Подхватив со стола свечу, я вышел из кабинета, но пошёл не в свои комнаты, а в часовню, в которую, положа руку на сердце, практически никогда не входил. Там, поставил свечу на столик перед входом и под грозными взглядами православных святых подошел к иконостасу. Медленно опустился на колени и перекрестился.

— Господи, услышь раба своего грешного. Не за себя прошу. За сынов твоих, кои лучше меня во сто крат…

В этот самый момент флагман отдал сигнал и линкор Елисеева содрогнулся, когда все его пушки разом ударили по врагу. А, когда выпрямился, рванул на всех парусах прямо на рифы. Елисеев отлично знал эти воды, в отличие от капитанов тех трех судов, что бросились за ним в погоню, даже не подозревая, что, казалось бы, огромный линкор просто в силу своих размеров не сможет завести их в смертельную рифовую ловушку. Но он смог, и молодой капитан, который всё это время сам стоял за штурвалом, вырвался из этой ловушки, оставив за собой три поверженных корабля.

— Защити их, покрой покровами Богородицы, как это всегда делал, чтобы не отдать эту землю на поругание…

Форт Алмазного в который раз рявкнул пушками, а затем оттуда вырвались защитники, чтобы встретить первую волну десанта, высадившегося с английских кораблей.

— В окопы! Под пули не лезть зря! — кричал уже раненный в плечо Вихров, который командовал обороной Алмазного на суше. Потому что опытнейшего адмирала Мордвинова забрал Саймонов, но не на флагман, а на линкор «Витязь», который ещё не вступил в бой. У этого линкора и пяти кораблей, что стояли с ним, не вступая пока в бой, была совершенно другая миссия.

— Впервые молю тебя, Господи, спаси и сохрани, как на всех православных крестах начертано…

Крымчаки откатились от укреплений Перекопа и теперь кружили невдалеке.

— Выйти бы, ваше благородие, да вдарить по ним, — Румянцев покосился на Терентьева.

— Нет, рано ещё. Ждём, — ответил Петька, вытирая лоб и размазывая по нему сажу. — Ждём, Тереньев. Столько времени ждали, чтобы в один миг всё испохабить?

Словно услышав его слова, крымчаки развернули коней и снова поскакали прямо на них.

— Пушки, заряжай! — заорал Румянцев. А его приказ передавался по цепочке. — Стрелять по команде! Залп!

Он закрыл руки ушами, чтобы не оглохнуть от грохота, а когда на него перестала сверху сыпаться земля, выглянул из окопа. Залп был страшен, но он ждал не его. Раздался свист, и с флангов на крымчаков начали накатывать конные отряды калмыков. Петька получил депешу, что ждут как раз их, и что государю удалось раз и навсегда договориться с этим непростым народом.

— А вот теперь в атаку, — прошептал Петька, закрывая глаза от облегчения. Дождались. Осталось лишь дождаться командующего и можно будет брать Крым.

— Аминь, — прошептал я, вставая с колен.

Когда выходил из часовни, задул свечку. Теперь мне оставалось только ждать.

— Равняйсь! Смирно! — всё-таки чёткие и лаконичные команды, отданные лужёными глотками командиров — это прекрасно. Все всё отлично понимают, никто не пытается бежать ни в ту сторону и хватать то, что хватать не положено. А вбиваемая в крестьян, иногда в прямом смысле слова грамотность дала свои плоды куда быстрее. И дело тут не «сено-солома». Дело в том, чтобы вышедший из крестьян солдат был способен прочесть что-то, что очень нужно передать командиру, если уж так обстоятельства сложились. И один случай помог не только убедить солдат в пользе грамотности, но и крестьян подстегнул не выёживаться, а начинать учиться с большим усердием.

Прошло уже почти четыре года с того момента, когда я молился в часовне в Ораниенбауме, как не молился никогда в жизни, ни в той, ни в этой. Не знаю, что помогло: блестяще проделанная предварительная работа, от которой мы с Ломовым, Криббе и Кристианом Ван Веном чуть не окочурились, мужество и цепкий ум моих офицеров, стойкость и героизм солдат и матросов или же эта горячая молитва. Скорее всего, всё вместе. И теперь пришло наше время почивать на лаврах. И этот грандиозный парад является апофеозом нашей общей победы.

Конь переступил с ноги на ногу. Ничего, потерпи, скоро наш выход, а пока просто посмотрим, как выстраиваются ряды героев, которых сегодня будут чествовать. Как формируется первый ряд тех, кто получит награды из моих рук. Я скуп на раздачу слонов, но, видит бог, те, кто сейчас пытается сохранить протокольное спокойствие, периодически всё же улыбаясь, заслужили эти награды и даже более того.

Движение на площади, которую переименовали в Церемониальную, располагающуюся на месте бывшего Зимнего дворца, продолжилось. Я же в этот момент мог подумать, смакуя те события, которые привели всех нас сегодня на эту площадь. Зимний дворец, кстати, я приказал снести целиком и полностью к чертовой матери. Достойное место для нового вроде бы нашли, но я пока не утвердил план и строительство ещё не началось. Хоть деньги были уже выделены.

Так вот та история, которая резко повысила престиж образования произошла, когда смертельные карусели завертелись на всех фронтах. Ко мне прибыл гонец, привезший депешу о смерти Ласси. Каюсь, я порвал эту бумажку на много кусочков, от охватившей меня в тот момент безнадеги. Думать долго было нельзя. Да и не было у меня генералов, чтобы послать на помощь Петьке. Поэтому, немного придя в себя, я сел за стол и собственноручно написал приказ о производстве Румянцева в генералы и дал отмашку на Крым. Сейчас, если верить бумаги, которую мне привёз гонец, крымчаки кинулись на прорыв Перекопа. А так как эти парни полумер не приемлют, то полуостров остался почти беззащитен. Главное, чтобы сумел натиск крымчан отразить. А там… Да и Суворова пускай к делу привлекает. Они же талантливые оба, поди, справятся.

Мне, если честно, было не до Крыма. С калмыками, наконец-то, удалось полюбовно договориться, и то хлеб. Условия у них были общие. Но, так как они не хотели пока уходить от кочевья, как те же башкиры, уже прилично так Уфу отбахавшие, я им предложил Америку. Там степей много, обстановка напряженная, и, если у меня всё выйдет, то вполне можно ковбоям будущим конкуренцию составить. Потому что просто так я болтаться по степям тем же калмыкам не дам. Хотят государственную поддержку — животноводство на них. Мне страну кормить надо. Вот пускай и занимаются тем, что у них хорошо получается — скот выращивают. И кочуют от пастбищ к местам забоя. Не только в Америке, естественно. Казаков к ногтю в очередной раз прижал и выделил для калмыков пастбища. С наказом атаманам: сунетесь — поедете пампасы осваивать. А ещё, я послал к ним голландца, который объяснил, что для того, чтобы с других выпасов на прежние вернуться, нужно это место подготовить. Банально легко вспахать вытоптанную скотом землю и травку посеять. Визг стоял такой, до сих пор в ушах звенит, что они не крестьяне, что это противоречит… И всё в том же духе. Я тогда ухо прочистил, плечами пожал и ответил, что, я не неволю. Не хотите, флаг вам в руки. Только других пастбищ, кроме тех, которые вы, драгоценные в первые пять-семь лет убьете, вам никто не даст. Так что думайте, в конце концов, вам там жить.

Калмыки поворчали, поворчали, но, решили попробовать. Потому что других пастбищ, кроме перечисленных, я им не выделял. Попробовали. Пришлись их снабжать плугами и семенами. Но у нас была договоренность — они мне списки, как положено, на русском языке, на единственном на котором можно эти списки подать с перечнем того, что калмыкам нужно. Ворчат, но признают — условия терпимые. Так что, может, и выйдет толк.

В общем, направил я гонца обратно с благословением генералу Румянцеву взять мне Крым. Если ещё чего по дороге возьмёт, я ругаться не буду. Гонец забрал указ и поскакал обратно к Перекопу. А по дороге его убили. Тати какие-то засаду на дороге организовали. С гонцом ехали пара солдат и взвод казаков. Точнее, они ехали позади, и не успели на помощь. Сумку тати успели выпотрошить, как и самого бедолагу раздеть. Читать они не умели, и приказ попросту сжечь попытались. К счастью, один из солдат читать умел и успел прочесть то что осталось про назначение и разрешение на Крым. По то, что Петька уже генерал — не прочёл, эта часть успела сгореть. Привёз он эти вести на Перекоп и передал Румянцеву. Тот слегка охренел. Но, приказ есть приказ, и не верить солдату он не мог, потому что тому такое придумывать просто не за чем. Вот так Петька до самого конца в полковничьих погонах и проходил. И это надо сказать вызывало недоумение и даже недовольство среди других офицеров. Недовольство на меня, естественно, за то, что друга лучшего в чёрном теле держу.