Прибывший от Ушакова гонец сообщил, что моя семья находится в Ораниенбауме, так что я приказал гнать туда, минуя Петербург.

Когда мой, ну ладно, пусть будет кортеж, подъехал прямиком к главному входу во дворец, я заметил, что в саду находится несколько человек, среди которых барахтается в снегу хорошо упакованный малыш. Сердце екнуло, и я, оставив Фридриха пялится по сторонам, стремглав направился к ним. Нянька, которую я сам отобрал для Павла присела в низком реверансе испуганно глянув в сторону покрытого снегом как тот снеговик наследника, я же, махнув рукой, подхватил этот комок снега на руки. Из мехов на меня смотрела красная мордаха.

— Как же давно я тебя не видел, как ты вырос-то, скоро меня догонишь, — пробормотал я, немного теряясь под внимательным взглядом ребенка. Но тут он улыбнулся, продемонстрировав все свои восемь зубов и тщательно проговорил.

— Па-па, — я же рассмеявшись чмокнул его в холодную щеку.

— Ваше величество, его высочество пора уводить, а то он замерзнет, — пробормотала няня. Судя по тому, где они находились, увести Павла домой пытались уже давно, но он ни в какую не хотел уходить. Я же, все еще улыбаясь протянул ей сына и обернулся, словно почувствовав чей-то взгляд.

Машка неслась ко мне бегом, раздетая, размазывая на ходу слезы. Несколько прядей вырвалось из её бывшей когда-то безукоризненной прически. Я успел ее подхватить за секунду до того мгновения, как она налетела на меня.

— Живой, вернулся, — бормотала она, уткнувшись мне куда-то в шею.

— Ну-ну, маленькая, конечно, живой, что мне сделается, — я гладил ее по вздрагивающим плечам, по голове. — Ну что ты раздетая выскочила, замерзнешь же. — Поняв, что толку от нее мало, и что мы так можем простоять до морковного заговенья, я подхватил ее на руки и быстро пошел в сторону входа. Начавший было буянить Павел, видя, что родители идут домой, все-таки позволил себя утащить в тепло. Подходя к порогу, я прошептал все еще рыдающей жене на ухо. — Есть такая традиция — молодую жену через порог дома переносить. Мы почему-то ее проигнорировали, но ничего, сейчас наверстаем. — И я зашел с Марией на руках в огромный холл дворца, который делал в большей степени для нее. Наконец-то я дома.

Семен Иванович Мордвинов поднес к глазу трубу и негромко выругался. Три английских линкора неспешно приближались к бухте на полуспущенных парусах.

— Какого черта, Семен Иванович, — Ермолов повернулся к Мордвинову. — Они что, собираются атаковать?

— Они за этим сюда пришли, проделав длинный и трудный путь, — Мордвинов сплюнул, и снова приник к трубе.

— Но Российская империя не находится в состоянии войны с бритами, — возмущенно прервал Ермолов его созерцание.

— Да когда это бритов останавливало? — ему ответил капитан Вихров, один из первых русских офицеров, обосновавшихся на этой горячей земле. Он был также одним из тех, кто по наводке его высочества нашел выход алмазов, совсем недалеко от Капстада. Сейчас это место начало понемногу осваиваться и налаживаться добыча.

Его высочество рекомендовал также организовать экспедицию на северо-восток, намекая, что там можно наткнуться на золото. Золота они пока не нашли, зато нашли местных жителей, которые с упрямой сосредоточенностью топали к Капстаду, чтобы жить и даже служить белым господам. На вопрос, а на хрена им такой геморрой, тем более, что племена в этом регионе находились в состоянии вечной войны, младший вождь, так этого странного чернокожего туземца обозвал переводчик, по имени Мгвамба объяснил, что они услышали от... тут переводчик запнулся и не сумел ничего нормально перевести, в общем, от кого-то, что новые белые не забирают их народ в рабство, и даже разрешают жить на своих территориях, при нескольких условиях: они не будут воевать против них, будут воевать против их врагов, начнут учить их язык и возьмут их религию.

Вихров почесал тогда макушку, возведя глаза к небесам. Он, хоть убей, не помнил, чтобы чего-то кому-то обещал, да еще и такие вот правила составил. Подумав с минуту, проклиная всех, кто пришел ему на ум, начиная с его высочества за то, что заставил его, простого капитана брать на себя груз такой ответственности, Вихров решил вернуться в поселение вместе с туземцами, и составить что-то типа указа, с этими нехитрыми правилами. Ну, почему бы и нет, так он рассудил тогда.

Когда же прибыли первые корабли под российскими флагами, он уже устал вертеться между туземцами и протестантами, населявшими Капстад. Вихров готов был упасть на землю и целовать ноги Саймонову, выскочившего из лодки на берег. Саймонов, который забыл уже про свои боли, и светил загорелым лицом, нося трость только потому, что привык к ней.

Адмирал весьма популярно объяснил местным жителям, мрачно смотрящих на него исподлобья, что эта земля теперь принадлежит Российской империи, и что они должны выполнять определенные правила, чтобы остаться жить в Кастаде. Во-первых, присягнуть ее величеству императрице Елизавете, во-вторых, жить по законам Российской империи, в-третьих, жить слободой и не сметь задирать как местных, так и прибывших сюда русских. Работать можно будет продолжать на Ост-Индийскую компанию, но перезаключив договор. Религии никакие правила не коснутся, костел никто сносить не собирается, и пастора сжигать тоже не будут. Что-то не нравится? У вас есть ровно двадцать четыре часа, чтобы собрать вещички. А так как русские все же не звери, как о них любят говорить, то вон там стоит корабль, да не тот большой, тот флагман флота «Гордость океана», рядышком торговый фрегат видите, так вот на нем вы и можете уйти. Куда? А я, Саймонов Федор Иванович, откуда знаю? Куда душа попросит. Команда вся сплошь из голландцев, нам их почти не жалко, куда скажете, туда и отвезут.

В итоге все остались, и фрегат ушел в сопровождении двух линкоров с грузом алмазов и все-таки найденного золота. Правда, о том, что он везет, нигде не упоминалось. Даже в накладных было сказано: «Образцы камней и пород для императорской кунцкамеры». Даже матросы не ведали, что не простые камни, которые в бочки сверху насыпали для вида везут. Одну такую бочку прямо на палубу специально перевернули, и Вихров, изрядно матерясь, заставлял криворукого казака всю эту грязь обратно в бочку смести и заколотить.

В его правила, которые туземцы сами себе придумали, все же приняли, добавив туда пункт о найме рабочих их числа местных жителей. К счастью с флотом приехали несколько попов, которые, чуть ли не сходя с кораблей, приняли свою новую паству просвещать. Так что в итоге Вихров вздохнул с облегчением, передав все дела Мордвинову, и принявшись готовить новую экспедицию, еще чуть дальше на север. Слишком уж эти земли жирные на разные полезности оказались, а вдруг еще что найти смогут? О том, откуда его высочество знает про золото и про алмазы, он вопроса себе не задавал. На то он и цесаревич, чтобы такие вещи знать. Его команда, наполовину состоящая из местных, сносно говорящих по-русски, уже готова была выступать, и тут черт принес англичан, чтоб им пусто было.

— Да как такое может их не остановить? — продолжал горячиться Ермолов. Вихров же только глаза закатил. Вот как такого наивного и все еще верящего в чудеса юношу сюда в новые земли русские-то занесло?

— Ермолов, ну что ты как маленький? — Мордвинов отнял трубу от глаза. — Прикроются каперским свидетельством и каким-нибудь указом, который сами для себя и приняли, может совместно с какой-нибудь Испанией, что мир пополам поделили, и дело с концом. И мнение всего остального мира, который они поделили, их не волнует. Они же короли морей, мать их, — и он снова сплюнул тягучую слюну. — Вихров, что у нас с линией обороны?

— Так готова, Семен Иванович. На первой наши проверенные люди сидят. Все сплошь ветераны. Да и гаубицы, которые ты привез, просто чудо, а не гаубицы. Сыров к ним вообще никого не подпускает, пылинки сдувает. На второй местные — мы их год почитай учили, самых смышленых взяли, да которые крестились недавно. Они-то очень серьезно к православию отнеслись, все попов слушали, едва в рот не заглядывали, так что не посрамят. Вон, видишь, белые рубахи все надели, как положено, чтобы перед апостолом Петром предстать не опозорившись. Ну и мы.