– Понял, товарищ капитан.

– На, Станюта, лови свой ручной экскаватор, думаю, глубины достаточно.

– Да нет, товарищ капитан, нам надо как минимум еще полметра вырыть.

– Сержант, вы что, собираетесь отстреливаться только от самолетов? В кого и как можно будет стрелять из этой ямы?

– Нет, конечно, товарищ капитан, бойницу пробьем в берегу, то есть в этой стене, и спокойно будем расстреливать немцев сверху вниз, это такой ДОТ-небоскреб. Небоскребы – это такие многоэтажные дома в Северо-Американских Соединенных Штатах (а то я не знаю, что это такое). И вообще, вот схема пульгнезда, нарисованная самим лейтенантом Смирницким.

И сержант протягивает мне бумажку. Посмотрел на нее, а что, хорошая идея, да и маскировка отличная, в метре от берега (он выше противоположного) роем яму, потом пробиваем бойницы в сторону реки, и все. Такой ДОТ и углядеть трудно, да и потом из стрелкового оружия не поразить. Да и вообще поразить трудно, это нужно точное попадание. Ну, или бить бетонобойными снарядами из пушек большого калибра, но для этого надо иметь эти пушки тут.

Блин, за всеми этими делами я забыл про мост, на мосту же должна быть гитлеровская охрана, уверен, что они сейчас красиво и скурпулезно зарисовывают наш креатив.

– Ребята, а немцы же все видят, ну с моста, никакой неожиданности теперь не будет.

– Нет, товарищ капитан, немцев на мосту нет, кончились. Разведвзвод Вахаева нарвался на гитлеровскую разведку, это было почти под утро. Видимо, охрана на мосту услышала гул наших моторов, и потому два мотоцикла с одним броневиком гробообразным выехали в деревню. Ну и они нарвались на взвод товарища лейтенанта Вахаева, а и те и эти на немецкой технике и в немецкой же форме. На нашем ганомаге пулеметчик среагировал быстро, Тыгнырядно его фамилия, он как начал косить из авиапулемета, так и расколошматил немцев к едрене фене.

И чтобы оставшиеся на мосту гитлеровцы не прочухались, разведчики сразу напали на мост, ну и взяли охрану, да и прикончили. Так что нет там фашистов. Правда, и наших погибло трое да ранены двое.

– Понятно, ребятки, ладно, пойду помогать другим.

А я про бой и не знаю, вот до чего доводит любовь ко сну, засоня я. И еще раз убедился, что наши ребята и без «верховного правителя» типа меня сами справляются с делами, я похоронный фельдмаршал, тьфу, то есть свадебный генерал.

Я тоскливо ожидал обеда (сами понимаете, в мыслях у меня Аня+Маня) и за это время помог еще в изготовлении двух пульгнезд, ну и устав, пошел к кухне, жрать хочется, как из ружья, посмотрев на часы, офигел: время уже пять вечера. Оказывается, я проспал не только завтрак, но и обед, зато на кухне меня выручил Крамсков: навалил остатки обеденной каши в миску, дал кусок хлеба и котелок чаю, жить можно.

Подкрепившись, пошел к мосту. Интересно, что еще задумали наши команданты (не от комендант, а от команданте)?

А на мосту вполне себе оккупационная идиллия, разгуливают, где положено, часовые, за пулеметами сидят те, кому там положено сидеть, все как в Рейхе. Правда, по лицам видно, не совсем рейховое происхождение зольдатиков, особенно не похож на немца сидящий на ганомаге Тыгнырядно. Не думаю, что бывают немцы, носы которых похожи на картошку и чтобы вся физиономия была обшарпана веснушками, нет, славянское лицо у моего первого друга в этом мире.

– Привет, Тыгнырядну (или Тыгнырядне?).

– Здравия желаю, товарищ капитан.

– Как ты? Говорят, утром ты немцев прищучил?

– Ну, раз говорят, то, наверно, прищучил.

– Ты, щуколов, давай по делу, расскажи, как было.

– А как было? Ну едем мы к мосту, как раз светает, тут навстречу из-за поворота немцы. То есть я еще не знал, что это немцы, но больше же некому, наши все сзади, а тут два мотоцикла и ганомаг. Ну, я и стал сразу стрелять, а пулемет на нашем ганомаге березинский, это еще та адская штука, с нашего СБ снимали. У него ж спускового крючка нет, он на кнопке, а кнопку ведения огня прибыловцы в кабине ганомага установили, ну я как фашистов увидел, так кнопку и вдавил, да отпустил, когда патроны кончились. Патронов мне хватило не надолго, но и немцев тоже, меньше минуты времени прошло, и впереди ни одного здорового фашиста не осталось. Этот УБ – страшная штука, когда бьет в упор, да там меж нами и было всего метров восемьдесят, гитлеровцы ничего предпринять и не успели.

– Понятно, а потом?

– Потом Вахаев повел нас на мост, а то, если бы немцы успели подготовиться, было бы жарко. Мост мы взяли, но Васька Полежаев погиб, и Мустафа Карачурин, да ранили еще троих. Семена Дежкина не сильно, а вот Никифору Вакулину и Оське Кацману досталось. Никифор, говорят, выкарабкается, а Кацман не жилец, гансы ему в живот три пули вкатили. Такие вот дела, товарищ капитан.

– Ну, потери на войне – это обычное дело, мы убиваем их, они убивают нас.

– Понимаю головой, но душой понять не могу, Полежаев гармонистом был, видели бы вы, как он на гармони «Катюшу» играл, ну или «Трех танкистов», мы с ним так сдружились… Эх!

– Василь, жизнь такая, зато Полежаев и другие погибли, сражаясь за Родину, понимаешь? Разве лучше бы было, если они умерли бы в лагере для военнопленных? Ты же там побывал, сам же понимаешь, что к чему.

– Виноват, товарищ капитан.

– А Вахаев где?

– Спит он, больше суток на ногах был, уморился парубок, ну мы и не стали будить, пусть спит.

– Пусть спит, а мост уже заминировали?

– Да первым делом, сам товарищ Смирницкий собственноручно да собственноножно заминировал, так что все в порядке, товарищ капитан.

– Ладно, брат Василь, пойду я, благодарю за службу.

– Служу Советскому Союзу!

В сторожке, на мосту, зуммерил телефон, а разведчики Мамбеткулов, Истомин и Корнеев развлекались. Они материли немцев, и если последние двое облагали гитлеровцев исключительно на великом и могучем, то Мамбеткулов разнообразил слух гитлеровцев перлами степного киргизского, горного таджикского и полевого узбекского матов. Пусть, злее будут, хоть и громко они матерятся, на весь мост слышно, так можно и без телефона до Берлина докричаться. Не знаю насчет Берлина, но в Варшаве их точно слышно.

– Здравия желаю, товарищи бойцы.

Все трое ругателей сразу замолчали, сделав ангельские личика, а Истомин без звука уложил трубку гитлеровского телефона на место (типа, я не я, и корова не моя).

– И что же тут происходит, товарищи?

– Да ничего особенного, товарищ капитан, так, с врагом общаемся, – докладывает Мамбеткулов.

– Ладно, продолжайте общаться с неприятелем, но… Ребята, вы свое общение можете сделать чуть тише, ведь рядом Замостье, и там часть мирных жителей понимает русский язык. Мне кажется, орать при общении с фашистами, что именно вы с ними сделаете, да каким образом, да в каких позах, как-то некультурно.

– Виноваты, товарищ капитан, исправимся.

– Да ладно, черт, конечно, с вами, но впредь иногда и головой подумать полезно.

Всего наша полоса обороны занимает около пятнадцати километров, иной скажет, тут и нормальной дивизии не хватит, и будет прав, но! Полноценной дивизии не хватит, если обороняться даже на десятикилометровом участке, если, так сказать, позиции в степи, например. А у нас это берег реки, причем не менее пяти километров полосы нашей обороны это болота, ну и лес тоже занимает немало места. Согласно нашим предположениям, противник сможет наступать лишь в пяти точках, и первое возможное место нападения гитлеровцев – это мост у самого Замостья. Или возможны варианты: у деревень Аловаки и Дзядово, потому что рядом с этими населенными пунктами есть брод. Ну и два возможных места переправы – это окрестности деревни Гайдуки, потому что там река течет спокойно, и при желании на плотах враг может переправиться, ну, или построив понтонный мост. И последнее место, где фашисты теоретически смогли бы перейти реку, – это наш любимый мост у ДОТа «Лесистая горка».

Потому все наши укрепления и сделаны в этих местах: укрепрайон у Замостья, УР у Аловаков, УР у Дзядово и более мелкие УРы у Гайдуков и у желдормоста (тот самый УР-62, ДОТ «Лесистая горка»). За это время прибыл второй рейс нашей пехоты, часа за два до них прикатил велобатальон, они же сообщили, что и опсищуки на подходе, ну, все мы готовы к боям, да и стемнело уже.