– Полетал я над станцией, на станции шесть зенитных огневых точек: две батареи длинноствольных орудий и четыре батареи малокалиберных зенитных автоматов. Предлагаю «кукурузникам» начать с малокалиберных, они, по-моему, для У-2 опасней длинностволов, те медлительны, а автомат закидает их своими снарядами.
– Так продолжай, Кравчук, хотя нет, Кравчук – это один дерьмократ такой был (а может, и жив, курилка).
– Не понял, товарищ комдив, какой такой дерьмокат-самокат?
– Не важно, Кравцов, не отвлекайся, давай по существу, что предлагаешь?
– Так вот, для малышей (ну, мы У-2 так называем) более опасны автоматы зенитные, потому предлагаю малышам задавить прожектора, затем автоматки и на десерт дать больно длиннорылым зениткам. А к тому времени и мы налетим, авиаслесари уже приделывают бомбы и к «ишакам» и к «чайкам». Конечно же, это не Юнкерс, и не Хейнкель, и совсем не ТБ[409], и даже не СБ[410], но на безрыбье и крокодил за скумбрию идет.
– Понятно, Кравцов, на малышах (У-2) кто полетит?
– На одном Игорь Инжеватов, младлей, он до плена на таком и летал, на втором полетит Александр Сафрониди, этот-то истребителем был, на «ишачке» летал, но с У-2 справится, мы же все на них учились!
– Ладно, Сергей, иди уж (просто я вспомнил, что Кравцова зовут Сергеем, а то все Кравцов да Кравцов). – И Серега так же стремительно, как вошел, вышел, да нет, прямо вылетел, он же летун!
За то время, пока Серега трындел, Машундра снялась с места дислокации и свалила в неизвестном направлении. Хотя нет, в известном: в двери, до Машиной ретирады, мелькнула Глафирка, значит, и благоверная моя ушла на склад.
Лежу, размышляю, и предательская мысль бьет в голову, как подкалиберный в кормовую часть «Тигра», блин, каламбур получился, кормовая часть «Тигра» (от слова «корм»). Вообще-то пока до «тигров» сумрачный гонимый тевтонский гений не додумался, и самый страшный зверь – это Т-IV, особенно новая модификация (новая на 1941 год). Ну да ладно, нам во встречном танковом бою с ними не воевать, мы партизанская дивизия, исподтишочники, исподтишка отвесим рабоче-крестьянского пенделя фрице-гансам – и в лес, да чем глубже в лес, тем «широка страна моя родная»!
Тут слышен грохот сапог, и в землянку скатываются пышущие здоровьем и молодецким азартом три богатыря: Илья Муромец – украинского производства, Добрыня Никитич – чеченского производства и товарищ Алеша Попович (тогда уж Муллаевич[411]) родом с киргизских степей. Онищук, Вахаев и Мамбеткулов. От них прет каким-то немецким одеколоном. Все гладко выбриты и очень похожи на бравых Швейков[412] тевтонского производства (тем более наряжены в вермахтнатиков). Вот только из Мамбеткулова немец, как из меня балерина Волочкова.
– Привет, Виталик! – кричит Петруха, ладно кидая задницу на скамейку, остальные архаровцы так же бесцеремонны, гуляй-польцы[413] отдыхают.
– Бойцы, вы к мамке на побывку прибыли или к командиру на доклад? – жестко пресекаю я махновщину[414].
Разведчики стройными рядами отрывают кинутое со скамьи и выстраиваются почище эсэсни из «Семнадцати мгновений весны».
– Товарищ Онищук, Петр Тарасыч, вы заместитель командира дивизии особого назначения НКВД СССР или сотник Гаврюха из махновцев? А вы, товарищ Вахаев, вы что, на базаре мандаринами торгуете (штамп, блин)? Мамбеткулов, когда до войны вы учили детей в школе, вы их учили таким же манерам?
И товарищи разведчики стоят предо мной, как хулиганы «десятиклассники», перед директором школы, который поймал их в туалете школы с сигаретами. Советское воспитание и политработа комиссаров в армии снова вернулись к ним, и вся тройка стоит, краснея и местами белея, как футболки «Спартака»[415] (красно-белые). Я ж замолкаю, теперь их очередь говорить, пусть докладывают. Тут Петруха что-то шепчет своим, и вся троица выходит обратно на улицу. Раздается стук, и четким, командным голосом Онищук говорит:
– Товарищ комдив, разрешите обратиться!
– Разрешаю, старший лейтенант Онищук.
– Группа разведчиков прибыла из рейда. Разрешите доложить результаты?
– Да, товарищ старший лейтенант, будьте уж добры доклад сделать.
– Разведчики разделены были на две группы, одной командовал я сам, второй – Вахаев. Доложу о рейде своей группы, о рейде второй группы Вахаев доложит сам.
Итак, первое задание нашей группы, – это встреча с группой Тухватулина, встреча прошла удачно. К моменту начала рейда в Польшу группа Тухватулина, законсервировав склад, перейдет на место дислокации ДОН-16. Бойцы группы Тухватулина выдали оружие и боеприпасы диверсантам Майера, Тодоровича и Синицына и начали подготовку к консервации и маскировку складов и подъездных путей. Кроме того, группа лейтенанта произвела опись склада и отдельно переложила все боеприпасы, пригодные к нашему оружию. Затем наша группа провела рекогносцировку местности; согласно наблюдениям группы, противник стягивает силы к станции Пушкевичи, немецкое командование ожидает нападение или со стороны шоссе, или со стороны железной дороги, на станции уже сосредоточено до полка пехоты при поддержке сводного танкового батальона. У меня все, товарищ комдив.
– Молодец, а как вы с немцами говорили? Ты ж на немецком ни бельмеса не знаешь?
– Ну, а Хельмут на что? Он был с нами и играл роль обер-лейтенанта фельдъегерской службы Вермахта, а мы его охрана.
– Молодцы! Лечи, какие у тебя новости?
– Наша группа также провела рекогносцировку пути на Польшу. Действительно, некоторые гарнизоны сняты и перекинуты к станции, то есть пока немцы держатся Пушкевичей, путь на Польшу нам практически открыт. Кроме того, противник свозит военнопленных, а также вспомогательные службы для разбора завалов на станцию D, и привлечены полицаи, даже некоторые гарнизоны гитлеровцев. Затем мы побывали у Ильиных. Арсений Никанорович передал вам привет и точные сведения о потерях германцев на станции D. Согласно информации от Арсения Никаноровича, у противника следующие потери: огнем уничтожено двадцать четыре вагона с горючим, при взрыве горючего огонь перекинулся на стоящий рядом эшелон N-ской танковой дивизии Вермахта, и пострадали восемь танков (пять Т-IV новой модификации, не подлежат восстановлению). Кроме того, взорвались или сгорели девять вагонов с боеприпасами (авиабомбы и снаряды для артиллерии). Уничтожено два танка Шкода-38[416], три батареи зенитных автоматов с прислугой и одна батарея 88-мм зенитных орудий. Потери в живой силе составили 125 человек убитыми и 89 ранеными, минометчики умудрились накрыть пассажирский состав с маршевым батальоном: зенитчиков, танкистов и до взвода сотрудников организации Тодта (что они делали на станции, я не знаю). Также огнем «сорокапятки» с поезда уничтожена одна «трешка», а от небельверфера вторая «трешка» пострадала, но несмертельно, немцы ее ремонтируют.
– Ну, молодцы, все, идите отдыхать, чувствую (по запаху, и пузо рычит), ужин готов, а ты, Лечи, сгоняй к Зворыкину и передай информацию о потерях противника, пусть доложит по инстанции. Москва, по-моему, будет рада! Все, идите! А вас, Онищук, я попрошу остаться!
Все в традициях Лиозновой[417], но я все-таки не папаша Мюллер-гестапо[418], хотя из Петра офигенный Штирлиц[419] получился бы (еще бы он по-германски кумекал).
– Слышь, Петро, ты не в обиде на меня?
– Нет, Игоревич, ты прав, идет война, а мы себя как мелкопоместная польская шляхта в сейме вели.
