— Я подумаю, Федор Дмитриевич, — тихо ответил я, продолжая глядеть на него. Глаза в глаза, ни разу не мигнув. — Я дам вам ответ завтра утром. А пока надо найти моего портного, наверное, этот камзол ещё можно будет спасти, — и я сбежал от него, пытаясь привести мысли в порядок.

Коронация состоялась через три недели после разговора с Бехтеевым. Как я узнал чуть позже, он тогда действительно говорил от имени большинства приближенных ко мне дворян, которых беспокоило всё то, что творилось вокруг меня. Таким вот нехитрым образом они хотели меня немного обезопасить, хотя бы от своих, которые уже привыкли решать проблемы переворотами. Думал Я тогда недолго и, посоветовавшись с взволнованной Марией, дал согласие от своего и от её имени.

Этим утром я волновался, как школьник перед выпускным. На этот раз торжественный выезд к Успенскому собору проходил по улицам, запруженным народом. Никто никого не выгонял, всё были нарядно одеты, словно это у каждого жителя столицы праздник, а не у конкретной императорской семьи. Погода стояла прекрасная. Я ехал на великолепном вороном жеребце, а Машка в пышном платье, которое прекрасно скрывало её беременность, в открытом экипаже. За нами тянулась череда всадников, и открытых колясок со знатнейшими представительницами лучшей половины нашего человечества. Это был парад драгоценностей. Модный показ специально сшитых для коронации нарядов, каждый из которых был уже тщательно срисован с подписью, кто именно в подобном платье щеголял. Я всё ещё не оставлял намерений сделать журнал для женщин, создание которого постоянно то из-за того, то из-за другого откладывалось. И выпуск, посвященный коронации с полным текстом Манифеста будет распечатан и в нём, и в журнале Румянцева, в котором тот уже не стесняясь, между фривольными грудастыми моделями на весьма реалистичных рисунках, вставлял статьи сугубо политические, но правильные, согласованные со мной и Ушаковым.

Крики приветствий оглушали, лошадь подо мной нервно вздрагивала, и я всё время боялся, что упаду. Покосившись на Марию, увидел, как она широко улыбается и машет рукой. Как бы она сегодня себя не чувствовала, никто не увидит её мук. Она до ночи будет улыбаться и милостиво протягивать руку для поцелуев. «Королева в восхищении», — мать вашу, ноги бы вырвать тому, кто эту светскую пытку придумал.

В первом ряду непосредственно возле Успенского собора я увидел множество иностранных делегаций. Это с какой скоростью они неслись, чтобы успеть? Я прямо восхищен их упорством. Приглашения-то мы всем разослали, уже давно, а вот новую дату торжества совсем недавно, и надо же, всё равно успели.

Въехал я в Собор почти в полуобморочном состоянии. Практически не помню, как проходила служба. Немного пришел в себя, когда мне в руки вложили скипетр и державу, надели мантию, а голову водрузили корону. Это была корона Российской империи, которую делали по моим эскизам. Я же никогда не видел её вживую, так сказать, и полагался на память, которая подсовывала мне картинки из «Неуловимых». Особенно часто почему-то вспоминалась не сама корона, а растащенная на цитаты: «Всё, Гриня, отработался, ку-ку».

Пришла моя очередь надевать корону на склоненную голову Марии. Эту корону тоже делали по тому же эскизу, она была почти такая же, как моя, отличалась лишь размером. Страшно представить, сколько они стоят, эти, усыпанные бриллиантами разных размеров, короны, которые мы, вероятно, больше никогда в жизни не наденем. К счастью сами бриллианты покупать не пришлось, перед ювелирами высыпали горку Африканских алмазов с наказанием: «Работайте».

Дальше мы посетили могилы предков. Наверное, ко мне все эти умершие люди и имели какое-то отношение, но копаться в собственной родословной мне было лень, и я всего лишь следовал положенному церемониалу.

На обратном пути к Кремлю, где я должен был взойти на красное крыльцо и обратиться к народу, ко мне протиснулся новый английский посланник. Он ещё не успел вручить мне грамоты, но то, что на этот рад ко мне прислали целого герцога, заставляло немного напрячься. Роджер Грей, герцог Кент приходился каким-то родственникам Ганноверскому семейству и пользовался безоговорочным доверием Георга. Или со мной начали считаться, или же задумали какую-то фантастическую гадость. Он сумел пробиться ко мне всего на полминуты, пока я входил в Кремль. На крыльцо я выйти должен буду из помещения, а не карабкаться на него на виду у сотен и даже тысяч глаз, которые собрались в ожидании моей речи.

— Ваше величество, — тихо произнес англичанин. — Мы получили вашу немую просьбу о помощи, и его величество, король Георг, с болью в сердце стремиться всеми силами вам помочь. Ваш посланник выслушан и сейчас делается всё возможное, чтобы полностью обеспечить все ваши нужды. Крепитесь, помощь близка, — и герцог Кент растворился в напирающей толпе, которую с трудом сдерживали гвардейцы.

— Чего? — я обернулся и несколько раз моргнул. Помотав головой, заскочил в небольшую прихожую, из которой и должен буду выйти на красное крыльцо. — Это что только что было, мне кто-нибудь может объяснить? Наверное, у меня глюки от перенапряжения, да и корона надавила на мозжечок. Тяжелая, зараза, — я снял корону, пытаясь немного остудить голову. Даже мои короткие волосы слиплись от пота, и я вытер лоб рукой, прежде, чем снова надеть корону.

— Ваше величество, я понимаю, что это нарушение протокола, но вы должны это видеть, и не выставлять на показ, особенно иноземцам, — ко мне решительно вошел Бехтеев и протянул листы с Манифестом. Полностью я его читать не собирался, потому что помню почти всё наизусть, но вполне могу и подзабыть, всё-таки обстановка сейчас напряжённая и дюже нервная. Но этот момент как раз-то обговаривался и не раз. И то, что Бехтеев притащил мне текст Манифеста вовсе не противоречило протоколу. Говорил он сейчас совсем о другом.

— И что же ты имеешь в виду? Говори быстрее, мне уже выходить пора. — Поторопил я секретаря.

— Сейчас, — Бехтеев выскочил из комнатки и практически сразу вернулся, таща за собой постоянно оглядывающегося мужика, одетого в праздничную рубаху, который тащил длинную коробку. Мужик выглядел, мягко говоря, испуганным, но, как только он увидел меня, то, заметно расслабился. — Всё, видишь, я привёл тебя к государю, а не на плаху, так что, можешь подарить свой подарок и быть уверенным, что государь его точно увидит, и он не потеряется в сотнях других, которые императорской чете предстоит ещё принять.

— Подарок? Бехтеев, ты с ума сошел? Какой подарок в такой момент? — я зло посмотрел на секретаря, но тот только покачал головой.

— Это очень важно, ваше величество, чтобы вы увидели его, сохраняя секретность хоть ненадолго. Собственно, это я настоял, когда на проверке его увидел. — Ответил Бехтеев, выдержав мой недовольный взгляд. Вообще, он редко, когда позволял себе подобные выходки, значит, дело того стоило.

— Хорошо, только быстро, — Бехтеев подтолкнул мужика, который неловко водрузил коробку на стол и низко в пояс поклонился.

— Долгих лет тебе править, государь. Вот, меня отрядили от Тульских мастеров подарок тебе на венчание с Россией нашей принести, — и он начал открывать коробку. Только услышав, что это из Тулы, я сразу же сообразил, что там находится оружие. Интересно, что же в этом оружие так взволновало Бехтеева, что тот утащил мастера и нарушил протокол самым что ни на есть варварским методом.

Мастер открыл коробку и я тут же склонился над её содержимым. Долго пялился, не в состоянии поверить в то, что этот ствол настоящий. Зачем-то потрогал его, и выпрямился, глядя на Бехтеева.

— Она стреляет? — спросил я, чувствуя, что ко мне приближается семимильными шагами самая настоящая истерика.

— Да, ваше величество, — спокойно ответил секретарь. — Она стреляет, я проверил.

— Чтобы она стреляла, нужно и затворный механизм переделать и боевой, — я растерянно посмотрел на мастера.

— Всё переделано, государь. Всё, до последнего винтика. Ваши механики и математики дюже помогли. И металл они подбирали, Михайло Васильевич, если быть точным, — мастер понял, что его подарок произвёл должное впечатление и отвечал всё более и более уверено.