— Не зевать! — рявкнул полусотник на подчиненных. — Собрались! Пики вперед! Дудуты перезарядить!

Спешенного солдата посадили на круп самой здоровой коняги…

И тут в районе Зарвадских ворот что-то полыхнуло. Ударил гром, и в воздух взлетело облако искр. Кто-то привел в действие придумку Бровченко…

Марбир очнулся, не очень понимая, на каком он свете.

Боли почти не ощущалось, и рассудок был на удивление ясным.

Выбравшись по обломкам лестницы наверх, он понял, что в городе идут бои, но что город не взят.

Оглядевшись еще некоторое время, понял, что в городе нет врагов из числа людей. Прежде это его удивило бы, но сейчас не время было удивляться.

Он не знал, что случилось с остальными, но тяжелый мясной дух, наполнявший башню, говорил сам за себя.

Стало быть, он — последний ее защитник. А значит, надо защищать вверенное ему укрепление.

Понимая, что необходимо что-то делать, лучник вскочил, оперся левой рукой на уцелевшую ограду помоста и глянул в другую сторону.

Там внизу, перед закрытыми воротами, на дне собралось великое множество крыс… Вернее, чего-то похожего на крыс, но размером с небольшую собаку. Гигантские крысы просто кишели во рву — серые, бурые, черные, облезлые и мохнатые, многохвостые и многолапые. Несколько тысяч нетварей клубились внизу, и как заметил Марбир, у некоторых из них получалось довольно ловко карабкаться по стене. Они лезли, срывались вниз, иногда с высоты человеческого роста, иногда с полпути. Заметил еще нечто — мерзкие создания кое-где начали выстраивать живые пирамиды, и по ним взбирались все выше и выше…

Марбир испугался. Вернее будет сказать — он почти испугался.

Ибо увиденное было не столько страшным, сколько противоестественным.

За спиной в городе верещали нетвари и орали люди — кто в ужасе, кто со злобной яростью. А он смотрел на кишащих внизу врагов.

Он знал из преданий, что крысы сбиваются в стаи очень редко, но все помнят об этом долго. Слышал рассказы стариков про то, как орды серых грызунов вдруг покидают свои укрытия и идут неизвестно куда, подчиняясь то ли злым духам, то ли своему крысиному богу (говорят, есть такой). Они заполняют города и селения; уничтожают посевы, пожирают скот и детей, а то и целые деревни, отравляют реки и озера с колодцами своими трупами, но идут, пока не утонут в море-океане. Разве что огонь может их остановить…

Огонь…

Морщась от боли в спине и темени, Марбир достал огниво, высек искры на трут…

Пыхнув серным дымком, вспыхнул факел — из тех особых, что привезли из Тхан-Такха.

Мелкие уродцы внизу заверещали громче, словно почуяв угрозу. Лучник зло ухмыльнулся. Сейчас, дети Тьмы…

Взяв в зубы длинное тонкое древко факела, он один за другим распустил все три предохранительных узла, с удовлетворением проводив взглядом отвисший стофунтовый валун-противовес хитрой системы блоков и веревок. Зажег второй факел и взял оба в ладонь — все как и объяснял тоан Бровженго. Можно и один, но два надежнее.

Поудобнее перехватил факелы, как привык с детства держать дротик-джерид…

Бросать надо на втором ударе сердца.

Над парапетом возникла злая мордочка, оскалив бледно-розовую пасть, и кочевник рванул последний узел и почти сразу метнул факелы.

Казалось, небеса лопнули над головой и зашаталась тяжелая каменная башня.

Вверх взлетели сонмы горящих крысиных трупиков, но храбрый степняк этого уже не видел…

Быстро ли, медленно, но отряд достиг Октябрьских ворот города. Многометровая круглая, сложенная из гранитных валунов надвратная башня, солидные решетки. Ни души. Только перед башней штук пять трупов нетварей.

Их, как ни странно, впустили сразу. Судя по лицам, защитники башни изрядно перетрусили, что остались единственными живыми в городе.

Как выяснилось из сбивчивого доклада десятника, атаковали нетвари внезапно, и даже несколько штук обезьяноидов ворвались в башню, но их прикончили без потерь.

Так или иначе, в кордегардии особой паники не наблюдалось.

Защитники даже спрятали некоторое количество горожан, успевших вырваться из домов.

Десятник Анлу всех их приставил к делу. Вскрыл оружейную, раздав копья даже женщинам. Лучников всех выгнал на площадку башни.

Приказ коменданта опустить мост и открыть ворота не поставил его в тупик. Что бы он там ни думал, воля командира — закон.

— Удачи тебе, воевода, — напоследок бросил десятник. — Не рискуй зря.

— Постараюсь.

Земсков решил проигнорировать подобное нарушение субординации.

К стыду своему такой привычный для местных жителей агрегат, как «лошадь обыкновенная», капитан толком так и не освоил, хотя уже года четыре как по личному приказу Макеева все бойцы сил самообороны обязаны были обучаться верховой езде (это стоило ему сломанного в падении ребра и не раз стертой в кровь задницы). Но не в пример многим другим лошадь для бывшего танкиста так и не перестала быть экзотикой. Причем экзотикой вонючей, кусачей и непослушной. Так что, когда наконец вокруг потянулись знакомые, уже надоевшие пейзажи Тхан-Такха, Земсков был готов плакать от радости. Вот и знакомый скалистый распадок…

Передовой всадник скрылся за ним… и почти сразу торопливо выехал обратно.

— Что там? — чувствуя холодок у сердца, справился Земсков.

— Посмотри сам, воевода, — с равнодушной усталостью изрек воин.

Вслед за ним Земсков, мотаясь в седле, объехал останец. Да и замер, вцепившись в гриву, чтобы не упасть со скакуна.

Вся долина была затянута черной пеленой. За сплошной непроглядной мглистой фатой застарелого дыма, застоявшегося в холодном утреннем воздухе, на фоне дальних гор торчала обугленная башня — так хорошо ему знакомая…

— Ок-октябрьск… — только и выдохнул капитан.

— Нет больше Тхан-Такха, воевода, — с ледяной обреченностью сказал Парвис. — И помощи ждать неоткуда… Видать, конец всему…

С вершин хребта Хао эта долина ничем не выделялась среди таких же долин.

Хмурые леса выше по склонам и огромные ели со стволом в два обхвата, редкие поляны, ниже — буки и яворы.

Путник, следующий не особо наезженной дорогой, проедет под зелеными сводами лесов, мимо скал и озер, пересечет множество ручьев и минует редкие хутора.

Чужаков, впрочем, тут было немного. Нечастые торговцы, караваны, идущие к серебряным рудникам восточной части Амтавских гор, углежоги и охотники. И паломники, идущие в один из священных центров Аргуэрлайла — таинственный и величественный Канташарас.

В одном из отдаленных залов Дома Оракула монастыря Канташарас бок о бок сидели на скамье двое: Эйгахал Коцу — бывший повелитель магов изрядной части Аргуэрлайла, а ныне скромный отшельник, и майор КГБ СССР Алексей Костюк.

Прошло две недели со времени приезда путников с крошечной свитой в монастырь. Лето подошло к концу, и иногда утром было холоднее, чем обычно, но долины зеленели по-прежнему, а жители окружающих селений готовились собирать урожай.

Тут все было, как и сто и тысячу лет назад.

Двое чужаков сидели в молчании. Сегодня все должно было решиться, так или иначе…

Вздохнув, Костюк обратил взгляд к пейзажу за окном, погрузившись в глубокую задумчивость. Он пристально вглядывался в ставшую привычной за прошедшие дни картину жизни обители.

Сотни служек, отшельников, жрецов вершили свои обыденные дела в этом то ли монастыре, то ли школе, то ли резиденции некоего ордена жрецов-магов. С крыши высокого двенадцатиярусного здания смотрела вниз маленькая фигурка, далекая и казавшаяся ужасно одинокой.

Когда последние лучи солнца потонули в горах, служитель ударил в огромный медный гонг, и из храма понеслись низкие звуки песнопений.

Алексей улыбнулся, про себя подумав, что в Доме Оракула никто из них не был. Крепкие каменные стены защищали его от слишком любознательных. Через стену, наверное, можно было попробовать перелезть, но… Но едва ли кто-то осмелился бы из праздного любопытства испытать на себе силу гнева Неведомых Высочайших, что ему покровительствовали.