– Артурчик, ты сперва данные разведки вашей расскажи, – изрекаю, умываясь.
– Немцы наплевали на орднунг и ночью сосредоточили вокруг нас войска, стянули их в кулак, чтобы по нас шарахнуть, видимо, сильно мы их тут достали. Это до батальона пехоты, но истины ради стоит подчеркнуть, что они не фронтовики, тыловые отщепенцы. Правда, десяток минометов 81-мм и два небельверфера у них есть. Кроме того, двенадцать танков, но и тут ничего особо страшного. Четыре «Т-26», причем три из них двухбашенные – пулеметные, затем два французских, три чешских и остальные двушки с единичками. Видимо, у немцев свободных сил нет, вот они и ограбили все ремонтные базы вокруг, кроме того, согласно подслушанным разговорам, фашисты ждут подкрепления. Завтра вечером должен прибыть какой-то страшный полк. Его специально в нашу честь сняли с фронта и перебрасывают сюда. Информация от довольно говорливого покойного фрице-унтера, свои же его шалой (может, шальной?) пулей прикончили.
– Так и что за план вы придумали, братцы-кролики, говорите, интересно же.
– Понятно, что завтра вечером тут будет жарко, прибудет целый полк почти со всем приданным ему вооружением, это не совсем оптимистично для нас, потому предлагаю сегодня покрошить, сколько сможем этот батальон с их малахольно-барахольными танками, и ночью уходить.
– И что, это, по-вашему, есть план? Вы ж прямо гении стратегии, и чего вас товарищ Сталин вместо всяких Жуковых не заберет в Генштаб РККА?
– Нет, конечно, товарищ командир, мы с Володей обдумали, и предлагаем следующие мероприятия. Сформировать мобильную группу из БТ и БА и вывести их подальше, километров за пять в тыл противника, пусть они там прихоронятся и ждут. А мы тут молотим немцев, когда они станут наступать, ну, а в критический момент танки и бронемашины нанесут удар с тыла. Все, аллес гут, у фашистов алярм небывалый.
– Если мы выведем мобгруппу, то тыл у нас оголится, у нас в тылу только четыре трешки с экипажами, пехотинцами останутся, а вдруг немчура с тыла попрет?
– Ну во-первых, ночью прибыли танкисты от Старыгина, да еще привели с собой два танка, Т-IV и «Т-34», так что это уже не проблемы. Плюс мы предлагаем вытащить из ДОТа два 76-мм орудия и усилиться ими с тыла, плюс в капониры БА перевести два танка с передней части ДОТа, скорей всего, немцы атакуют с тыла, вот и встретим их весело да с танцами.
– Убедил, тогда сразу надо выводить мобгруппу, пока немцы не очухались и не прочухали, да готовить оборону, как вы предложили. А насчет отступления, пока рано даже думать об этом, и так наотступались, перед народом стыдно.
Ну и само собой понятно, что все засуетились, бедные пехотинцы, давно ощущающие себя дважды кротами Советского Союза, снова взялись за лопаты, чтобы вырыть позиции для 76-мм орудий. Чем больше пороешь землицы до боя, тем больше шансов порыть ее еще раз (ну выжить). А Абдиев с Нечипоренкой увели свои железяки по лесу, да по дороге (ну не совсем, конечно, дорога, скорей путь, направление, сторона), которую Ежуров разведал, потянулись на место засады.
Через полтора-два часа совместной работы (тем более пока прохладненько) орудия перекочевали в отрытые капониры, и мы начали завтрак, ожидая скорое нападение немцев. Приезжие танкисты (ранее бывшие безлошадными) с благодарностью вступили во владение тройками и двойкой и быстро перегнали две трешки в тыловые капониры. Кроме того, на танковые пушки в обездвиженных танках сели тоже по одному опытному танкисту. Ну не на пушки, конечно, а за пушки, а то акмурзинцы танки, конечно, подбили, но по теории вероятности, с таким же успехом танк могли подбить олени или, скажем, овцы.
Ну, все, мы готовы, и где вы, фашисты?
И вот, наконец, ревут самолеты, значит, немчики начнут с бомбового удара (неоригинально), да мы готовы, и из укрытий высовываются стволы, по привычке нашей рабоче-крестьянской. Просто когда боец стреляет по бомберу, то бомбардировка не так страшна, как безропотное ожидание. Ну и черт с ним, что не повредят самолет противника, зато напугаем неприятеля и переборем свой страх (второе намного важнее в бою). Рядом боец направляет МП в небо и, передергивая затвор, готовится стрелять:
– Боец, ты что собираешься делать?
– Стрелять летунов, товарищ комиссар дивизии. Думаю приземлить парочку фашистов да на внутренности их посмотреть, какие у них кровя, такие же красные, або нет.
– А тебе ничего не говорит то, что у тебя автомат, а не винтовка?
– Ну и хорошо, больше пуль, и наверняка попаду.
– А ниче, что твои пули до него не долетят, немец даже не заметит их. Короче, из «ППШ», «ППД» и немецкого автомата по самолетам не стрелять, только винтовки, карабины и пулеметы.
Гуси-лебеди с крестами на крылах долетели-налетели, а мы гостеприимно (в лучших традициях Саши Невского) встречаем их ливнем пуль, теперь люфтвафлеров больше и девять «Юнкерсов» (а может, и «Мессершмиттов» или «Хейнкелей») завывая, летят к земле (такое ощущение, что каждый винтокрылый фашист целит в меня). Страх обуревает нас всех, ведь, кажется, что каждая бомба летит в тебя лично, но вот один из немцев нарывается на пулю, чья-то пуля заставляет его дымить (фиг разберешься, кто влепил). Но и бомбы в нас все-таки полетели, как только они приближаются, сразу ныряем на дно окопов. С грохотом рвутся бомбы, пикировщики поднимаются выше для нового захода на наши головы, задымивший же «Юнкерс» двигается какими-то рывками, и летчик и стрелок выпрыгивают с парашютами, самолет самостоятельно камикадзирует на землю (аджаб[290]). А дружки летчиков снова пикируют, с воем на нас летят восемь архангелов смерти, и снова сыпятся бомбы. Эта вакханалия продолжается минут 30, видимо, баланс нашей прухи на нуле, потому что больше не сбили ни одного немца-летуна, но они и бомбили не так настырно, больше не особо прицельно покидали бомбы, постреляли и, поднявшись в небо, теперь удаляются. Правильно, конечно, легче бомбить дрожащего от страха противника, а вот когда он огрызается, и над головой летают сапоги… пули, я хотел сказать, страшно бомбить. А у летчиков германских железные очки не предусмотрены (я не об оптическом приборе), всяк жить хочет.
Осматриваю поле боя, прямое попадание превратило в братскую могилу два немецких трофейных танка: один обездвиженный и один из тех двух, что недавно перетащили в тыл (жаль, нет, не танков, парней). Кроме того, пострадало человек десять в окопах, шестеро насмерть и четверо ранены. Ну, что поделаешь, это война. Кстати, теперь рычат танки, немцы пошли в атаку, ждем.
Они, лошпеды, не знают, что их ждут два 76-мм орудия (да еще и под командой Полуэктова, а «…старина Огл служил канониром еще в королевском флоте»[291], то есть на Финской). Потому фашисты наступают лавой, танковая разносортица катится на нас (вот декаденты, с миру по нитке – Вермахту танковая атака). Мы терпеливо ждем, пусть побесятся в ожидании, от нервов немцы (хотя вполне может что и не немцы, а потенциальные власовцы, в танках тех) начинают стрелять, но из танка трудно попасть в башню, торчащую над землей. Наши-то все зарыты, только надурняка можно попасть в наших, пусть понервничают, порасходуют боезапас теФФтоны долбаные. В бою его хрен пополнишь, и немцы, стреляя, приближаются, вот уже в метрах 250–300, наконец, 76-мм орудие у которого шуруют старые знакомые Симаков и Абузяров, влепило снаряд прямо в бок одного из танков. И сразу последовал наш залп, правда, не так успешно, как у Симакова с Абузяровым, их-то трофей сразу откинул башню, еще бы такую дуру в бок получил, зато наши выстрелы нашугали немчуру тоже.
Затем следуют залп за залпом, немецкая пехота залегает, а наши пушкари-танкисты пытаются выбить немецкие танки. В лоб стреляют зарытые неподвижные танки, остальные (76-мм пушки, с сорокапятками) бьют с фланга. Тем более дистанция минимальная, потому со второго залпа загорается еще два танка, с третьего уже три, и залпы следуют за залпами, немецкие танки дымят как стадо паровозов в брачный период. Да, ребята, вот что значит правильная маскировка и фланговый огонь противотанкистов, точно так же эти суки и наши танки жгли (выбивая бронетанковые силы РККА), но не все коту пасха (а может, все-таки масленица).
