Я кашлянул – ноль эмоций. Повернувшись к Суворову, увидел, как тот кривит губы, стараясь не заржать в голос. Нашли, понимаешь, развлечение, уроды. Разозлившись и на ученых и на сотрудников Тайной канцелярии, я осмотрелся, нашел глазами высокий, тяжелый стул, подошел к нему и с заметными усилиями, опрокинул на каменный пол. От раздавшегося грохота к открытым дверям подскочил гвардеец, а Суворов, явно не ожидавший от меня ничего подобного, вздрогнул, сразу же перестав кривиться. Д,Аламбер соизволивший поднять голову, посмотрел на меня затуманенным взглядом, и лишь секунд через десять в глазах его мелькнуло узнавание, и он поспешил вскочить из-за стола.

– Ваше высочество, какая неожиданность, – быстро проговорил он, кланяясь мне. Ломоносов же слегка затормозил, и не отреагировал на наше с Суворовым появление с должным рвением, но вскоре и до него дошло, что мальчишку сюда притащили не просто так, и он поспешил реабилитироваться, отвесив слегка неуклюжий поклон.

– Ваше высочество, – произнес он, опустив голову.

– Отлично, вы на меня, наконец-то обратили внимание, несмотря на то, что я тут прыгаю уже час, пытаясь до вас достучаться, – нагнувшись я поднял упавший стул и сел на него, сложив руки на груди. – И поверьте, я совсем не горю желанием здесь находиться. Поэтому помогите мне и господину Суворову все выяснить и убраться уже из этого мрачного здания куда подальше.

– И что же вы хотите узнать, ваше высочество? – осторожно спросил Д,Аламбер.

– Я хочу узнать из-за чего вы поссорились, – я полюбовался на то, как эти двое переглянулись и снова посмотрели в мою сторону. – Порадуйте же меня, скажите, что здесь причина кроется в прекрасной женщине.

– Женщине? Разумеется, нет, – покачал головой Ломоносов. – Просто мое виденье того, как будет выглядеть производство стекла, несколько отличается от той, которая находит поддержку в голове господина Д,Аламбера.

– Жаль, вы меня сейчас разочаровали, потому что, видя, как вы работаете над чем-то, вероятно, очень интересным, я никак не могу понять, как так получилось, что научный дискурс вышел настолько из-под контроля, что вы схватились за шпаги?

– Я попробую объяснить, ваше высочество, – сказал Д,Аламбер. Для удобства я говорил по-французски, чтобы меня все поняли. Ломоносов, судя по его виду, прекрасно понимал, о чем я говорю, а вот, если не понимал Суворов, то меня это волновало мало, потому что, как я уже говорил, самый универсальный язык пришел мимо герцога, причем по огромной дуге. Кивнув французу, я устроился на жестком стуле поудобнее, и приготовился слушать.

Если кратко, то проблема заключалась в том, что, выполняя обещание, данное мне на постоялом дворе неподалеку от Дрездена, Д,Аламбер не собирался делать что-то из ряда вон выходящее, решив применить классические методики, которыми пользовались его родственники, а еще ранее их предки. Ломоносов же в свою очередь не слишком понимал, на черта в этом случае его выдернули из Академии наук, где он проводил все свободное время за каталогизацией коллекции минералов. Его деятельная натура требовала творить, а вот Д,Аламбер процесс изготовления стекла был не интересен. В общем, они тогда вспылили и дело дошло до поножовщины, хотя, вроде бы не сначала все было вполне пристойно. Что они орали в пылу ссоры, ни один, ни второй не помнили, но оба клялись, что, если в их речах и прозвучали мое имя и имя ее величества, то это было сделано не со зла и уж тем более без всякого умысла.

– Какие конкретно вы хотели внести изменения в процесс производства, господин Ломоносов? – я перевел взгляд на него, и Михаил Васильевич вздохнул, словно сомневаясь, что я пойму, о чем он вообще сейчас будет говорить.

– Я хотел исследовать химические реакции, которые помогут стеклу менять цвет. Вы представляете, ваше высочество, как было бы удивительно, получать стекло, например, красное, или зеленое, или любого другого цвета? Ведь из такого стекла можно было бы сразу же лепить картины и даже витражи в храмах Божьих, – и он быстро и размашисто перекрестился.

– Да, представляю, а еще можно было бы выдувать сразу зеленые бутылки и хранить в них много чего полезного, начиная с вина, – я саркастически усмехнулся.

– Почему бутылки зеленые? – Ломоносов переглянулся неуверенно с Д,Аламбером.

– Чтобы не пропускали солнечный свет, который вреден для вина, конечно, – я пожал плечами и поднялся со стула, поворачиваясь к Суворову. – Ну что, Василий Иванович, что вы предлагаете делать с ними?

– Собственно, я примерно так себе все и представлял, – Суворов усмехнулся.

– Тогда, может быть, отпустим господ ученых? – спросил я, не слишком надеясь на положительный ответ. Какого было мое удивление, когда в ответ услышал.

– Полагаю, это будет вполне разумно, мы же не тати, чтобы невиновных в делах против государыни-императрицы и Российской империи в застенке держать, – я немного завис, переваривая то, что услышал, а Суворов тем временем продолжал. – Так что, конечно отпустим, но прежде, я бы хотел переговорить с вашим высочеством с глазу на глаз, – я кивнул в знак согласия, и мы вышли, оставив Д,Аламбера с Ломоносовым снова склонившимся над своими записями. Я же направился за Суворовым, про себя думая, что костьми лягу, но эти двое устроят мне самый крутой на сегодняшний день стеклодувный завод, способный, кроме всего прочего приносить прибыль, хоть вон зеленые бутылки дуть и продавать нуждающимся.

Мы не прошли далеко, завернув за угол в коридор, куда выходило несколько дверей. В крепости сама атмосфера была настолько мрачная, что я невольно поежился, настолько неприятные картины рисовало мне разыгравшееся воображение. Суворов отпер одну из дверей, и пригласил меня войти.

Это был, скорее кабинет, о чем свидетельствовал стол, заваленный различными бумагами. Суворов закрыл за нами дверь и повернулся к себе.

– Ну вот, теперь нам никто не помешает, – он на секунду замер, затем произнес. – Ваше высочество, то, что мы до сих пор не выпустили ваших провинившихся, было необходимо, чтобы создать подходящие условия для встречи. Андрей Иванович просил вас предупредить, чтобы вы, ваше высочество, не слишком доверяли Шувалову. Это, во-первых, а, во-вторых, Андрей Иванович просил показать вам, ваше высочество, чем занимается Тайная канцелярия, а также просил спросить у вас, согласны ли вы, чтобы я стал вашим наставником и разъяснил так беспристрастно, как только у меня получится, о том, что происходит в политической жизни Российской империи и в мире? – я смотрел на него и думал о том, что по какой-то неведомой мне причине Тайная канцелярия и Ушаков со своими сподвижниками решили сделать ставку на меня. И ответ на этот вопрос для меня был очевиден – их не устраивала ни одна из существующих в данный момент партия, и они хотят попробовать организовать свою вокруг предполагаемого наследника престола. Вопрос в том, а мне это надо? Надо, ответил я сам себе. Надо, потому что я до сих пор ни черта не ориентируюсь в этом болоте, а так есть шанс хотя бы узнать, кто чем дышит.

– Что я должен сделать? – наконец, спросил я у ожидающего моего ответа Суворова.

– Просто вы должны порекомендовать ее величеству назначит меня к вашему двору, потому что, если это сделаю я сам, то Бестужев сильно насторожится и нам нужно будет забыть о нашем разговоре.

– Хорошо, я попробую, – я кивнул. Все, дорогой, игры кончились. А ты думал, что кто-то будет делать скидку на возраст герцога и держать пока от политики подальше? Наивный чукотский юноша, уже должен был понять, что здесь наследник престола становится значимой фигурой, как только самостоятельно сумеет пройти пару шагов. Остается только надеяться на то, что до коронации никаких значимых событий не должно произойти.

За три дня до отъезда в Москву Елизавета закатила бал-маскарад. Для увеселений и поднятия духа перед предстоящей поездкой и дальнейшими приготовлениями к коронации, во время которых всем будет не до веселья. И вот тут-то мы с ней впервые довольно серьезно поцапались, да так, что я даже не присутствовал на этой дискотеке восемнадцатого века. А все потому, что понятия Елизаветы о веселом маскараде несколько отличались от моих… очень сильно они отличались! Вот только она императрица Российской империи, а я пока никто, так племянник царский, да еще и практически иноземец, потому что пока я не стал для них своим, но очень старался. Исходя из этой простой схемы, мой голос просто не был услышан, или же все сделали дружно вид, что на комариный писк внимания обращать как бы и не нужно вовсе.