Ее окликнули; она узнала Вариния. Старик все еще болтался между соседями, не угомонившись от интересных новостей. С ним была собака. Вариний привязался к Катуальде с расспросами.

— Ты очень слаба, госпожа, я понесу тебя, — сказал невольник.

— Не надо; я могу дойти, — ответила Аврелия.

Он обнял ее за талию и хотел поднять.

— Барилл, что ты делаешь?! — воскликнула Аврелия, вырываясь из сильных рук, — я дойду.

— Не дойдешь.

Он понес ее, не допуская сопротивления.

— Ты пойдешь за мной на край света; ты будешь моей женой, потому что я люблю тебя.

— Барилл!

— Я не Барилл… я — Мертвая Голова… ты моя рабыня.

Он сбросил капюшон с головы и быстро повернулся; Аврелия в сумерках увидела на его затылке отвратительную маску мертвеца.

— Ах!.. спасите! — вскрикнула она, лишаясь чувств.

Катуальда и Вариний, видя, что уходящие своротили с тропинки к морю, побежали; за ними понеслась и собака.

— Он… он… Мертвая Голова… — забормотал Вариний, остановившись, точно вкопанный.

Катуальда также увидела на безлесной поляне в сумерках вечера ясно отвратительное лицо с длинным носом.

— Вариний, это маска, — сказала она.

Но старик не шел дальше.

— Цербер!. — вскричала Катуальда, — кусай!

Она знала всех и все в околотке, от самого богатого помещика до новорожденного младенца рабыни, и от самого дорогого коня до дрянного щенка.

Собака ей повиновалась и, злобно зарычав, понеслась вдогонку за похитителем, опять схватившим и понесшим Аврелию.

Похититель положил свою жертву на землю и стал в оборонительную позу, грозя кинжалом.

Собака бросилась на него, но тотчас упала с жалобным визгом, раненая.

Несколько поселян, услышав громкий лай собаки и крики Катуальды, явились вооруженные. Все кричали:

— Разбойник, корсар!

— Мертвая Голова! — кричал Вариний.

Они боялись дотронуться до плаща, сброшенного убежавшим похитителем. Катуальда подняла и понесла его, как трофей победы и улику злодея.

Титу Аврелию Котте до того надоело возиться с непонятливой. Мелиссой, что он решился лучше позвать Барилла, чем колотить без успеха судомойку.

Несколько раз Эвноя докладывала старику, что надо послать за госпожой.

— Сама придет, — возражал он, — а если долго не придет, — я ее палкой.

— Верно, сосед-то в самом деле умирает, — сказал он Бариллу, — пусть моя дочь примет его последний вздох.

Стемнело. Аврелия не возвращалась. Котта бранил сирийца за его клевету, приведшую к такому ужасному результату, хоть и не понимал до сих пор, в чем состояла эта клевета на его дочь. Сириец не возражал, перенося с покорностью брань господина.

Раздались крики, и дом Котты очутился сначала в таком же осадном положении от нашествия друзей, как был за несколько часов до этого дом его друга; потом осаждающие, пошумев на дворе, ворвались в полном составе своей армии в его крепость.

Бесчувственную Аврелию пронесли в спальню ее отца, положили на его постель и, оставив без всякой помощи, накинулись на Барилла.

В толпе пришедших было много к таких, которые не участвовали в спасении Аврелии, а присоединились к ее избавителям после этого события.

— Злодей! — закричала Катуальда, — ты пришел раньше нас, но все улики налицо.

— Я свидетельница, — сказала Эвриклея, кухарка Нобильора.

— Ты надел на затылок маску, чтоб нас обморочить, в случае погони, — продолжала Катуальда, — вот чему ты выучился в Риме!.. ошибся!.. я не испугалась твоей маски.

— Ты мою собаку ранил, — пропитал Вариний.

— Поди ты с твоей собакой, сосед! — возразил Минуций, — что тут собака?!.. он хотел похитить свою госпожу… нес ее к корсарам… продал…

— Подкуплен, подкуплен корсарами! — раздались крики, — почтенный Аврелий, мы все свидетели.

— Вы свидетели… кто-то подкуплен… дочь, что ж ты валяешься, что ж ты ничего не говоришь? — сказал Котта, ничего не понимая, — а сосед Сервилий умер?

Все закричали разом в ответ:

— Да нет же, не умер.

— Негодяй Барилл хотел похитить твою дочь.

— Маску надел.

— Мы отняли Аврелию.

— Он ранил собаку соседа Вариния.

— Это что еще? — проговорил Котта.

— Это правда, правда… мы все свидетели… он хотел утащить ее к морю… к корсарам.

— Тише! — вскричал Котта, замахав руками, — говори кто-нибудь один, разберем по порядку.

Но никакого порядка нельзя было водворить среди этого шума и гама. Все кричали, никто не слушал.

— Тише, не то — я вас палкой!

Угроза подействовала на ближайших к старику, но другие закричали еще громче:

— Да, да, по порядку, по порядку… разбери дело, суди разбойника, почтенный Аврелий.

— Кого же, опять Барилла?

— Его, его!

— Да за что, в чем он еще попался-то? продал корсарам собаку Вариния, так?

— Да ведь мы уж говорили… разбойник… с кинжалом… сейчас… унес твою дочь к морю… мы отняли… мы спасли… мы свидетели.

— Ничего не пойму, пока не замолчите.

— Он пришел, чтоб отвести госпожу домой, — сказала Катуальда, — а вместо этого…

— Когда пришел? — перебил Котта.

— Сейчас, господин… в сумерках.

— Мы свидетели, — закричали все.

— Это не Барилл, а Мертвая Голова, — закричал Вариний, — это оборотень… с лицом на затылке.

— Молчите, молчите! — кричал Котта.

— Ты его послал за госпожой, — продолжала Катуальда.

Котта опять перебил ее рассказ:

— Я его не посылал.

— Это значит, что он самовольно пришел.

— Куда?

— В Риноцеру.

— Когда?

— Я уж тебе говорила, господин, что сегодня в сумерках, — ответила Катуальда с досадой.

— Господин, — вмешался Барилл, до сих пор молчавший, — ты знаешь, что я был с самого обеда при тебе, как мог я очутиться в Риноцере?

— Ты отрицаешь, отрицаешь! — напала на него Катуальда, — вот доказательство; этот плащ был тебе принесен утром и отдан при всех Амизой; он был тобою брошен, когда ты ранил собаку соседа Вариния.

— Я ранил собаку, ты с ума сошла, Катуальда!

— Ранил моего Цербера! — сказал Вариний, чуть не плача, — собака издохнет… верная… хорошая…

— Туда и дорога твоей дрянной собаке! — перебила Флориана.

Они заспорили.

— Ранил и убежал от нас, — продолжала Катуальда, — успел прибежать домой раньше нас и все теперь отрицаешь.

— Я нигде не был; господин и Эвноя свидетели.

— Как не был, как не был?! — закричали все.

— Соседи, друзья, уймитесь, прошу вас, у меня голова трещит от вашего крика, — заворчал Котта, — Барилл, уведи меня от них или выгони их вон!.. ничего не разберу, что такое случилось… все кричат, а я недослышу, что такое кричат… ох! ох! ноги болят… голова болит…

Всякий выход для старика был прегражден, и бестолковые переговоры продолжались больше часа. Котта гнал соседей и их слуг из своей спальни, а они не шли, требуя суда над Бариллом, вины которого глухой господин никак не мог понять; он махал руками, бранился, зажимал себе уши, но ничто не помогало, даже его знаменитая палка против свободных людей и чужих рабов оказалась бессильною.

— А я все это очень ясно понял, — раздался громко, как труба, голос Сервилия Нобильора, давно стоявшего у двери, но никем незамеченного. Все оглянулись, увидели общего любимца, и замолчали.

— Сосед, друг любезный, выручи ты меня! — взмолился Котта, простирая руки, — ты ранен, ты умер, Барилл оклеветал перед кем-то мою дочь, Барилл куда-то унес мою дочь или собаку; ты жив, Барилл весь день был дома, дочь тоже дома… ничего не пойму, что такое вышло.

— Вышла самая низкая интрига, — сказал Нобильор.

— Да кто виноват-то, кого мне судить, Барилла?

— Он невинен.

— Кто ж виноват, сосед?

— Не знаю. Я понял, сосед, что два раза приходил в мой дом кто-то, кого мы все сочли за твоего невольника, — в этом и разгадка. Это мог быть переодетый корсар.

— А-а-а, вот что!.. — с расстановкой прошамкал старик.

Соседи опять зашумели: