– Ужас какой! – огорчилась Айрин и спешно отбыла в сторону полевой кухни. Небось и это на свой счет примет. Да-да, и во вредоносности фиддлиев тоже виновата именно она, подвернувшаяся невовремя.

– А этот, который Сам, как поживает? – полюбопытствовал я вполне искренне. Саурон всегда мне чем-то нравился.

– О, думаю, что прекрасно, хотя «поживает» не совсем то слово. Он Вознесся.

– То есть умер?

– Нет, смерть – это не тот термин, который тут приемлем. Он настолько продвинулся, что достиг Вознесения. Это ритуал энергетической трансформации. Он перешел на новый уровень существования.

– Растворился в сумерках?

– Сто раз ведь себе завещал – не пытаться объясняться с вами, бойцовыми!.. Никуда он не растворялся. Он Вознесся. Достиг квинтэссенции существования и переродился. Его духовная сигнатура сменила тип на высший.

– Но труп остался?

– Труп остался, да. Это косная материя. Куда бы он делся?

– То есть чувак умер.

– Да во имя же Пяти Великих Сил! Неужели ты полагаешь, что привязка к трупу строго обязательна для высшей формы существования?

– Не знаю, как для высшей формы, а к своему трупу я очень привязан, даже невзирая на некоторую его помятость. Я без него никуда. Вон у Айрин труп вовсе шикарный, хотя ты не ценитель.

– У Айрин не труп, а произведение искусства, которое она много лет вытесывала из материалов с низким содержанием жира! – оказывается, она продолжает подслушивать.

Эльф раздраженно всплеснул ручонками.

– Да в самом-то деле! Смерть – это трагичное прерывание жизнедеятельности. Вознесение же – ее закономерный логический финал. Эльф Возносится, когда достигает полной гармонии – с собой, с миром, со Вселенной. Тело после этого становится ненужным. Может быть, он получает новое там, куда уходит. Может, обретает возможность существовать без него. Никто еще не вернулся, чтобы рассказать, что там. Или, как гласит популярная теория, мы просто не способны воспринять присутствие Вознесшихся.

То есть тот перец все-таки умер, я так понимаю. Просто ненасильственно и по доброй воле, в мире с собой и Вселенной. Пожалуй, лучше съехать с этой болезненной темы, пока Фирзаил совсем не озверел.

– А как же он дослужился до Вознесения, когда таких косяков надавил? Почему его Святой Петр на воротах не завернул обратно, в червяки, копить тапас?

Знаю-знаю. Кашеобразное у меня представление о загробных процессах. А что делать, к нам-то тоже еще никто не вернулся, чтобы внести ясность.

– Думаю, никто еще не дослужился до Вознесения, не надавив косяков. Кому какое дело? Был ли ты героем или злодеем, мастером или никчемой, хорошим или плохим – все это критерии внешние, социально-этические. Важно только достижение Гармонии, а ведь многие эльфы маются бесконечными сроками, не в силах даже приблизиться к ней. Эта тема представляет для вас живой интерес или вы просто забиваете словесным мусором ощущение информационного дискомфорта?

Ну вот, рассердился. А я ведь со всей душой. Если бы он меня спросил про нашу региональную специфику, я бы ему как родному все объяснил. Правильно Мик говорит: дохлики всегда нервные, потому что дохлики.

Фирзаил воспринял заминку как признак слабости.

– Я хотел бы получить печатный экземпляр имеющей хождение истории об артефактах, – объявил он. – С целью ознакомления и оформления претензий. Привлекать к себе ненужное внимание я все еще не собираюсь, но по крайней мере хочу иметь четкое понимание, кто кому сколько должен. Это осуществимо?

– Найдем, дружище.

– Благодарю. Теперь я желаю сосредоточиться на работе, а то в приступе негодования допустил несколько неверных штрихов.

И правда, допустил. Пробоина в Зиянии расширилась уже до диаметра приличного внедорожного колеса, в одном месте почти разорвав сузившуюся рамку черноты, и в этом месте начали игриво бегать красно-белые звездочки. Вот, кстати, вполне приличный вариант спецэффекта. На сварку похоже, наводит на мысли о созидательном труде. Сразу видно, что работа идет. Но вот эльф сосредоточился, насупился, нервно подергал перстами и погасил искры, словно мешком прихлопнул.

От кострища донеслось деликатное покашливание. Это Мик. То-то он притих. Пакость какую-нибудь выдумывал.

– Нет, Мик, мы не будем грабить Гробницу Теней, – сообщил я ему не оборачиваясь. Фирзаил крупно содрогнулся и покосился на меня с изысканной смесью недоверия и признательности.

– Да я же еще даже ничего не сказал, – протянул Мик разочарованно.

– Извини. Говори давай.

– Теперь уж чего. Вечно ты сюрпризы портишь. Фирзи, а вот скажи, этот твой шаддах как его там – как это все-таки дословно переводится?

Эльф сморщился.

– Это очень грубое площадное ругательство, я совершенно не горжусь тем, что иногда оно у меня вырывается.

– Да ладно, тут все свои, со склонностью к языкознанию. И нам в порядке укрепления дружбы надо бы знать, что твой народ полагает оскорбительным. На какую хоть тему? Про маму? Про папу? Про ухо? Тебя и твой аквариум?

– Ни слова не понял. Хорошо, дословно будет… прошу меня извинить, вы напросились сами… «Как-то все не очень».

Ничего себе, хамло трамвайное.

– Грубиян! – одобрила Айрин.

– Силен, – признал и Мик.

Молчаливый Редфилд не сказал ничего, но ему простительно.

– Да уж, – подвел я итог, наблюдая, как эльф потихоньку краснеет – не то от стыда, не то от удовольствия. – Ты так в приличном обществе не говори. Не поймут, проблем не оберешься. Группа – отставить отвлекать специалиста. Мик, займись наконец костром. Айрин, раз уж освоилась с мобильником, поинтересуйся у Энджи, не может ли она найти «Сильмариллион» на бумаге. Редфилд… эх, Редфилд. Моргни два раза, если ты меня понимаешь.

Молчание. Оборачиваться лень и больно.

– Он моргает?

– Никак нет, – доложился Мик. – Таращится и лыбится, как пресс-секретарь Белого Дома.

– Айрин, погугли еще «как наладить контакт с немым иностранцем».

– Я думаю, надо показывать на предметы и их называть.

– Лады. Покажи ему на стрелять и назови этого не делать.

Истерический смешок.

Добро пожаловать в Мейсон Энтертеймент. Мы делаем любые задачи неразрешимыми.

А теперь, когда все построены и к чему-то да приставлены, можно наконец прикрыть отекшие веки и мысленно поскулить от боли.

Свою трудовую норму Фирзаил выполнил с опережением графика. Солнце еще висело над лесом на западе, окрашивая верхушки деревьев в непривычный морковный цвет, когда он показательно отдулся и отступил с поля боя. Курточку он к тому времени давно скинул, враз утратив весь объем и превратившись обратно во всклокоченное чахлое пугалко. От Зияния его стараниями осталось и впрямь меньше половины. Для уничтожения рассудительный эльф выбрал нижнюю часть, надо думать, чтобы отсечь ползучих тварей. Оставшийся кусок портала висел теперь над полом домика и уже не казался таким пугающим. Человек еще мог бы через него протиснуться, если не особо плечистый, но уж тролль точно застрял бы. Вот интересно, если портал проходим только в одну сторону, то что происходит с тем, кто смог протиснуться лишь частично? Есть ли ему обратный ход?

К этому времени я успел побороть навалившуюся меланхолию – не без помощи ибупрофена, найденного при первичном обследовании коттеджей, и обильного горячего питья. Кофе мне почему-то не дали, зато нашли в кухонном шкафчике россыпь пакетиков с ройбушем, и надо признать, что напиток это оказался достойный, по крайней мере на случай, когда нет ни пива, ни сил отбить свой законный скотч. Когда полегчало достаточно и эффект подпития сменился легким сушняком, я решился разложить прямо на земле старую газету и перебрать на ней наглухо залепленный грязью «джерихо». Нужды в этом, в принципе, не было, но полезно бывает занять руки знакомыми действиями, да и мысль о непорядке жужжит в черепушке неприятно, как назойливая муха. Мик на это посмотрел и, хлопнув себя по лбу, полез запрягать Редфилда в сбрую, словно он без того недостаточно внушителен. Здоровенный «гризли» пятидесятого калибра, снятый мной как трофей с татуированного неформала по ту сторону Зияния, отправился рыжему на правое бедро. Редфилд не возражал, только ногой какое-то время подергал, пристраивая это двухкилограммовое украшение. Когда фон попытался на личном примере объяснить, как это вынимать и использовать, никакого понимания он не проявил, только понюхал затвор и по обыкновению поделился улыбкою своей, словно Свидетель Иеговы[20]. К ножу, навешенному на поясной ремень слева, Редфилд проявил больше интереса, самолично вытащил из ножен и даже попробовал пальцем острие. Фон выдал ему «трейлмастер», самый здоровенный из дедовой коллекции, как раз под стать собственным габаритам рыжего. Чехла для топора Мик не сумел изобрести, зато поделился идеей: