Был соблазн добавить еще «Служу России!». Коммодор воздержался. И без того получилось достаточно дерзко. Ха.

Отправил. Все, теперь хоть бы часок не беспокоил никто.

10.06.49, четверг

В кухне-столовой Игорь застал только Петю. Тот, облаченный в неизменную черную униформу, шумно поглощал овсянку и прихлебывал капучино.

Время не слишком раннее, скоро девять, но легли-то около четырех утра, а этот — как огурчик, оценил Игорь. И выбрит начисто, и форма свежевыглажена. Наверное, другой комплект.

Сам он спал плохо. Задремывал, начинали видеться какие-то картинки, мелькали обрывки сюжетов, в них участвовали Анциферов, Федюня, обе Марины, Коммодор, торговцы из поселка, квадрокоптеры с периметра; а возвращался в полное сознание — и ничего не вспоминалось из увиденного. Тонуло в неведомых глубинах. Тогда пытался заставить себя воспользоваться сознанием по назначению, обдумать хоть что-нибудь — все опять затуманивалось, всплывали следующие сюжеты. Или те же самые, поди знай. Потом все-таки пришло забытье, но ненадолго: что-то торкнуло — вставай!

— Привет, Петр! — сказал он. — И приятного аппетита! Да сиди ты, сиди!

— Доброе утро, Игорь Юрьевич! Спасибо! Кашку сварить вам? Овсянку, манку? Или яишничку сварганить, или…

— Не надо ничего, завтракай спокойно! Я только кофе… говорю же, сиди! Уж как-нибудь с кофе-машиной справлюсь…

Сев с чашкой эспрессо за стол, поинтересовался:

— Эким ты бодрячком… Неужели выспался?

— Я привычный. Могу и совсем не спать, хоть сутки, хоть двое, тоже ничего. Потом, конечно, нужно отдых себе позволить, и снова как штык! А нынче ночью и не ложился.

— Ого! А что делал?

— Дежурил, — сообщил Петя, понизив голос и округлив глаза. — Хорошо, что вы рано пришли. Думается, как раз вам и доложу. Остальным — как вы решите.

— Что такое? — встревожился Игорь.

— Да нет, по итогу все штатно. Но признаки — были! В общем, докладываю.

Содержание «доклада» не успокоило Игоря, а только усилило его беспокойство.

Первое. Когда Петя сопровождал гостью «на заселение в апарта́мент» (так он выразился), она расспросила, как бы из чистого любопытства, кто какой апарта́мент занимает. А занимают, на постоянной основе если брать: первый и второй с правой стороны — соответственно Александр Васильевич и Иван Максимович, первый и второй с левой — он сам, Петя то есть, и Павел Алексеевич. Матвей же Константинович живет в последнем по правой стороне, в десятом. Он, Матвей Константинович то есть, вообще любит дистанцию держать. Характер такой.

Второе. Марина попросила разместить ее в третьем апарта́менте по левой стороне. Получалось ровно напротив апарта́мента, в котором, пока на временной основе, разместился Игорь Юрьевич. При этой просьбе Петя немного напрягся, сам не зная почему. Нюх у меня, пояснил он, вот и почуял что-то. Соврал Марине, что в том апарта́менте не оборудовано, предложил следующий. Согласилась. Показал ей там все, пожелал спокойной ночи. Выйдя в коридор, услышал: щелкнула она замком. Заперлась, значит.

Третье. Почуялось Пете, что гостья чего-то как бы побаивается. Потому сам он спать не пошел, а вместо того приволок из холла высокий табурет, поставил его в апарта́менте, что ровно напротив Марининого, тоже заперся на всякий случай, уселся и приник к дверному глазку. Хороший глазок, панорамный.

Четвертое. Примерно через полчаса послышались в коридоре шаги. Показался Матвей Константинович. Прошел сюда, в столовую. Потом обратно. Медленно так. На двери поглядывал. Перед какими даже останавливался. Словно в нерешительности пребывал.

Пятое. Такие рейды повторились еще три раза. Петя зафиксировал время каждого. Последний был длительнее предыдущих — начался в шесть сорок, закончился в семь ноль семь. К себе шел уже скорым шагом, по сторонам не зыркал, не притормаживал нигде. Задержался, по всему судя, в столовой. Факты это подтверждают: на столе — крошки табачные, в пепельнице — остатки пепла.

Игорь тоже закурил, а Петя отчеканил:

— Доклад закончил!

— Молодец! — искренне похвалил его Игорь. — И нюх твой молодец, и сам ты молодец! Ну, а соображения у тебя есть?

— У меня, Игорь Юрьевич, одно соображение и есть. Матвей Константинович в Марину Станиславовну был очень сильно влюблен. Думается, и по сей день не остыл. Мается. А наша-то Маринка — как две капли, только молоденькая…

— Что-что, а это мне понятно, — мрачно прокомментировал Игорь.

— Ох, вы же тоже… Извините, я как-то не учел…

— Ничего… А что «я же тоже» — ты имей в виду: для меня Марина нынешняя — дочь той Марины, моей Марины. Не реинкарнация, а дочь.

Петя совсем смутился:

— Я понял, извините еще раз…

— Ничего, — повторил Игорь. — Проехали. Ну и?

— Вот. Думается, не вышло бы беды. Матвей Константинович и так-то человек, как бы сказать, непростой, а как вы, Игорь Юрьевич, у нас тут появились, так и вовсе… короче, не в себе делается. Не покусился бы он…

— Слушай, да как это?! Он, возможно, ее отец!

— Так если не в себе человек… Короче, опасаюсь я, не покусился бы…

— На тебя надеюсь, Петр! Я и сам, естественно… но вдруг мне отлучиться придется…

— Я-то постараюсь, не сомневайтесь! А вот как скажете — докладывать мне другим?

— Нет, — ответил Игорь. — Не нужно. Единственно кому — Саше. Александру Васильевичу. А лучше я ему сам все расскажу.

— Правильно, — с нескрываемым облегчением сказал Петя.

Отличный малый, подумал Игорь. Звезд с неба не хватает, заметно инфантилен, но добр, надежен, старателен. Малый… сколько ему — сорок, чуть больше, чуть меньше? Мое поколение… Загнул, какое еще мое… Я в день «Э» взрослым был, а он — совсем молоденьким. Практически всю жизнь — здесь.

— Как тебе живется, Петр? — спросил он.

— Да как… Жить можно, сами видите. Все есть, что нужно. Куда там — больше, чем нужно, в тыщу раз больше! И все бесплатно!

Это точно, усмехнулся Игорь. А я-то целую пачку купюр сюда притащил, последовал совету Коммодора. Федюне, что ли, отнести — вдруг по вкусу придутся? Правда, бумагу он, вроде бы, не жрет, «Работница» лежала необглоданная. Но деньги делают, кажется, из особого состава…

Тряхнул головой, вернулся к разговору с Петей:

— А не скучаешь?

— Что вы, Игорь Юрьевич! — ответил тот несколько даже снисходительно. — Когда мне скучать? Наверху, конечно, Александр Васильевич все обихаживает, но уж тут — моя служба. Прибрать то-се, чистоту блюсти, и продукты чтоб были, это, значит, со складов доставить в ассортименте, и сготовить, и отремонтировать что, бывает, по мелочи, и всякое разное, не перечесть. Ну, время если выдастся — в зал сбегать, на тренажерах поупражняться. Или на гитаре… — он покраснел, как будто в чем-то постыдном признался. — Я все учусь, учусь, самоучитель до дырок затер, только пока еще не особо выходит… А то кино посмотреть на планшетке. Книжки-то я не очень, а кино люблю. Не-ет, скучать некогда!

— Понятно… Но я имел в виду — по дому не скучаешь ли? По родному дому, где родился и вырос?

— А, вы об этом… Так у меня там, считайте, нету никого. Друзья были — по школе, по улице, как не быть. Да позабылись давно, и не друзья они были, а приятели. Девушка одна нравилась… и еще одна тоже… но, как бы сказать, не по-серьезному. И с братьями отношения не ладились. Они, братья, двое их, меня намного старше, вот и пренебрегали. А то и обзывали — сикильдявкой жирной или еще как. И надсмехались.

— А родители? — спросил Игорь.

— А родители мои, Игорь Юрьевич, тут. В Марьграде в нашем. Батя в охране служил, он меня сюда и привел, как бы сказать, по наследству. Я после школы в мореходку хотел, а он сказал: годик тут послужишь, дисциплинки понюхаешь. Его прямо при мне прихватило. Скукожился батя, почернел, волосы повыпадали… и помер на другой день. А мать в столовке здешней работала. Что да как с ней — не знаю. Искал — не нашел. Думается, тоже скукожилась и померла. Или не сразу померла… да ведь все позабыла, а это равносильно… а потом и померла, наши двадцать лет для них восемьдесят. Так что тут они.