– Любимый мой, – шепчет ласково, гладя бородатую щеку. – Прости меня, я была неверной женой. Надеюсь, на том свете возьмешь хотя бы служанкой.

Тонкие пальцы хватают рукоять ножа, лезвие жадно вгрызается под левую грудь. Умила, вытянувшись в струнку, прижимается к мужу, руками крепко оплетая шею Яромира, со счастливым вздохом замирает.

Алтын захлебывается криком, рот немо раскрыт, как у рыбы на берегу, кровь отхлынула от лица. Меч выпадает из безвольных пальцев, степняк со страшным стоном прижимает ладони к груди, колени упираются в землю. В горле ужасно булькает. Повелитель жалобно скулит, в груди оглушительно лопается. Степняк дергается, словно пронзенный копьем, тяжело заваливается набок, будто сломанная башня.

Темный солнечный луч, брезгливо соскользнув со степняка, жалостливо освещает князя и Умилу: на бледном женском лице застыла улыбка.

Солнце весело отражалось от водной зыби, кололо глаза крохотными копьецами. Буслай сердито щурился, отводил взор. Лют тер мокрые глаза, шмыгал носом. Сзади печально ржал Гором, лошадь Буслая фыркала сочувственно.

Хоробр зашел в реку по пояс, толкнул плот на середину. Течение неспешно подхватило, понесло с мрачным достоинством. Броня Стрыя ярко сверкала, сбоку пристроился верный меч. Лицо могучана настолько казалось безмятежным, живым, что сердце Буслая обмерло: ну когда воевода проснется?

Лют вышел на берег, втроем долго смотрели на Стрыя, пока плот не скрылся из виду. Волос-Змей, хозяин водной стихии, упокоит сына как подобает. Буслай хлюпнул носом, отвернулся от солнечной глади, губы скривились:

– Какого ляда здесь позабыл?

Гором согласился недовольным фырком. Лют кивком приветил Вольгу. Волхв зыркнул хмуро: лицо изможденное, печальное.

– Бояре тебя ищут, – сказал Люту. – Крада для Яромира и Умилы готова.

Лют кивнул, молча пошел. Гором прихрамывал следом. Вольга глянул на Буслая остро, гридень скорчил рожу, взобрался в седло, в поле растаял стук копыт.

Лют поглядел на поле, уголок рта дернулся – воронье облепило павших черными копнами: долбили черепа, рвали волоконца мяса. Люди отгоняли их палками, птицы каркали недовольно, взлетали, на землю падали черные перья.

Из разрушенного города вышли люди, вереницы тянулись к свежему холму, где на деревянном помосте лежали князь с княгиней. Нежные женские ручки сцепились на шее с такой силой, что не смогли разнять, так и оставили, намертво прижатой к мужу. При виде счастливой улыбки сердца горожан рвались на части, щеки блестели мокрыми дорожками.

Вольга глянул на угольную гору, глаза Горома полыхнули червью.

– Он говорит, что Стрый обещал тебе отдать, если что случится, – сказал волхв мрачно.

Лют кивнул, припоминая бой с псоглавами, во рту разлилась горечь.

– Да, привалило счастье, – сказал невесело. – Лучше скажи: откуда он взялся?

Гором ржанул недовольно, Вольга усмехнулся злорадно, молвил:

– Было время, мы вместе учились у старого волхва Добровлада. – Волхв хохотнул, глаза затуманились.

Лют спросил непонимающе:

– Добровлад учил коня?

Гором заржал, краснота глаз блеснула весельем. Вольга покачал головой:

– Он не всегда был конем… ну, с виду не всегда, а по уму – да.

Гором заржал злобно, попытался цапнуть волхва за плечо. Вольга небрежно уклонился, продолжил:

– Вот и не удержался, стал ведьмаком. Ладно бы сидел тихо, пакостил по-мелкому, но нет, поперся куда не следовало.

Лют затаил дыхание, распахнул широко глаза, на Горома посмотрел с опаской.

– И что? – спросил он с жадным любопытством.

– Ну что? Попер супротив Волоса, вишь, какой теперь красивый? Раз в год возвращается в человечью личину.

Лют посмотрел с распахнутым ртом. Гором понурил голову, ржанул печально.

– Так и останется до смерти?

Вольга пожал плечами:

– А кто его знает? Но отныне у тебя верный спутник.

Лют представил себя на спине угольной горы, усмехнулся. Вольга глянул на синее безоблачное небо, сощурился, смахнул слезу.

– Говорят, ты не хотел отдавать тело вождя, – спросил он неожиданно. – Почему?

– Моя воля – оставил бы в поле, – сказал Лют зло, – еще бы и порубил на части. Слышал, что говорят наши? Уважают за храбрость, сочувствуют неразделенной любви!

– Так и есть, – кивнул волхв. – Отчего не по сердцу?

– Претит звериная любовь, – сказал Лют честно. – Понимаешь, Яромир – человек, обустраивал княжество, защищал землепашцев, лучших из людей.

Вольга глянул удивленно: хоробр признает, что его занятие не самое лучшее? Лют продолжил:

– Если дурак сравнит дары Умиле, то отдаст предпочтение грудам злата от Алтына, а на сад глянет презрительно.

– А сад ценнее? – спросил волхв с подначкой.

Лют сказал горячо:

– Конечно! Ведь золото и каменья Алтын не создал, не огранил, попросту хозяев ограбил, убил. Так и животные поступают, несут самкам задранного зверя, червячков. А сад он сам посадил, ползал по холму с утра до ночи, грязный от ушей до пят. И еще рычал на меня, когда вызвался помочь. Такого никакой зверь не сделает. Алтын и есть зверь, грязный, дикий, вонючий.

Вольга хмыкнул:

– Но ведь воин был славный.

– Воин – кто защищает слабого, а у него слава убийцы, – отрубил Лют. – Эх, Вольга, еще долго будут превозносить вот таких хероев, дураки – подражать, а женщины… нет, просто самки будут мечтать о случке. Но мир улучшат те, кого презирают и чей труд не ценят. Простые пахари, научившиеся видеть во встречных людей, а не диких животных, создавшие ремесла, песни, обычаи гостеприимства… А тело не хотел отдавать, чтобы дураки не пели о великом герое. В горах слышал песнь о себе: многое переврано, искажено. Чую недоброе, Вольга: пройдет время, память выцветет, те, кто был далеко отсюда, легко поверят во всякие враки. Это ж так удобно: одержать победу без единого взмаха меча, надо лишь подождать, пока не утрясется, и говорить без умолку. Помнят не то, что было, а о чем говорят. Вот и Алтына возвеличат в песнях: как же, не за деньгами пришел, ради любви.

Вольга покивал, с грустью в глазах сказал тихо:

– Ты прав, что странно для такого умелого бойца. Я-то думал, что у вас мозги в шеломе.

– А у тебя… – начал было Лют, но волхв примирительно выставил ладони:

– Ну, что горячишься? Просто пошутил. А насчет любви ты прав, – добавил он озорно. – Я свою любушку у Ратьгоя отбил песней.

– Ты?!

– Я, – хмыкнул волхв смущенно. – Столько ночей не спал, подбирал слова, огранивал, глаза от слез ослепли. Но повезло мне, милая оказалась настоящей женщиной, пошла за блеском моей души, а не Ратьгоевых трофеев.

Лют скривился: его любовь к Чаруне тоже звериная. В сущности, ничего не смог создать, лишь бахвалился полчищами неубитых чудищ, город взялся отстраивать, не им выстроенный, на чужом хвосте захотел въехать в ирий. Вольга глянул на содрогнувшегося хоробра, понял неправильно, проскрипел противно:

– Только об этом молчок, а то обращу в кобылу да пущу ко всем племенным жеребцам княжества.

Лют молча кивнул. Гором ржанул строго, оттеснил угрожающего хозяину волхва. Вольга досадливо поморщился. Витязь разглядел среди людей у проломленной стены фигуры Буслая и Нежелана. Гридень что-то яростно выговаривал, бедовик втянул голову в плечи, понуро слушал. Вольга усмотрел, скривился.

– Избавься от него, – сказал настойчиво. – Ведь принесет одни неприятности.

– А мне без трудностей жить скучно, – огрызнулся Лют.

Вольга махнул рукой, отстал от сердитого гридня, уходящего размашистыми шагами. Гором, прихрамывая, держался сбоку, на волхва глянул с презрением. Буслай заметил радостный взгляд бедовика, прекратил ругань, улыбнулся хоробру хмуро.

Лют оглядел печально разрушенный город. Ветер бросал волны трупного запаха, на павших виднелись черные хлопья воронов, мелькнуло волчье тело, серый тащил труп за ногу. Прекрасная земля испакощена, город разрушен, множество людей погибло. Лют глянул на княжью краду, по хребту пробежал холодок.