Чуб улыбался, но глаза его оставались холодными:

— Я думаю, Тору интересно будет узнать, как умер его отец, капитан Башни Туз. И чьи тонкие, изящные пальчики бросили яд в его кубок.

Гильдис отшатнулась и смертельно побледнела. До сих пор она считала, что Чубу ничего не известно об истинных виновниках смерти Туза.

— Он поймет меня! — выкрикнула она.

Меченый издевательски засмеялся:

— Не думаю, благородная госпожа, отравители, как я успел заметить, ни в ком не вызывают сочувствия. — Чуб шагнул к женщине и сдавил железными пальцами ее запястья. — Туз простил тебя перед смертью, потому ты и жива, за твое преступление расплатились другие, но я тебя не простил, и я расскажу твоему сыну и о благородстве его отца, и о чудовищной подлости его матери. Знаешь, в чем разница между тобой и Тузом, Гильдис: он любил тебя больше, чем Башню, а ты ненавидела Башню больше, чем любила его. Ненависть всегда сильнее любви, Гильдис, — я ненавижу! А потому берегись. Вряд ли Тор будет столь же благороден, как его отец, — он не простит.

— Я согласна, — прошептала Гильдис, задыхаясь от прихлынувшего вдруг страха, — только молчи.

Чуб с минуту не отрываясь смотрел в ее наполненные ужасом глаза, потом резко отвернулся и поспешно отошел к распахнутому окну.

— Я не буду брать с тебя клятвы, — сказал он глухо, не глядя на Гильдис, — пусть защитой им будет твоя больная совесть.

Ярл Гоонский сидел, небрежно прислонившись спиной к необъятному стволу старого дуба, и не то дремал, не то думал о чем-то своем. Эйрик Маэларский, призванный ярлом на помощь Брандомскому, с удовольствием растянулся на траве во весь рост и смотрел на небо широко открытыми разами, словно собирался постичь все его тайны. На красивом лице его читалась откровенная скука. Он был племянником Гоонского и перенял у ярла многие неприятные черты, не унаследовав никаких достоинств. Так, во всякое случае, думал владетель Брандомский, нервно прохаживаясь по небольшой поляне на краю Ожского бора. Легкомыслие проявленное ярлом Эйнаром, неприятно поразило Бьерна, не взять никакой охраны на встречу с меченым — непростительная глупость. Брандомский хотел, было, уже отказаться от участия в этой опасной затее, но любопытство пересилило страх. Кроме того, отказ от переговоров с меченым означал бы, что Брандомский согласен на вторые роли при ярле Гоонском, а этого Бьерн допустить не мог. Хватит и того, что он терпит подле себя этого молодого болвана Эйрика Маэларского. Союз их с Гоонским был задуман как союз равных, и Бьерн не позволит изменить условия договора. Рассерженный владетель резко обернулся к ярлу Эйнару:

— Где же, в конце концов, этот проклятый меченый?

Гоонский открыл глаза и добродушно улыбнулся возбужденному Бьерну:

— Не стоит так волноваться, благородный друг, меченый жаждет этой встречи не меньше нашего.

Брандомский недовольно фыркнул. Эйрик Маэларский поднял голову и насмешливо посмотрел на Брандомского. Бьерн вспыхнул и неосторожно опустил руку на эфес тяжелого меча. Эйрик приподнялся на локте — в глазах его уже не было веселья, а губы надменно сжались. Брандомский сделал вид, что поправляет меч, и отвернулся от нахального молокососа.

— Я все-таки считаю, что охрана нам не помешала бы.

— Ссора с нами не в интересах меченого, — спокойно отозвался ярл, не меняя позы.

— Есть люди, — протянул нахальный Эйрик, — у которых слишком обострено чувство опасности, боюсь, что наш благородный друг из их числа.

Бьерн вспыхнул и даже сделал шаг к молодому владетелю, но ярл Эйнар решительно вмешался в закипающую ссору.

— Осторожность столь же необходимое качество воина, как и храбрость, — заметил он племяннику, укоризненно качая головой. — Твое счастье, Эйрик, что ты не был знаком с Башней так близко, как мы с владетелем Бьерном.

Маэларский презрительно скривил губы, но возражать дяде не стал, хотя, по его мнению, слишком уж много было пустой болтовни об этих меченых. А уж о трусоватом Бьерне и говорить нечего: ему, видите ли, нужна охрана, чтобы защититься от одного человека. Никакого иного определения как позорное его поведение не заслуживает.

Меченый появился бесшумно, и три владетеля невольно дрогнули, увидев его в пяти шагах от себя. Первым опомнился Гоонский:

— Я приветствую тебя, сержант.

Чуб в ответ едва заметно кивнул головой, чуть скосив при этом глаза на незнакомого молодого человека, развалившегося в небрежной позе на траве.

— Мой племянник, благородный Эйрик, — представил его ярл. — Мне передали, что ты хотел встретиться со мной, сержант.

Чуб опустился на землю, жестом приглашая собеседников последовать его примеру. Стороннему наблюдателю могло показаться, что встретились добрые друзья и в ожидании веселой пирушки на свежем воздухе ведут непринужденную беседу.

— Я предлагаю тебе, ярл, заключить договор.

— Договор заключают воюющие стороны, — небрежно заметил Гоонский, — а кого представляет сержант Чуб — тень?

Чуб усмехнулся:

— Значит ли это, что ярл Гоонский боится тени?

— А кто сказал, что я боюсь?

— По твоему приказу убивают детей Башни. Не думаю, что тебе это доставляет удовольствие, значит, это делается из страха.

— Это делается из предосторожности, сержант, — нахмурился Гоонский. — Мальчишки имеют одну неприятную особенность: со временем они становятся мужчинами.

— Я все же думаю, что у тебя, ярл, немало и других забот, кроме этой весьма неприятной.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты еще не выяснил, ярл, отчего умирают твои воины?

Брандомский вскочил на ноги, кипя от возмущения:

— Это ты! Я так и думал, что это ты!

Чуб равнодушно поднял глаза на разъяренного владетеля:

— Не валяй дурака, Брандомский, я не меньше вашего заинтересован в обороне Змеиного горла.

— Что же ты предлагаешь нам, сержант?

— Я дам тебе порох, ярл, а ты гарантируешь безопасность детям на десять лет.

— А почему только на десять?

— Потому что за эти десять лет ты, ярл, поймешь, что вам они нужны даже больше, чем мне.

— Ты говоришь загадками, меченый.

— Это все, что я могу тебе сказать.

— Десять лет! — возмутился Бьерн. — Да за это время из них вырастут такие волки, что с ними сам черт не совладает.

Чуб даже глазом не повел в его сторону, он ждал ответа от Гоонского.

— Десять лет — большой срок, — задумчиво проговорил ярл Эйнар.

— Большой, — охотно согласился Чуб, — но полученный от меня порох позволит тебе удерживать стаю, да и замки станут покладистее, зная твою силу.

Последнее замечание меченого понравилось Бьерну:

— Ты не собираешься ставить нам никаких условий?

— Кроме одного: я оставляю за стенами Ожского замка дюжину своих ребят и не хочу, чтобы с ними приключилась беда.

— И хозяйка замка дала на это свое согласие? — удивился владетель Маэларский, впервые обнаруживший интерес к разговору.

— Милосердие благородной Гильдис поистине безгранично, — заметил ехидно Бьерн, скрывая за насмешкой досаду, впрочем, он догадывался об истинных причинах этого поступка.

Гоонский промолчал, видимо, неожиданное заявление Чуба его мало тронуло.

— Я согласен, — сказал он наконец после недолгого раздумья. — Кто будет доставлять нам порох?

— Либо я, либо один из молчунов. Связь будем поддерживать через Ожский замок. Всего хорошего, владетели.

И, не кланяясь, Чуб повернулся к собеседникам спиной и бесшумно исчез в лесных зарослях.

— Серьезный мужчина, — одобрил меченого веселый Эйрик. — Но неужели, дядя, ты собираешься выполнять условия этого договора?

— Я часто слышал одну поговорку, — озабоченно произнес Гоонский, — меченый убивает мечом, а вохр взглядом, раньше я не принимал ее всерьез, и теперь мне кажется, что напрасно.

Брандомский побледнел: сам он видел вохра только издали, но несколько его воинов уже умерли от неизвестных причин. И по какой-то роковой случайности это были как раз те дружинники, которые наиболее решительно противостояли стае во время прорывов. Многие, в их числе и сам Бьерн, полагали, что люди умирают от заразы, занесенной в Приграничье стаей.