал кулаки, взглядом принялся буравить спину кудесника – волевым усилием попытался передать часть своей жизненной силы. Налетел визжащий порыв ветра. Яромира покатило по земле, как пустую бочку. Небо и земля поменялись местами. В локоть больно впился камушек…

Над головой раздался сердитый рык Ратьгоя – будто туча громыхнула. Кудесник подхватил князя под мышки, вздернул на ноги.

– …растудыть!!

Яромир промямлил:

– Как с князем разговариваешь?

Ответные слова заглушил хохот туч. Яромир глянул недовольно на воеводу и прикипел взглядом к воронке, облизывающей край городской стены. Ровный строй бревен смялся, взметнулись обломки с девственно-белыми изломами. Близстоящие дома содрогнулись, невидимая рука содрала крыши, плеснула на улицы дождем из соломин.

Люди спешно покидали дома, улицы были запружены… Толпа двигалась прочь от смерча.

Волхв захрипел, из последних сил выкрикнул что-то на зауми и завалился набок. Яромир метнулся к кудеснику, но его опередили. Жилистые руки подхватили обмякшее тело, как пушинку. Князь раскрыл рот – каравай залезет – и распахнутыми глазами смотрел на Ратьгоя.

Воевода, держа на руках Вольгу, провожал взглядом вихрь, миновавший город. Силы оставили воронку: распались невидимые скрепы, на землю хлынула пыль и мусор. Ратьгой встретился глазами с князем, скривился.

– Это ничего не значит, – буркнул он, направляясь к жилищу волхва.

Деревья расступились, лунный свет ударил ярко. На миг глазам, привыкшим к ночной тьме, стало больно. Лют запалил новый факел, отправив в кусты тлеющий огрызок. Сзади удивленно присвистнули.

– И куда мы выехали? – поинтересовался Буслай.

Лют остолбенело разглядывал деревню: неказистые дома спят, ставни закрыты, лишь из одного окна сочится свет. Деревня небольшая – с десяток домов на одной улице, общий колодец. Рядом с колодезным срубом – ветхая телега: передних колес нет, стоит косо, как щит, прислоненный к стене.

Лес кончился.

Цепочка отряда распалась на опушке, кони встали в ряд, из их ноздрей сочились туманные струи, как пар из-под крышки котла. Стрый оглянулся на лес: оттуда злорадно смотрели многочисленные огоньки. Вдруг раздался глумливый смех, и призрачные глаза растаяли. Отроки испуганно поежились.

Буслай переглянулся с Лютом, подбодрил соратника:

– Видать, и вправду в лесу тропы быстрые. Как быстро добрались до окраины!

– Мы не могли за полночи пересечь лес, – раздраженно ответил Лют. – Леший, что ли, кругом обошел? Что делать, воевода?

Стрый пожал плечами, облитыми железными кольцами:

– В дома стучать, узнавать, где оказались. Только осторожно, чтоб не приняли за упырей – выковыривай потом от кольев занозы.

Савка вытянул вперед чуть дрожащий палец:

– Вон в том доме вроде свет горит.

Ждан потер синее горло, кивнул – горит.

– Двинулись потихоньку, – сказал Стрый.

Кони понуро тронулись с места: за ночь животные устали, страшный лес вымотал силы, ноги едва не подламывались, лишь Гором шел как ни в чем не бывало.

Из леса донесся протяжный вой. Лошади взвились на дыбы, испуганное ржание огласило деревню. Ждан кубарем скатился с седла, затылком больно шмякнулся – в ночном небе прибавилось звезд.

Буслай с руганью натянул поводья, утихомирил скотину. Мельком взглянул на спокойного Горома. Расспросить бы воеводу, где взял такое чудо, или оженить угольную громаду, может, приплод унаследует толику отцовской мощи. Правда, не мог вспомнить, чтобы Гором миловался с кобылами, будто и нет могучей стати.

Савка спрыгнул, помог Ждану подняться. Отроки не вернулись в седла и до дома шли пешком. Лют остановил коня возле гнутого плетня: свет луны превратил ветки в сплетенные кости, горшок на жерди – в череп. Пригляделся к закрытым ставням, и точно – щели сочились желтоватым светом.

Стрый оглядел близстоящие дома, сказал хмуро:

– Крепко спят. Каждую ночь, что ли, у них так воют?

Лют добавил воеводе в тон:

– Собак нет – странно.

Буслай соскочил на землю. Савка подошел, взял поводья. Гридень обратился к спешившемуся Люту:

– Как думаешь, что это в лесу выло?

– Не знаю. Неспроста выли, будто звали кого-то.

Буслай сдержал дрожь. Руки привычно сомкнулись на топорище.

– Кто в хату пойдет? – спросил он у Стрыя.

Воевода улыбнулся. Жутковато отразился от зубов лунный свет.

– Еще не догадался? – удивился Стрый деланно.

Гридень вполголоса ругнулся и выхватил топор.

– Савку возьми, а мы тут на всякий случай постоим, – добавил воевода.

Отрок поспешно кивнул. В свете луны лицо его было белее муки, булава в руке тряслась. Буслай взглядом велел держаться сзади и открыл калитку. Противный скрип петель хлестнул ночной воздух словно бичом. Гридень стиснул зубы, черные ругательства уткнулись в крепкий частокол и осыпались в горло.

Мелкими шагами Буслай пошел к крыльцу, Савка двигался на три шага позади. Его льняная голова постоянно вертелась, древко булавы жалобно скрипело под судорожным хватом пальцев.

– Чего таитесь? – громыхнул воевода. – Если есть кто живой, давно проснулся.

Буслай игнорировал оклик и пару раз ругнулся. Савка услышал ругань и покраснел так, что кончики ушей задымились.

Гридень подошел к крыльцу. Стена дома скрыла ночное светило, и в грянувшей темноте он едва отыскал дверь. В воздухе растаяли три стука. Буслай отступил, звеня кольчугой, расположил топор поперек груди, чтобы в случь чего…

Из-за двери раздался еле слышный голос:

– Входи, не заперто.

Буслай сглотнул ком, оглянулся на воеводу. Стрый насмешливо изломил бровь: мол, чего от меня хочешь? Да еще Лют, зараза, лыбится ехидно, его бы сюда… Савка глянул вопросительно.

– Держись сзади, – буркнул гридень.

Дверь со скрипом отворила нутро избы, освещенное лучинами: широкая лавка, рядом пустой стол, столешница покрыта многочисленными царапинами, по краю зарубки. Из правого угла на вход взглянуло устье печи, из вороха шкур и одеял наверху уставились глаза на бледном лице.

Буслай подозрительно уставился на худого хозяина избы. Да и как глядеть на гладко выбритого молодого человека? Хорошо хоть есть копна волос цвета потемневшей пшеницы, а то уличил бы ведьмака. Тот глянул насмешливо, взгляд ушел за спину Буслаю. Савка благовоспитанно поздоровался.

– И ты будь здрав, – кивнул хозяин.

Буслай, скрипя половицами, прошел в середину горницы. Оглядел углы, скривился при виде косм паутины.

– Запустил дом, хозяин.

Лежащий на печи молча кивнул. Буслай повертел в руках топор, опустил.

– Молчалив ты, – пробормотал гридень. – Он, – ткнул пальцем в сторону отрока, – зовет меня Буслаем, а я его – Савкой.

Хозяин разлепил бескровные губы:

– Меня Нежеланом кличут.

Гридень потоптался: захотелось сесть на лавку – нелепо стоять и вести беседу с лежачим. Но что-то его удержало. Савка почтительно молчал, ждал, что старший скажет. А Буслаю и сказать было нечего, брякнул невпопад:

– Чего не спишь, лучины палишь? Рарога, что ли, высиживаешь?

Савка представил, как по истечении девяти дней и ночей лопается яичная скорлупа и из-под… э-э… седалища мужика вырывается пламенная птица с хищным клювом, и усмехнулся. Лицо Нежелана осталось спокойным, глаза в свете лучины ярко блеснули. Улыбку отрока как ветром сдуло, и он невольно попятился.

Буслай взглядом успокоил Савку и обратился к Нежелану:

– Мы из леса вышли, не знаем, где оказались. Скажи, как называется деревня и где ближайший город?