— Я не сделал тебе больно? — спросил я это довольно равнодушно.

— Нет, то есть, немного, но потом все быстро прошло. А вообще, это было не так. Совсем не так, как я себе представляла, — она задумчиво разглядывала меня. — А что это такое взрывалось на улице?

— Надо же, а я-то уже подумал, что тебе не интересно, раз ты осталась в своей комнате, а не выскочила вслед за всеми в парк, — я улыбнулся, почувствовав, что страх, который почти парализовал меня в тот момент, когда я вошел в эту комнату, начал отступать. А еще я почувствовал, что вполне могу привыкнуть к тому, что всегда будет одна единственная женщина, вот эта, которая сейчас, лежа рядом совершенно обнаженная, спокойно говорит на обычные не постельные темы.

— Раз ко мне никто не ворвался, не схватил за руку и не потащил из дворца, значит, ничего страшного там не происходит, — она лукаво улыбнулась. — Но мне все равно интересно, что же на самом деле произошло.

— Петарда взорвалась, — просто ответил я, обхватил ее за талию и перевернулся так, что она оказалась на мне сверху.

— Что ты делаешь? — она смотрела немного удивленно, но протеста в глазах я не увидел, хотя опять не понял какого они цвета.

— Хочу показать, что то, чем мы занимались все-таки не «не так», но и местами даже довольно хорошо, к тому же... Ты сама просила меня всему научить, — повернув голову я задул наконец-то мешающую мне свечу, и только когда комната погрузилась в темноту втянул свою невесту в эту древнюю как мир игру, наконец-то поняв, чему она просила ее научить.

— Как ты смотришь на то, чтобы вместо обручения прошло полноценное венчание? — я поднял взгляд на Елизавету, которая вошла в кабинет, где я пытался упорядочить структуру будущего городка, опираясь на планы, переданные мне Ломоносовым, который, похоже, помогал Эйлеру их составлять. — Я подала очередное прошение в Синод, и они на этот раз ответили согласием.

— Правда? С чего такая милость? — положив перо на стол, я встал, потому что тетка, похоже, садиться не собиралась.

— Полагаю, что виной тому послужили сведения, полученные одним из членов Священного Синода при исповеди одной из доверенных служанок Марии, — уклончиво ответила Елизавета и, прищурившись, посмотрела на меня.

Я сжал зубы и скрестил руки на груди. Никаких последствий наших с Машкой игрищ быть не должно было, вот об этом я позаботился, несмотря на весь тот сумбур, что творился тогда в моей голове. Но вот простыни я никак не мог быстренько утащить, постирать и снова застелить постель. Собственно, про то, что кто-то из слуг все узнает, я догадывался, но вот это...

— А как же тайна исповеди? — я наклонил голову набок, проклиная этот доставшийся мне от бывшего владельца тела жест.

— А что тайна исповеди? Она не была нарушена, всего лишь полунамек, что это могло повлиять на окончательное решение, — Елизавета насмешливо посмотрела на меня, намекая на наш разговор про то, что я сам не смогу утерпеть. — Все уже готово, и свадьба лишь ненамного уступает в пышности тем торжествам, что предусмотрены на ваше обручения.

— Это завтра, — напомнил я тетке, но та только кивнула. — Я лично не против. Но в таком случае вам придется что-то решать с Саксонией.

— Не напоминай мне про Саксонию, — поморщилась Елизавета. — Я, когда о ней думаю, у меня голова начинает болеть. Все равно переговоры сейчас затянутся. Полагаю, что год. Год нам понадобится, чтобы все со всеми определить. С другой стороны, это просто прекрасная проверка прежних связей и, возможно, налаживание новых. Так что Саксония — это прекрасная встряска для всех нас. Но я не исключаю вариант, что нам придется начинать войну с Фридрихом, — и она прямо посмотрела на меня. Думает, что я все еще от него фанатею? Сомневается, что я смогу оставаться объективным в предстоящей войне?

— Что поделать, в такие времена мы живем, — я пожал плечами. — Если это будет необходимо, я сам приму участие в этой кампании.

— Не раньше, чем твоя жена родит мальчика, — перебила меня Елизавета. — Думаю, что с этим у вас проблем не должно возникнуть.

— Ну, как сказать, — прошептал я, стараясь, чтобы она меня не расслышала. Я буду делать все от меня зависящее, чтобы беременность произошла не раньше, чем Машке хотя бы те же семнадцать исполнится. Не собираюсь рисковать ни ей, ни будущим ребенком. — Если мы все же женимся, то Мария едет на Урал со мной.

— Что?! — я думал, что ее удар хватит, так сильно она покраснела. — Ты с ума сошел!

— Ну что вы, тетушка, — я примирительно улыбнулся. — Я знаю, вы замужем не были, но, думаю, даже вам известно, что для рождения ребенка необходимо применять определенные усилия. А это очень сложно будет сделать, если я буду находиться на Урале, а Мария здесь.

— Значит, ты не оставил свою идею путешествия? — Елизавета стиснула в руке веер так, что тот хрустнул.

— Нет, — я покачал головой. — Вот что, тетушка, давайте прямо сейчас раз и навсегда определимся, что вам хочется более всего. Или вы хотите получить послушную собачку в моем лице, которая будет выполнять все ваши команды, а в остальное время сидеть в своей будке и не высовываться. Или же вы хотите в будущем видеть Российскую империю в надежных руках того, кто сможет с нею справиться, а также преумножить ее богатства и сделать так, чтобы с нами считались. Такого правителя, кто преумножит то, что начал отец ваш Петр Великий? Если вам по душе больше первый вариант, то вопросов больше нет. Ораниенбаум скоро будет приведен в нормальное состояние, мы с молодой женой туда съедем и будем проживать там безмятежную жизнь рантье, предаваясь излишествам и различным празднованиям. Если же вы хотите, чтобы дело Петра Великого жило, а не подохло в муках в ближайшем овраге, то вы сделаете все, чтобы помочь мне в моих начинаниях, которые пока сводятся к оценке обстановки. Я должен сам увидеть, что творится в Российской империи, сам, понимаете? Только в этом случае я смогу не наворотить дел и не совершить множества фатальных ошибок. Так что вы хотите от меня, тетушка?

— Петруша, я не понимаю, что тебя заставило вообще так ставить вопросы? — Елизавета внезапно поднесла руку к голове. — Я конечно не хочу оставлять страну тому, кто ее ослабит и... Что-то мне нехорошо, — простонала она, и вдруг начала заваливаться на пол.

— Господи, тетушка, что с вами? — я так перепугался, что слова застряли у меня где-то в горле. — Медикуса сюда, живо! — заорал я, успевая перепрыгнуть через стол и подхватить падающее тело. Когда начались первые сокращения, я успел стянуть камзол, свернуть его и подложить ей под голову, которую осторожно повернул на бок. Вроде бы больше ничего делать было нельзя, хотя я не слишком в этом уверен.

Флемм, который как-то незаметно для себя стал лейб-медиком еще и Елизаветы, ворвался в кабинет в тот самый момент, когда произошла последняя судорога.

— Ваше высочество, как вы? — я от удивления чуть не подавился, глядя на столпившихся вокруг нас с теткой людей.

— Я? Я в полном порядке, нужно помочь государыне, — встав на ноги, я уступил место перед Елизаветой, которая начала приходить в себя, Флемму.

— Падучая весьма неприятная болезнь, ваше высочество, и, когда ее видишь впервые, производит гнетущее впечатление, — мрачно произнес Разумовский, поднимая Елизавету на руки.

— Что со мной, Алёшенька? — слабым голосом спросила Елизавета, когда Разумовский донес ее до дивана, бережно устраивая на нем. — О, нет, опять падучая? Петр, Петруша, — позвала она, и я быстро подошел к дивану, опускаясь перед ним на колени. Она заметила, что я стою в одной сорочке, протянула руку и провела по моей щеке. — Ты прав, ты во всем прав, и Господь, в который раз, наказал меня за то, что я усомнилась, — из уголка глаза по щеке потекла одинокая слезинка. — Плохо, что ты это видел, Петрушенька, но на все воля Господа нашего. Может быть, он хотел, чтобы ты увидел, как он меня наказывает за маловерие.

— Вы ни в чем не виноваты, тетушка, это всего лишь болезнь, — я попытался ее ободрить. Мне уже было известно, что Елизавета склонна к религиозному психозу, но никогда не думал, что она подведет его под обоснование своей эпилепсии, которая ей от отца досталась. Хорошо хоть кровь перестала пускать по поводу и без.