– И чем же этот фашист так заслужен? – спрашивает, кривясь, Кравцов.

– Он командиром роты Красной Армии во время гражданской был, и не фашист он, а коммунист, причем у него стаж в партии старше всего тебя. За просоветскую пропаганду его чуть ихняя гестапа не схватила, и он бежал, а куда ему бежать? Правильно, не в Гондурас, а к красным, то есть к нам, вот он и пришел. Не сметь о нем говорить плохо, товарищ лейтенант.

– Если все это правда, то он нам очень нужен, – рассуждает военврач, – он с немцами говорить будет на их языке. Главное, чтобы в свое подразделение не попал, а формы у нас хоть завались, даже гауптманская есть.

В это время Шлюпке выходит к нам, командиры оглядывают его.

– Товарищ офицер, какие будут распоряжения? – спрашивает у меня Шлюпке.

– Товарищ Шлюпке, у нас нет офицеров, у нас командиры, – отвечаю я.

– Простите, товарищ командир, привычка.

– Нет, товарищ Шлюпке, ничего, это не страшно, я, кстати, Виталий Игоревич Любимов, старший лейтенант, пограничник. Это Абдиев, командир бронетанкового взвода, это Гогнидзе командир минометно-артиллерийской батареи, это Прибылов, командир саперного взвода, это командир особого взвода танкистов Ивашин, а это целый капитан НКВД Елисеев (он же лейтенант НКГБ).

Немец с каждым раскланивался и представлялся:

– Бернхардт Шлюпке, бывший гауптман у кайзера Вильгельма и бывший комроты в Красной Армии.

Потом, повернувшись к Абдиеву, он спросил:

– Вы азербайджанец?

– Нет, я казах, а откуда вы знаете азербайджанцев?

– В Гражданской пришлось повоевать в Кавказе, имя у вас похоже.

– Ладно, товарищи командиры, идите к своим подразделениям, займитесь обучением бойцов.

И командиры разошлись по своим делам, а я решил поговорить с Шлюпке наедине.

– Герр Шлюпке, мне надо рассказать о том, кто мы и как тут оказались.

– Буду рад услышать, герр Любимов.

– Мы остатки разбитых частей Красной Армии, сбежали всей толпой из вашего, ну немецкого плена.

– Простите, товарищ Любимов, но немецкий народ и Гитлер с его нацистами, это разные вещи, много немцев сражалось в Испании против франкистов. Их всех потом Гитлер по возвращении пересажал в тюрьмы. Карл Маркс, Карл Либкнехт, Эрнст Тельман и Роза Люксембург тоже немцы. Поэтому вы были не в нашем, не в немецком плену, а в нацистском плену у Гитлера.

– Вы правы, товарищ Бернхардт, простите. Так вот, нам не хватает знания немецкого языка и реалий Вермахта для более успешных действий против немецкой, простите нацистской армии. У нас только один знаток языка, его катастрофически мало. Поможете ли вы нам в этом?

– Да, конечно, но только у меня условие: в наших немецких ребят я стрелять не буду, в Вермахт, а вот в SS буду стрелять обязательно. И помогать советами, и знанием языка тоже.

– Тогда рад приветствовать вас в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Консультантом по Вермахту и SS. Вы должны сделать так, чтобы у немцев, простите, у нацистов, скажем, наша колонна в трофейной форме и с трофейным оружием не вызывала подозрений.

– Тогда давайте рассмотрим вашу технику, – предложил Шлюпке, и я с ним пошел смотреть технику.

– У вас сразу видно, что техника захвачена у разных частей, видите вот эти знаки, это тактические знаки. И когда в одной части они разные, то сразу понятно, что это не орднунг, а это подозрительно. У нас ведь орднунг, тотальный порядок, и потому в одной части все знаки должны быть одинаковые, да, по-моему, в любой армии так, и в РККА тоже. Тем более вы умудряетесь нанести тактический знак мотоцикла из пехотных частей на танк, а это не очень гут.

– Черт, вы правы, Бернхардт, как вас по батюшке?

– Ульрихом звали.

– Вы правы Бернхардт Ульрихович, это серьезное упущение, вы посоветуете какой и где знак намалевать, наши ребята намалюют. А теперь пошли, Бернхардт Ульрихович, в хату, посидим, поговорим, я о многом хочу поговорить с вами.

– Хорошо, пошли.

И вот мы в хате, бойцы принесли чаю, нашего фирменного («то, что у фрицев» захватили, называется), и я неспешно начал базар.

– Уважаемый Бернхардт Ульрихович.

– Любимов, можно просто Бернхардт, или герр Шлюпке, зачем усложнять.

– Хорошо Бернхардт, у меня самый главный вопрос, почему наша армия разгромлена, почему РККА отступает? Кстати, можно и нужно просто Виталий.

– Ну, этому много причин, первая – это то, что вы не были готовы к войне, просто не были и все. Второе – отсутствие информации и координации, например, одна дивизия понятия не имеет, что происходит на территории соседней дивизии. Недавно в моей части говорили об н-ской дивизии, которая 22–23 июня, не только не отступила, но и потеснила войска Вермахта аж на 20 км в глубь Польши. А соседи в это время драпанули километров на 15–30. И эту дивизию, обойдя ее по флангам по территории соседей, ударили во фланг и с тылу, добавили артиллерией, авиацией, и все – дивизии нет.

Все погибли, никто не сдался, если бы все так воевали, то Вермахт щас отбивался бы где-то в Польше, если не в Восточной Пруссии. Следующее – это отсутствие связи и взаимодействия родов войск. Танки плохо взаимодействуют с пехотой, артиллерия с авиацией, в результате у Вермахта много пленных, и очень много техники. И какой техники, ни один танк Вермахта не сможет сравниться ни с «КВ», ни с «Т-34», ни даже с «БТ-7». Я, конечно же, об однотипных танках. Конечно же «Т-III» сильнее «БТ-7», но у них категории разные. Следующее – это недооценка противника, вон возьмите Зимнюю войну, недооценили финнов, в результате тысячи потерь, знаете, как в рейхе смеялись над вами, а мне было очень больно. Ну и главное, в РККА плохо поставлены разведка, управление ну и координация. Гитлеровцы собирают ударный кулак и бьют на узком участке фронта, прорывают фронт и быстро заполняют войсками прорыв, причем подвижными соединениями, а не матушкой инфантерией. При этом охватывают спокойно ждущие нападение с фронта красные дивизии, и уже потом громят отрезанные от путей сообщения войска. Ничего заумного или гениального, просто точная разведка, правильное управление войсками и абсолютная координация, как между разными частями, так и между разными родами войск. Ну и главное, инициатива стратегическая, да и тактическая, пока на стороне Гитлера, Сталину приходится только затыкать дыры, а тут никаких резервов не хватит.

– Спасибо за ваш анализ, видно, что вы анализировали, болея за нас. А вот что бы вы предложили нам, нашей партизанской роте? Чем бы мы могли наиболее лучше помочь РККА, находясь в тылу Вермахта?

– Надо перерезать снабжение, ведь войскам нужно много горючего, много снаряжения. Понимаете, перерезая эти артерии, вы обрекаете их как минимум на остановку наступления. А остановив танки, вы остановите пехоту, а пехоту без танков и бить легче, это мое мнение, как бывшего гауптмана кайзера и как опять же теперь бывшего солдата Вермахта. Но не думаю, что, действуя этой небольшой группой, вы сможете повлиять на потерю инициативы Вермахтом, даже тактической, но капля камень точит.

– И как это мы, скажем, небольшим числом, сможем перерезать артерии?

– Ну, я бы предложил взорвать мосты, завалить деревьями дороги в лесной местности, минировать дороги и железнодорожные пути, диверсии против железнодорожных станций и других мест складирования и транспортирования необходимых припасов.

– Понятно, Бернхардт, думаю, вначале нам надо разведать все окрестности и составить карту расположения частей Вермахта, складов, переправ и потом методично резать эти нити?

– Да, это я считаю первый шаг, а потом начать тотальный диверсионный цикл, но не больше чем на неделю или на десять дней, потом надо исчезнуть из данного района. Потому что навезут фельджандармерии, вспомогательных и других войск, и вас размажут, как сливочное масло сапогом.

– Согласен, вы правы, нас всего около трехсот человек, хотя тут могут быть еще лагеря военнопленных, мы можем освободить и их. Оружия у нас в избытке, и еще добудем в бою, тем более если грабить склады.