Что нужно отметить, особой штурманской подготовки от морского офицера не требуется, хотя, конечно, азы навигации им преподают. (Похожим образом дело обстояло и в нашем мире.)

В задачу офицеров входит управление кораблями в сражении, организация боевого маневрирования и эскадренного плавания, поддержание экипажа и судна в боеготовности, артиллерийское дело. Обязанности кораблевождения лежат на штурманах (навигаторах), которых обычно набирают из штатских специалистов. Долгое время они даже не имели воинских званий — как не имеют их флотские лекаря и капелланы.

Обычная карьера дворянина, решившего посвятить себя морской службе такова: в возрасте 14–16 лет он, закончив рыцарскую академию или сдав экзамены, получает звание гардемарина и несколько лет служит в таком качестве на корабле, до того как пройдет офицерский ценз — те же три плавания. После этого он получает право на производство в первый офицерский чин, если открывается вакансия.

При этом производство формально определяется не происхождением и даже не служебными аттестациями, а лишь старшинством и местом в списках гардемаринов, но жизнь сильно отличается от теории. Бывает что давно прошедший все цензы юноша не может получить офицерских эполет из-за того, например, что его корабль находится в плавании в момент открытия очередной вакансии.

Существует легенда про некоего арбоннского дворянина, который так до отставки и оставался гардемарином, потому что невзлюбивший его адмирал всякий раз отправлял его в плавание на первом попавшемся корабле, когда должна была освободиться офицерская должность.

Всё это приводит к тому, что, с одной стороны, дворяне — особенно родовитые — не слишком стремятся в море, ибо служба на суше заметно легче и позволяет, например, изрядную часть времени проводить в поместьях и оставляет больше возможностей для наслаждения различными радостями жизни.

Однако, с другой стороны, флотская служба привлекает честолюбивых отпрысков мелкой провинциальной знати приличным жалованием и возможностью дополнительных заработков, а также тем, что если, к примеру, в пехоте генералом можно стать или под старость, или будучи представителем титулованного семейства, то на палубе карьера идет быстрее и в большей степени зависит от личной храбрости и служебного рвения.

В военном деле магия используется практически исключительно в области исцеления ран, хотя при штабе каждого уважающего себя военачальника отирается пара-тройка, как минимум, астрологов и предсказателей. Морские маги служат в военном флоте, как и в торговом, — в качестве сугубо вспомогательного персонала.

21.05.49, пятница

Вереница мертвых вагонеток кажется нескончаемой. На самом деле отчасти так и есть: там, докуда взгляд уже не дотягивается, эта цепочка поворачивает направо, и еще, и еще раз, и образует замкнутый периметр Завода, его границу. По трем сторонам периметра вагонетки стоят не на рельсах, а на такой же мертвой земле, усеянной бесформенными обломками — бетон, металл, кирпич, стекло, пластик. Рельсов здесь никогда не было, и никто не знает, откуда взялись эти вагонетки. Но они есть: тоже мертвые, тоже безобразно ржавые, тоже изрешеченные пулями и осколками.

Завод — так чаще всего называют пространство внутри кольца вагонеток. Иногда говорят: Территория. Но это слишком длинно. Иногда говорят: Аномалия. Но это как-то не по-людски. Иногда, совсем редко, говорят: Зона. Так говорят ничего не понимающие приезжие. Их одергивают.

Так что самое употребительное — Завод. Впрочем, эти названия в ходу вне периметра. А какое название принято внутри, знают лишь те, кто внутри. Но с ними нет связи уже много, много лет.

***

Лучший месяц года выдался небывало сухим. Начало мая не принесло ни гроз, ни даже простых дождей, и только в ночь с двадцатого на двадцать первое, наконец, заморосило, и продолжало легонько моросить утром, и шоссе сделалось матово-черным, а ровные до горизонтов луга справа и слева — тяжко-изумрудными. И было то шоссе, от Поселка до Города почти прямое, словно мертвым — ни встречных, ни попутных, ни людей по обочинам. Такое выдалось утро. А блокпост, что перед самым Городом, и без того стоял вымершим уже долгие годы.

В Городе тоже накрапывало, но по улицам бодро сновали машинки, топали по своим делам жители, многие даже не под зонтиками, во дворах среди разноцветных многоэтажек резвились пацаны на самокатах и великах, малышня копошилась в песочницах, прогуливались мамочки с колясками. На рыночной площади народ и вовсе толпился, а рядом с ней выстроилась небольшая очередь к новенькой АЗС: шесть стильных зарядников для электрокаров и две винтажного вида бензиновые колонки. К ним-то, судя по всему, и стремились — в Городе пока было куда больше устаревших авто, нежели в столицах.

Ближе к Заводу опять стало безлюдно. Перед самым мостом через канал Игорь сбросил скорость до пешеходной, затем и вовсе остановился. Вгляделся. На той стороне — как отрезало: и сверху ни капельки, и внизу, сколько видать, сухо. Наверное, это нормально.

Он посмотрел на часы. Все точно, без десяти двенадцать. Есть время перекурить, а дальше — вперед.

Аккуратно съехал с дороги, пристроился на относительно ровном пятачке, заглушил мотор, вышел. Запирать машину не стал, даже ключ оставил в замке зажигания.

Темнее всего под свечой, вспомнил он сентенцию из какого-то древнего детектива. В смысле: если нужно что-то спрятать, лучше всего делать это на самом видном месте — ищущие никогда не станут там искать. Вот ведь тупой, упрекнул он себя. Приезжаю сюда уже — который? — девятнадцатый, что ли? — да, девятнадцатый раз, и всякий раз в полдень. Типа, вот он я, в самое что ни на есть светлое время, весь на виду. Одет демонстративно: камуфляж, берцы, на рукавах триколор и группа крови, кепка тоже камуфляжная. На поясе стропорез — отличный, купленный здесь в Городе по дешевке, и еще нечто в чехле — пусть гадают, а на самом деле это старый, неисправный шокер, чисто для понта. Веду себя нарочито — чтобы обратили, в конце концов, внимание те, кому положено, чтобы нагрянули, схватили-скрутили да и доставили бы опять же куда положено! Однако это тот самый случай — под свечой. Как раньше не сообразил…

Ладно, сказал он себе, если сегодня не выгорит, то завтра нагряну сюда в полночь, весь в черном, аки тать в нощи. Буду изображать скрытность. Надо только детали продумать… Но это вечером, в Поселке, в номере, или на веранде над Заливом, под заветную соточку пятилетнего «Коктебеля». А сейчас — последняя попытка-не пытка по заведенному сценарию.

Игорь отщелкнул в канал докуренную до фильтра сигарету и двинулся через мост.

***

Та сторона считается запретной. Там, сразу за мостом — пара тонких двухметровых столбов, белых в косую красную полоску. И рядом, слева по ходу, приземистый бетонный параллелепипед с люком цвета хаки на верхней стороне. Доходишь до середины моста — раздается тихий щелчок, между столбами возникает, во всю их высоту, желтая световая полоса, на ней приплясывают здоровенные красные буквы: ВХОДА НЕТ. Спокойно идешь сквозь эту полосу, эти буквы. Ничего не происходит, только ветер, если он был перед мостом, стихает напрочь. Воздух неподвижен.

Делаешь еще несколько шагов прямо. Поворачиваешь налево. Начинаешь движение вдоль периметра, обозначенного вагонетками. Слышишь деловитое жужжание, оно разом меняет тон на более высокий, приближается к тебе, и вот в паре метров над твоей головой зависает квадрокоптер. Вылетел, стало быть, из своего гнезда-параллелепипеда.

«Вы совершили незаконное проникновение на территорию, закрытую для посещения», — тревожно звучит из него.