Настроил внутреннего певца — а получился даже целый мужской хор — на «Как ныне сбирается вещий Олег». Осторожно двинулся в правый проем. Десять ступенек, поворот налево, дальше вверх еще две ступеньки, еще дальше — разрушено, стоп машина, а на верхней из тех двух ступенек — страшилка наподобие той, что около вагонеток. Но молчит. И не моргает.

Игорь сместился к просвету между маршами, запрокинул голову. Вроде бы там, выше, есть и целое, и опять же обвалившееся… не очень понятно, куда оно обвалилось; здесь, внизу, были бы горы обломков, а их нет. Однако же, что просматривается, то просматривается: лестница эта ведет — могла бы вести, кабы летать умел — не на пятый этаж, а чуть ли не на десятый, а то и более. А совсем высоко — небо, то самое, серое.

Так-так.

Он спустился, вышел из корпуса, сделал сто шагов по дорожке, развернулся, посмотрел. Да нет же, отсюда он одноэтажный… хотя этаж и высокий, но явно единственный.

«Вещий Олег» в голове смолк.

Игорь вернулся, постоял в тамбуре, поразмышлял. Пробормотал: «Милль пардон, Александр Сергеевич, налево сказку говорить — это чуть погодя». Нацепил налобный фонарь, двинулся прямо, в загадочную слободку.

Тамошнее пространство показалось необъятным. Шириной, оценил Игорь, метров под сто, а длиной — толком не понять, но намного больше. Далеко оно уходило, очень далеко. Похоже, куда дальше, чем позволяли размеры корпуса — что по старым планам предприятия, что при виде снаружи уже непосредственно здесь. Игорь решил больше туда не выскакивать: несоответствие размеров можно будет, при случае, когда-нибудь потом проверить. И обмозговать — тоже потом. А отчетливо видно вот что: потолок — метров семь высотой, гладкий, нигде не обрушенный, по крайней мере, сколько глаз хватает; пол вблизи входа, действительно, чистый, далее — мусор, все те же обломки; стены тоже гладкие; поверху, под самым потолком, слева и справа, совсем темень; луч фонаря выхватывает там маленькие квадратные окошки через каждые примерно двадцать метров; света из этих окошек не поступает.

И ясно в точности, хотя и неизвестно почему: помещение абсолютно пустое и абсолютно никому не нужное. Впрочем, поправил себя Игорь, насчет нужности черт его знает, мало ли. Здесь, должно быть, гулко, как в соборе каком-нибудь, а гулкость может кого-то привлекать… Он продвинулся к самой границе мусорного пола — с полсотни шагов, — громко крикнул: «Ау-у-у!». Звук сразу потух, не дав эха. Ошибся, стало быть, ничего не гулко. Наоборот, вязко.

Зато ощутился сквознячок. Взметнулся с пола, облетел Игоря по кругу и упал — то ли умер, то ли просто затих до следующего какого-нибудь раза.

Ладно, это тоже оставим на потом, если что. А сейчас — в левый проем и по ступенькам вниз. Чует сердце: те вывески про город Марьград не шутка. А коли так, то он, город — там, внизу.

***

Сказку говорить не стал — не кот ученый все же, да и не до того. Спускался аккуратно, подсвечивая себе обоими фонарями. Пролет за пролетом, по десять ступенек в каждом. Ступеньки нигде не обрушенные, лишь слегка выщербленные местами; по цвету бетона заметно, что некоторые подновлены; и не такие уж они корявые, какими вначале показались.

Шестой марш оказался последним. Внизу высветилась — тусклой, но все же лампочкой, скажи-ка! — площадка метра три на три и очередной проем. Сбоку от проема к стене приделана табличка, опять же фанерная, крашеная в белое, с черными буквами: «Уровень 1 (раз)».

Я бы сказал, минус раз, подумал Игорь. В смысле минус один, какой еще «раз»? Впрочем, если по синьору Дуранте ди Алигьеро дельи Алигьери, более известному под позывным «Данте», или там по гражданину Солженицыну А. И. (позывной неизвестен), то в любой формулировке минусов нет: круг первый, вот и все.

Вспомнилось Коммодором сказанное: вы меня литературщиной своей не давите, господин-гражданин-товарищ Лушников-Маньяк Игорь Юрьевич. И его же излюбленное: добро. Ну, добро так добро. За проемом виднелся коридор — похоже, длинный и широкий. Вошел; ощутил: что-то разом, словно бы щелчком каким-то, изменилось, только не понять что. Это называется: нечувствительно, объяснил он себе. Эх, опять литературщина… А Коммодор-то с хлопцами еще, может, до расположения не добрался, а я-то здесь, так уж кажется, давным-давно… Однако — насколько давно на самом-то деле?

Он взглянул на часы и обомлел: секундная стрелка бежала по циферблату с немыслимой скоростью. Глаз различал даже движение минутной.

Посмотрел на гаджет на правом запястье — там то же самое, только без стрелок: циферки мельтешат, словно взбесились. Нажал кнопки индикации давления и пульса — и здесь бред какой-то. Давление образцовое, 116/71, а вот пульс несусветный — 16. При том, что субъективно самочувствие нормальное. Чудны дела твои…

Вернулся на площадку. Опять будто бы щелчок, не пойми где и какой. Посмотрел на левое запястье, потом на правое: обычный ход времени. Отметил про себя: 15:03 по Москве. Усмехнулся: обедать пора. И правда, не помешало бы, организм и сам уже напоминал, пока что деликатно. Но не лезть же здесь и сейчас в рюкзак за спецпайком. Эх, прощай, распорядок дня. «Коктебеля» бы глотнуть, перекурить бы, но тоже не сейчас. Ладно… В смысле добро…

Вступил в проем: снова нечувствительный (прости за литературщину, дружище-камрад Сергей Николаевич Смирнов-Коммодор) щелчок и снова гаджеты взбесились. Чертовщина… Что ж, рассуждать, версии выстраивать — это потом (ох, многовато на потом накапливается; впрочем, неудивительно), а пока — шагом марш по коридору. Только шагом не быстрым. С оглядкой, как подобает разведчику. А то и диверсанту, внутренне ухмыльнулся Игорь, ибо — кто знает, что ждет нас, кто знает, что будет… Тьфу ты пропасть, прет и прет литература, теперь вот пан Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий де Вонж-Костровицкий, более известный под позывным «Аполлинер».

Все-все, память в порядке — и завязали пока с этим. Сосредоточились. Полная концентрация. Малый вперед.

Дата: неопределенность

Коридор был почти квадратного сечения — где-то четыре на четыре метра. И по всему профилю — бетонный. Задействовать фонари не потребовалось: под потолком болтались на коротких проводочках лампочки, то через сорок шагов плюс-минус, то через шестьдесят. Слабосильные лампочки, да еще, похоже, запыленные, но более-менее подсвечивали. По идее, по потолку должен был бежать общий их провод; Игорь присмотрелся и даже присвистнул, различив следы штробы в потолке. Оценил: кто-то здесь, в этом г. Марьграде, сильно хозяйственный и довольно умелый. Homo, значит, habilis и homo… как будет по-латыни «хозяйственный»? Economic, наверное. Homo habilis economic, пусть так.

Двигаясь по коридору, считал и шаги, и сами лампочки, мысленно корректировал стародавний поэтажный план. Впрочем, даже не корректировал, а запоминал для составления нового, поскольку зубрил те планы, вероятно, зря: совсем на них тут непохоже.

Периодически поглядывал на правое запястье — запустил там шагомер и сверял показания с устным своим счетом. Любопытно, количество шагов и пройденное расстояние индицировались вроде бы корректно. В отличие от средней скорости — она получалась черепашьей, меньше 1 км/ч, хотя шел Игорь вполне по-человечески. Загадки, загадки…

На двадцать третьей лампочке — около восьмисот метров пройдено — обнаружилась развилка. В обе стороны уходили чуть более узкие коридоры; на стенах — уже знакомого дизайна (если это можно так назвать) указатели: налево — «Тупик», направо — «Тупик», прямо — «К Площади Первых Встреч». В тупики, ясное дело, соваться незачем. А развилка странная, подумал Игорь; в тупиках, возможно, и коней теряют, и жизни… Так что — прямо, конечно, на эту самую площадь Первых Встреч, и жив буду, а насчет «себя позабуду» — нате выкусите, мысленно показал он кукиш неведомо кому.

Все когда-нибудь заканчивается. По большому счету, утверждение сомнительное, но этот коридор, протянувшись без развилок еще с полкилометра, и правда закончился, распахнулся в круглую площадку. Потолок был выше, чем в коридоре, а в центре красовалось замысловатое сооружение двухметровой высоты: четыре вделанных в пол деревянных столба, на них, по периметру и крест-накрест, деревянные же брусья, к внешним брусьям пришпандорены таблички: «Площадь Первых Встреч». И никого; встречать было некого и некому. За площадью коридор продолжался — вероятно, считался здесь проспектом. Может быть, даже главным. Табличка есть, но далековато, отсюда не разглядеть. Ну да не горит. Вправо уходил коридорчик-улочка, ее указатель был виден хорошо: «К сектору 1–1 (раз-раз)». Влево — аналогичный коридорчик, табличка гласила: «К уровню 2 (два)». Туда рано; сначала по этому уровню, который «раз», нужно побродить как следует. А вот по проспекту продолжать движение или идти к некоему сектору — сейчас обдумаем…