Буслай сжал челюсти, желваки вспухли могильными курганами, рука пошла вниз. Над головой раздался хищный клекот, шумное хлопанье крыльев, человечий крик. Молот дрогнул, рука безвольно обвисла вдоль тела, он поспешно задрал голову и ахнул изумленно.

Лют болтался, как вещевой мешок, в когтях могучей хищной птицы с огромными крыльями, способными укрыть табун. Потемнело: рядом величаво парили пернатые собратья, их движения были исполнены достоинства. Сердце Буслая от такой красоты забилось чаще.

Хищная птица снизилась, в воздухе раздался гордый клекот, когти разжались. Лют с руганью полетел вниз, подошвы ударились в скалу, обрамляющую стеной стоянку, витязь завертелся ужом, цепляясь за выступы.

Кони с осликом обеспокоенно прядали ушами. Наконец гридень скатился – с жутким грохотом, будто мешок, набитый булыжниками.

– …Ать!.. Ать!..

Лют грянулся с таким гулом, что горы вздрогнули, распластался раздавленной жабой, изможденно простонал. Птицы громко крикнули, описали величавый круг; ветер, поднятый могучими крыльями, где перо с доску, загасил костер, и стая удалилась с княжеским достоинством.

Буслай склонился над соратником и заботливо тряхнул за плечо.

– Лют, ты как? – спросил он участливо.

Витязь прохрипел измятым голосом:

– Зело.

Буслай помог подняться измятому, разбитому, ободранному соратнику. Заботливо усадил возле погасшего костра. Метнулся за ветками. Смешно раздувая щеки, разжег огонь. Лют двигался осторожно, при резком движении постанывал и покряхтывал, изредка охая, как старик.

– Что ты тут вытворял? – спросил Лют строго.

Буслай опустил глаза, замялся. Нежелан сказал слабым голосом:

– Ничего такого, просто играли.

– Играли? – хмыкнул Лют. – Меня едва о скалы не расшибли, сейчас бы расплескался, как разбитое яйцо, а они игры затеяли. На радостях, что ли?

Буслай шумно хрюкнул, посмотрел на бедовика со смешанным чувством. Яростно сломал несколько веток, и пламя подпрыгнуло до небес. Лют, кряхтя, ладонью потер ссадину на лбу и сказал со смешком:

– Все же нет худа без добра.

Буслай спросил недоуменно:

– Ты о чем?

– Говоришь, что от Нежелана одни несчастья…

Нежелан съежился под ворохом одеял. Буслай глянул строго и укоризненно покачал головой:

– Он и сам не отрицает.

Лют кивнул, губы разъехались до ушей, блики огня заиграли на ровном ряде белых зубов.

– Узрел я «пасть зверя», с высоты рассмотрел в горах схожие черты. В самом деле будто пасть волчья. Там рядом еще маленькая долина, озерцо, чахлые кусты. А за кольцом гор – нужное нам место. Сверху не разглядел разрывов, завтра поглядим, как попасть.

Буслай замер с раскрытым ртом, в глазах появилось безмерное уважение: он бы позорно утяжелил штаны, жмурился от страха, а Лют не растерялся, до последнего боролся. Гридню стало стыдно, что порой перечил такому человеку, подначивал, издевался.

Нежелан пошевелил отогретыми конечностями, спросил жадно:

– А что за птицы, Лют?

Витязь усмехнулся, окинул спутников мужественным взором и сказал просто:

– Славно, что в горах живут подвластные Перуну гарцуки. Налетели на босоркунов, разогнали, как волки зайцев. Видать, я у Перуна не на последнем счету.

Лют улыбнулся смущенно, а Буслай с Нежеланом поглядели на него с обожанием, как мальчишки – на дивного богатыря, любимца богов.

Гарцуки, любимцы Перуна, встретились случайно, чудо, что не пролетели мимо, кинулись, а разогнав босоркунское отродье, не стали равнодушно взирать на падающую человеческую фигурку, подхватили, донесли до стоянки. А может, не случайно: витязь, сразивший князя или вождя, становится посланником Перуна.

Буслай засуетился, в кулаке зажал мешочек с лекарственными травами. Нежелан поежился от твердого взгляда.

– Ты, бедовый, где котелок? – спросил Буслай строго. – Сейчас сделаем взвар для хоробра.

Нежелан отвел взгляд, лицо стало несчастным.

– Э-э…

– Убить тебя мало, – сказал Буслай устало.

Лют зло пнул монолитную стену и сплюнул. Гора равнодушно взирала на человечка, что рассерженно повернулся и зашагал прочь. Буслай глянул сочувственно, засопел в растерянности.

Нежелан приставил ладонь козырьком, сморгнул слезу, выбитую холодным, но ярким горным солнцем. Бедовик почти с ненавистью поглядел на стену, что расстроила Люта.

С утра двинулись по тропе вверх, к белым шапкам гор. Пробирались по стеночке – мало ли что выплывет из глубин моря. В толще воды виднелись темные фигуры различных размеров: от кошки до сарая. Холодная гладь изредка взрывалась фонтанчиками, обильно падали капли, пена. Уровень вроде чуть спал, видно, земля неохотно пила соленую воду, процеживала брезгливо. Хоть бы предгорья не тронуло…

С полудня метались возле неровного кольца стен, укрывших заветное место, но не нашли ни малейшей щелочки. Напоследок забрели в нишу, подобную вчерашней стоянке, только смыкающуюся клином, бессильно потыкались в камень и разбили лагерь.

Лют сел на подстилку, носком сапога зачерпнул пласт снега – маленький костерок обиженно зашипел, едва не захлебнулся. Нежелан на цыпочках отошел к коням и костяным гребнем проглаживал хвосты и гривы. Буслай сел рядом с соратником и спросил невесело:

– Что будем делать?

Лют задумался: лоб испещрен глубокими складками, взгляд силится проникнуть сквозь толщу плато, в корни проклятущих гор.

– Не пробиться, – сказал он, еле шевеля губами. – Можно попробовать бабкины штуки, но… Видел, что вчера случилось: хорошо – ущелье пришлось морю впору. А если использую, к примеру, желтый камень, кто поручится, что не разольется море огня?

Буслай покивал горестно, из груди вырвался тяжелый вздох. Снег был напитан солнечными лучами, отражал, как зеркало. Мир таял в белой, слепящей дымке. Приходится опускать глаза, прикрывать ладонью.

– Что будем делать? – повторил Буслай.

У Люта вспухли желваки, заиграли злой рябью, губы сжались в нитку, голос стал непривычно злым.

– Вниз пойдем. Пора возвращаться, – кинул он рубленые фразы.

Буслай кивнул, в душе возликовало: наконец бросят дурацкое занятие, недостойное воина. Видя темное лицо Люта, сдержал радость. Лют резко встал, под сапогами сочно захрустел снег. Буслай спросил встревоженно:

– Лют, ты куда?

Воин бросил через плечо:

– Тут долинка с озером рядом, там посижу, заодно дровами разживусь.

Буслай смолчал. Щурясь, держал взглядом спину, пока соратник не скрылся за поворотом тропы. Гридень смахнул с ресниц каплю, посетовал на глупое солнце: тепла чуток, а слепит так, будто рухнуло под ноги.

Нежелан бочком приблизился, спросил неуверенно:

– Может, пойти за ним?

Буслай ответил хлестко:

– Чтоб он в пропасть свалился или утоп? Нет уж, сиди здесь, ничего не трогай.

Нежелан отошел: в груди горькое чувство, муторно. Буслай не дал пожалиться всласть, рявкнул так, что эхо долго гуляло в хмурых горах:

– Собирай вещи, скоро двинемся!

Лют брел по тропе, поскрипывание снега сменилось рассыпчатым хрустом мелких камушков, затем мягкими шлепками по земле. Воин шел с пустым взором, не глядя по сторонам. В ушах стоял мерный гул, мысли бились внутри черепа: злые, горячие.

Повеяло свежестью, на краю взора зеленела трава, чахлые кустики. Лют даже не удивился: почему среди снегов растут изумрудные стебли, а озеро свободно от ледяного панциря? Сглатывая горечь, переставлял ноги, солнце прохладно взирало на понурую фигуру.

Из расшатанного состояния его вырвал грубый смех, тонкий женский крик. Лют вскинул голову, глаза резанул холодный свет, через цветные круги и пятна он рассмотрел, что происходит у кромки озера, и в виски ударила злая кровь.

Россыпь кустов зеленела у берега незамерзшего озера, виднелась широкая мужская спина, звучал глумливый хохот. Могучий торс обвивал широкий пояс, топор был прицеплен небрежно, даже защитным чехлом не покрыт. За мужчиной, из-за спины не видно, ближе к воде, находилась женщина – говорила нежным голоском что-то умоляющее. Грубый мужлан выслушал, захохотал похабно.