Уехали, и через часик тарахтят цундапы, его величество особист пожаловали, быстро посылаю бойца, чтобы привели задержанного капитана. Рядом круто разворачивается мотоцикл, кто за рулем не видно, мотоциклист в вермахтовском мотоциклетном плаще, на кумполе каска, на морде хари – очки мотоциклетные, по подбородкам узнавать не умею, но по белой нашенской тряпке видно, что «немец» свой. С коляски важно слазит Елисеев в форме лейтенанта фельджандармерии, типа кожаный плащ, и слюнявчик металлический на шее.
– Ну, комиссар, как тебе мой вид?
– Красавец, наверно, встречные фрицы шарахались и памперсы нервно меняли.
– Что, такой страшный фельджандарм?
– Да нет, у тебя петлицы лейтенанта НКГБ сверкают..
Капитан (по-общевойсковому, а так лейтенант ГБ) осматривает себя и хохочет, видимо, гитлеровский прикид впопыхах надел, петлицы с правой стороны выбились из-под немецкого мундира.
– Так затемно поднялись, вот костюмчик и не осмотрел, да и немцев не попалось. Что за памперсы-мамперсы ты имел в виду, братец?
– Не памперсы, а каперсы, это кушанье такое буржуинское, в книжке читал. Да и неважно, тебя в особом отделе свежепойматый трофей ждет, пошли покалякаем.
Идем с Елисеевым в землянку особого отдела, у землянки уже как сивка-бурка взнузданный типа капитан НКГБ. Елисеев, подходя, всматривается в капитана и бросается его обнимать.
– Васька, черт, каким судьбами, тоже в окружении был? Боец, развязать!
– Елисеич, ты что, его знаешь? – спрашиваю у особиста.
– Да конечно, это мой преподаватель, товарищ капитан госбезопасности, нам в спецшколе преподавал.
Охранник развязывает капитана НКГБ, и капитаны (местами всего лейтенанты ГБ, я о Елисееве) начинают обниматься, как два криминальных авторитета в дешевом боевике, потом лейтенант НКГБ Елисеев ведет капитана того же НКГБ к себе в особый отдел, пытаюсь просочиться за ними, ну интересно же, что за птицы прилетели. Подлый Елисеич, обернувшись на пороге, говорит:
– Комиссар, нам надо совсекретно пообщаться, пойми и не обижайся.
Делаю вид, как будто мне ваще пофиг, да и не хотелось типа особо. Развернувшись, топаю к Машутке, соскучился, я ж ее с утра не видел, а скоро полдень, пока дотопал до расположения начтыла (закуток на складе), послышался гул моторов, наконец, что ли, елисеевская колонна дошла?
– Машунь, милая, как ты тут?
– Заткнись и иди отсюда, я занята, – говорит Машундра, подлая налоговая душа. Вот и поговорили, блин. Вот тебе «бабушка» и Юрьев день, вот тебе и любовь-морковь. Побитой собакой иду к подъехавшей колонне, и чего это меня сегодня все гонят, а? Вроде не пятница, тринадцатое, ну и фиг с вами, козлы (местами козлы женского пола).
– Всем выйти из машины, бойцы, сопроводите новичков, сперва в медсанбат и оттуда в фильтр. Водители, машины потом загнать в лес на места и замаскировать как обычно, – командует Кравцов, и люди начинают прыгать с бортов, не дожидаясь того, что им борты опустят. Молодец бомбер, командует, как будто всю жизнь мотопехотил. Он оборачивается, замечает меня и подходит докладывать.
– Товарищ комиссар, разрешите доложить.
– Отставить, Кравцов, пошли в столовую, там за обедом и расскажешь, идет? И без устава, а так, по-дружески, мы же с одной колонны военнопленных. Все равно как братья, причем близнецы, в один день родились-освободились, а то, что не похожи, так разнояйцевые.
– Что-о-о-о, а, ну понял, хорошо, товарищ старший лейтенант.
– Да не товарищ старший лейтенант, а просто Виталий, понял? Кстати, звать-то тя как, лейтенант? А то все Кравцов да Кравцов.
– Василий я, Сергеич, – говорит Кравцов. И мы, дружески болтая, идем в столовку, командиры ж мы, нам без очереди, блат и лафа. Там уже сидят Ивашин, Плотников ну и другие официальные лица. За столами рядового состава культурно сидят бойцы первой роты второго батальона и вкушают обед. На первое суп гороховый из немецких концентратов, на второе каша из немецкой же гречневой крупы со свежим Машиным мясом (то есть из мяса, привезенного Машей во время самовольного фуражирского рейда).
И Кравцов начинает рассказ, а мы затыкаемся (даже не чавкаем), потому что интересно, вот что он поведал:
Ехали елисеевцы и по дороге напоролись на фельджандармов, те на свое горе решили тугаменты[222] проверить, а в переднем мотоцикле Вахаев ехал. Его еще в пинжак с карманАми от мертвого гауптмана вырядили, ну и фельду подозрительным показался слишком молодой гауптман. Потому тормознули фашисты колонну, Вахаев уже почти отбрехался, как разведчики, зайдя сзади, атаковали фельдей. Взяли в ножи, потом добавили автоматами, восемь штук фельдей как ветром сдуло, правда, сцуко, один фельдун успел из МГача полоснуть очередью, но попал в ганомаг и ни фига никого не убил. Даже не ранил, но ганомаг подырявил, да ниче, нам не жалко, зато мотоциклетными плащами притарились и железистыми слюнявами[223]. Тем более лето, обдувать ветерок будет, спасибо, покойный, а почему покойный, так он недолго после той очереди жил.
Потом колонна двинулась дальше, припрятав в лесу мотоциклы, пусть бензин бережется, но куляметы сняли, а вдруг кто наткнется и утащит. Кулямет, чай, не моточикла, яво уташтить намноха легше[224]. И тихо покатили дальше, собрав, конечно же, все гильзы и закопав их, не фига следить да вещдоки оставлять. Тихо и мирно добрались до места, по пути встретились с колонной настоящих немцев и культурно их пропустили, Вахаев даже что-то приветственное прокричал, типа «счастливого пути, камерады, якори вам в зады».
Доехав, Елисеев пустил дополнительную разведку, и все сведения Онищука подтвердились. Войско гэбнюка, развернувшись, с четырех сторон на лагерь напало одновременно, танки, броневики и «косилка». Прикрываясь техникой, вперед рванули пехотинцы, «косилка» уработала одну вышку, две тупо снесли своими бронетелами танки, третью на дрова отправил броневик Абдиева.
Прорвавшись вплотную к лагерю, начали косить охранников, а те к бою не привычны, тыловики (не интенданты, конечно, но и не панцергренадеры), и счет стал бесконечно увеличиваться в нашу пользу. Ну да, против спаянных дисциплиной и злостью лесных шайтанов не устоять фрицевским охранникам, они же привыкли зверски охранять голодных и безоружных военнопленных. Да и у нас автоматического оружия много, плюс броня, а у них до фига kar-98k, и две или три МП-шки у унтеров, и все, козыри у нас все (были еше пулеметы на вышках, но вышек-то уже нет). Ну и боевой опыт наших бойцов тоже не лишнее дополнение. Додавили мы их, но и они четырех наших убили и троих ранили, ведь у карабина пуля и дальше летит, и пробивная сила покруче, чем у автомата. Савушкина (солдатика из той, еще первой нашей колонны) убили, прям в ганомаге, не знаю как, но пуля пробила броню и в печень попала, умер парень за пять минут.
Очистив от немцев казармы и все остальное (орудие у БА-10, это вам не хухры-мухры, когда осколочно-фугасный в окно кладут, то все, туши свет и зови нотариуса, если успеешь), бойцы вошли в лагерь. После окончательной дефрагментации охраны все пленники были построены, и им было приказано выкинуть из строя предателей, трусов и пособников. Из двух тысяч чуть более двухсот оказались таковыми, даже один бывший майор попался по фамилии Кононов[225] (я потом вспомнил этого коричневого казака). Построив предателей, Елисеев приказал оператору «косилки» Касимову Игорьку (крепостник) извлечь из предателей корень минус единицы, и много претерпевший в крепости Игорек стрелял, пока его не остановили. Там в крепости два предателя, решившие сдаться в плен, забрали с собой оружие и продукты, оставив Игорька умирать одного в каземате, причем связанным. Хорошо, что другой боец-пограничник в поисках боеприпасов заглянул и нашел Игорька, восемнадцатилетний красноармеец сутки лежал связанным в ожидании смерти. Короче, теперь у немцев не будет бывшего майора РККА Кононова, он теперь в аду воюет.
