Будто очнувшись ото сна, Айра наконец встрепенулась, но поздно: возле Перводерева уже ничего не было — ни Марсо, ни дыма, ни оставшихся от него искорок. Просто воздух — прохладный и свежий. Просто Перводерево — величественное и молчаливое. Предатель-маг. Недвижимо лежащий на траве мальчик. А еще — витающий в воздухе едва уловимый аромат грозы и едкий привкус горечи, оседающий на губах, как пепел от безжалостно разорванных, дотла сожженных и бесследно развеявшихся надежд.

У Айры по щекам скатились две крохотные слезинки.

— Марсо…

А потом она вдруг содрогнулась в беззвучных рыданиях, судорожно сжала пальцы, на одном из которых потускнело алмазное колечко, и тихо, обреченно заплакала.

Кер на ее шее жалобно заскулил, с дрожью прижался и так замер, осторожно поглаживая лапками ее руки и ласково касаясь черным носом мокрого от слез лица.

Она долго сидела так, несчастная и потерянная. То и дело вздрагивала от беззвучного плача. Бессмысленно царапала пальцами мох, не в силах выкрикнуть то, что кипело в душе, но и сдерживать это уже была не в силах: слишком больно. Слишком трудно и горько терять настоящих друзей. Но еще тяжелее узнавать, что они на самом деле не были такими, какими ты всегда их считал.

Кто знает, чего стоило Марсо это решение? Кто слышал его мысли, когда пришлось выбирать между жизнью и смертью, между Зандом и Альварисом? Между собой и Викраном? Инициацией и всем остальным миром?

Стоило ли это решение его боли?

Стоило ли оно ее слез?

Стоило ли вообще того, чтобы за него предавали?

Айра не знала ответа. Она знала лишь то, что ей больно думать о Марсо как о предателе. И то, что он никогда не поступил бы так, если бы не боялся за нее больше, чем за себя самого.

Девушка снова всхлипнула, зажмурившись до боли и намертво сжав кулаки.

Почему так вышло? Надо ли было тогда бояться этой проклятой инициации? Стоило ли бороться, если выхода все равно не было? А может, тогда и сбегать из академии не стоило? Или, наоборот, стоило, но так, чтобы никто и никогда ее не нашел? Ведь тогда смерть была бы одна — ее собственная. Марсо бы не пострадал и не мучился в сомнениях.

Если выхода не было, если все предопределено, если кому-то из них троих все равно было суждено погибнуть… может, действительно — не стоило?!

Она содрогнулась в последний раз и затихла, опустошенная и совершенно измученная. А потом медленно подняла взгляд, оставшись один на один с человеком, к которому снова не знала, как относиться. С человеком, которому рискнула когда-то поверить. Которого ненавидела. Простила. И даже пожалела. Но тогда все было просто и понятно: враг, спутник, учитель, друг. А кем он стал для нее теперь?

Викран дер Соллен не мешал, давая ей время выплакаться и терпеливо дожидаясь, пока на него соизволят взглянуть. Хотя бы на секунду, мельком, мимолетно — большего он не просил. А если и мечтал о чем-то, то лишь об одном-единственном слове…

Но Айра по-прежнему молчала.

Они долго сидели друг напротив друга, зная, как смотреть, говорить, как просто находиться рядом, если не знаешь, чего ждать. Не понимаешь, что происходит. И уже не веришь, что в этой зловещей тишине может произойти что-то хорошее.

Но вот неожиданно что-то изменилось в ней. Высушило слезы, вернуло блеск внезапно загоревшимся глазам и заставило тихонько вздохнуть. Мгновением позже по Перводереву пробежала легкая дрожь. Туман в осиротевшем дупле снова сгустился. А затем тоненькой ниточкой потянулся наружу, к лежащему без движения мальчику, за которого недавно просил безвозвратно ушедший дух.

Он бережно погладил совсем еще детские пальчики, коснулся бархатистых щечек, на которые никогда не вернется румянец, а затем легко приподнял невесомое тельце, окутывая ребенка, словно кокон гусеницу.

Какое-то время его силуэт еще просматривался сквозь лиловое марево, но потом и он постепенно истаял, не оставив ни обрывка одежды, ни клочка кожи, ни крохотного волоска.

«Все правильно, — безучастно подумал мастер Викран, краем глаза отметив происходящее. — Лишенное души тело не должно существовать. Как не должен жить дух, потерявший свою плоть. Так должно быть. Она всего лишь дала ему возможность возродиться. И это, наверное, к лучшему».

Маг впервые посмотрел на горестно застывшую девушку, которой успел принести так много боли.

Сейчас он понимал: если бы его Эиталле действительно погибла, никакая сила не сумела бы удержать его в живых. Он нашел бы способ отправиться следом за ней. И ни лер Альварис, ни великий целитель Лоур, ни мудрый Марсо не смогли бы его удержать. А получилось у них лишь потому, что на самом деле… как бы ни было страшно это сознавать… семь лет назад она не погибла. Каким-то чудом не умерла в объятиях игольника. Не ушла навсегда.

И Эиталле это почувствовало.

Викран дер Соллен пошатнулся и до боли сжал кулаки, но это было выше его сил — забыть тот день, когда он увидел свою Эиталле. Ровно семь лет назад. Совсем неподалеку отсюда — всего в нескольких минутах стремительного волчьего бега от излучины широкой, вольготно раскинувшейся и поразительно спокойной реки, которая и сейчас еще не забыла ту кровавую драму.

— Да, — беззвучно шепнул в пустоту Викран дер Соллен, и Айра впервые рискнула посмотреть ему в глаза. — Возьми мое сердце. Забери душу, потому что они и так принадлежат тебе. Отныне и навсегда. Таков закон моего народа. И таково мое единственное желание.

…Ночь. Тишина. Чуткие волчьи уши настороженно стригут воздух. Густая шерсть надежно уберегает от холода, а сильные лапы способны унести его так далеко и быстро, как не умеет ни одно живое существо. Ну, может быть, проворная никса сможет его догнать, но никсы редко покидают Занд. Поэтому волк относительно спокоен. И решает не догонять ушедшее вперед звено, а укладывается на ночь под корнями вывороченного ураганом дерева. Там, где и ветра нет, и имеется мягкая лесная подстилка, где тепло, сухо, уютно и хорошо, словно под крышей родного дома, в который он больше не собирается возвращаться.

Звено он отпустил после полудня, собираясь заглянуть на границу Охранных лесов. Но с самого утра его терзало смутное беспокойство. Причину его мастер, правда, не нашел, но добросовестно обежал все ближайшие овраги и сунул нос во все подозрительные места, чтобы убедиться, что никто не нарушил границ вверенного ему участка и никто не собрался незваным гостем явиться в Занд.

Поняв, что не успевает вернуться к ночи, волк забирается в найденное логово и сладко зевает, собираясь подняться с рассветом. Он знает — звено не уйдет дальше оговоренного места: своего дриера, самого молодого среди охранителей, побратимы ценили. Точно так же, как ценил и уважал их он.

Наверное, странная у них была команда. Пожалуй, самая странная во всех Охранных лесах: пятеро людей, боевой маг, двое гномов и Восточный эльф, согласившийся безропотно подчиняться полукровке.

Несведущие люди могли бы решить, что остроухий спятил — выполнять приказы недозрелого отпрыска Западных соседей. Его вряд ли поняли бы сородичи в Восточном лесу. Мало кто понимал даже из Западных. Но охранители делали лишь то, что считали нужным. А молодой дриер не раз доказывал, что достоин доверия.

Волк снова зевает и сворачивается клубком, прикрывая глаза. Однако долго наслаждаться покоем ему не суждено: где-то неподалеку звенит невидимая струна, в голове раздается тревожный сигнал, означающий, что кто-то нарушил границу. Затем слышится хлопок раскрывшегося портала, испуганный всхлип, а потом на него неожиданно сваливается что-то тяжелое. Некрупное, но, безусловно, живое.

Ребенок. Простой человеческий ребенок, которому просто неоткуда взяться. Девочка. С растрепавшимися волосами цвета расплавленного золота, огромными голубыми глазами, круглым личиком, искаженным диким страхом, и громко колотящимся сердечком, которое он слышит даже так, не прикасаясь.