— А ты при этом был, Кай Сервилий? — спросила Люцилла, показавшись в дверях беседки.
— Кажется, и ты была, — ответил стихотворец.
Они взглянули друг на друга неприязненно-насмешливым взглядом. Люцилла взяла яблоко и вышла.
— О, продолжай, продолжай! — сказала Аврелия.
Поэт продолжал:
Вдруг толпа заколыхалась,
Загудела, зашепталась;
Крики, вопли раздалися:
— Эй, народ, посторонися!
Найдена к разгадке нить;
Курций может объяснить.
Из толпы в порыве страстном
Вышел воин молодой;
На лице его прекрасном
Виден замысл не простой.
Отмахнув назад руками
Кудри черные от плеч.
На трибуне со жрецами
Начал он к народу речь:
— Вы ль не знаете, квириты,
В чем вся сущность состоит
Нападенья и защиты?
— Толстый панцырь, крепкий щит,
Прочность шлема боевого,
Меч в испытанных руках,
Твердость сердца удалого,
Неизведавшего страх;
— Вот могучие основы,
На которых славный Рим
Уцелел от горя злого,
Много раз судьбой гоним.
Курций смолк, сошел с трибуны,
Опустивши жгучий взор.
Точно волн морских буруны,
Поднялся в народе спор:
— Человека всех храбрее
Надо в жертву принести
И, как можно поскорее,
Поспешить его найти.
Кто ж быть жертвою достоин?
Не сенатор ли седой?
Или консул? или воин?
Иль патриций молодой?
— Но что с тобой, Аврелия, ты бледна, как умирающая!
— Ничего, Сервилий. Это от усталости после морского переезда… нас ужасно качало. Продолжай!
Сидя неподвижно, она походила на прекрасное мраморное изваяние в своей белой одежде, сшитой в столице; только никакая статуя никогда не могла быть прекраснее ее в эту минуту, потому что никакому художнику не придать резцом своему творению того, чем одаряет природа своих детей; никогда не выразить, ни на полотне, ни на мраморе, таинственных движений души, отражающихся в лице, — этом зеркале наших чувств, все равно как не нарисовать ни ослепительного блеска молнии, ни бурного движения волн, ни кроткого сияния луны. Картина, несмотря на все вдохновение великого художника, все-таки будет картиной; статуя — статуей; человек же, любимое творение Божие, всегда будет прекраснее той и другой, если хранит в душе образ и подобие своего Творца.
Поэт любовался своею слушательницей и продолжал:
Шум народный умолкает;
Пылкость спорящих сердец
Любопытству уступает:
На трибуне главный жрец.
«Что он вздумал? что он скажет?» —
Тихо шепчется народ;
Жертву ль нужную укажет,
Иль иную весть несет?
Жрец сказал: «Перед богами
И патриций и плебей,
Если славятся делами,
Равны доблестью своей.
Лишь бы жертва всенародно
Нам согласие дала,
Без насилия, свободно
Свой обет произнесла;
Но не будет никакая
Благосклонно принята,
Если нами кровь людская
Будет силой пролита.
Отыщите же героя;
Пусть себя за весь народ
В жертву с искренней мольбою
Добровольно принесет!»
«Он отыскан!» — снова твердый
Голос Курция звучит
И к жрецу с осанкой гордой,
Он приблизясь, говорит:
«Если можно, удостойте
Выбрать жертвою меня
И, не медля, все устройте
Для торжественного дня».
Радость общая, живая,
Эти встретила слова;
Жертва именно такая
Лучше всех для божества.
Курций молод был и знатен;
В жизнь он только что вступал;
Честь его была без пятен,
Как прозрачнейший кристалл
Аппенинской горной льдины.
Иль, глядящий в ручеек,
Горделивый сын долины,
Белой лилии цветок,
Что едва лишь распустился
И с приветом наклонился
На стебле высоком, тонком.
Над журчащим ручейком,
Но при этом не ребенком
Курций был, и сердце в нем
Жаждой подвигов горело;
В ярой битве раза два
Он помог отлично делу,
Проявив отвагу льва.
— Да, да… он таков, таков! — вскричала Аврелия, забывшись в сладких грезах о незнакомце.
— Ты видела его в мечтах твоих? — спросил Сервилий.
— Сервилий… я… я полюбила!
— Полюбила! — повторил он с тяжелым вздохом.
Никто еще не слушал с таким вниманием, как в эти минуты Аврелия, его стихов, которые все находили неудачными и над которыми смеялись. Был у него один благосклонный почитатель таланта, Котта, но он отравлял удовольствие поэта неподходящими сравнениями героя и героини его поэмы с самим собой и Люциллой, и беспрестанно то прерывал декламацию разными замечаниями, то просил повторить, чего недослышал. Читать стихи Аврелию Копе было, скорее, для стихотворца мучением, которому он позволил себя подвергать из любезности отцу любимой девушки, нежели удовольствием.
Люцилла многозначительно толкнула локтем Катуальду, как бы говоря: «Слушай, слушай что будет дальше!.. комедия начинается».
Они притаились обе за беседкой, усевшись на траве и не шевелясь.
— Да, я люблю, Сервилий, — сказала Аврелия робко.
— Кого ты полюбила, Аврелия? — спросил поэт с тайной надеждой, что часовня Курция напомнила ей именно его, воспевшей этого героя.
Аврелия молчала.
Старик продолжал декламировать, но уже не с прежним влечением; сомнение боролось в его сердце с надеждой; он пытливо глядел на свою слушательницу, как бы стараясь разгадать по выражению ее лица ее тайные думы.
Сильно Курция родитель
Сына милого любил,
Но, богов усердный чтитель,
Подвиг он не осудил,
Только молвил: «Неужели
Ты к себе был так жесток,
Иль тебя от колыбели
Выбрал жертвой грозный Рок?»
«Я отечеству без лести
Рад служить, как ты желал;
Что ж, отец, боишься вести,
что твой сын героем стал?»
Много было разговора;
Очень быстро ночь прошла,
И румяная Аврора
Выход солнцу отперла.
Лучше всех, какие были,
Курций доспехи собрал
И очистить их от пыли
Поскорее приказал.
Сверх туники чистой, новой
На себя он их надел
И с отцом, совсем готовый,
За последний завтрак сел.
Конь готов; надета сбруя;
Бедный мечется и ржет,
Участь горькую почуя;
Раб к крыльцу его ведет.
Курций сел и уезжает.
Конь, взвиваясь на дыбы,
Под ногами поднимает
Пыль на улице в столбы.
Все сияет на герое
В первых солнечных лучах:
Стан под броней дорогою,
Плащ военный на плечах,
Щит в руке с. резьбой богатой,
С боку в ножнах острый меч,
Каска с гривою косматой
Кроет голову до плеч.
Вдруг препятствие явилось
Продолжать геройский путь:
Сердце Курция забилось
И тоской заныла грудь…
С диким криком подбегая.
За узду схватив коня.
Появилась молодая
Дева, полная огня,
Страсти чистой, безмятежной…
Покрывала тканью нежной
Ветер утренний играл,
Косу девичью небрежно
За плечами разметал…
С добротою голубиной
Смотрят кроткие глаза.
Из которых жемчужиной
Льется горькая слеза…
