– Она смогла сотворить портал?! – окончательно растерялся мастер Викран. – В таком состоянии?!

– Увы, мой ученик. Я не нашел следов чужой магии. А теперь стою тут и думаю: как же мы могли ее пропустить? И я, и Мергэ? И не поэтому ли при ее появлении не сработали наши сигнальные заклинания?

– Не уверен, – механическим голосом отозвался дер Соллен, пораженно следя за поведением игольника. – Такое впечатление, что их повредили.

– Тогда почему мы этого не заметили?

– Меня больше волнует другой вопрос: почему игольник ей помогает?

Лер Альварис странно хмыкнул.

– Как ты уже сказал: не имею ни малейшего понятия. Но, думаю, тот факт, что его пробудила именно она, плюс ее Земля, от которой даже Легран пришел в восторг, а Матисса буквально рыдает от счастья, сыграли в этом немаловажную роль.

Маг недоверчиво посмотрел.

– Легран в восторге?

– Еще в каком. Он почти двое суток проторчал с ней, надеясь, что девочка придет в себя и расскажет, где нашла себе метаморфа. И даже соизволил помочь Лоуру в деле исцеления нашей загадочной ученицы.

Викран посмотрел совсем странно.

– С каких это пор Легран стал интересоваться здоровьем адепток?

– Ну, Айра – не обычная адептка, – хмыкнул директор и в подтверждение своих слов кивнул в сторону игольника. – За кем еще это милое растение стало бы так заботливо ухаживать? Посмотри, он ее почти восстановил. Еще пара часов, и она полностью исцелится. Но знаешь, что самое забавное?

– Нет.

– Самое забавное в том, что и заклятие Лоура все еще работает!

– Не понял… – ошеломленно воззрился на учителя боевой маг.

– Да-да, – кивнул директор. – Сам бы не поверил, если бы не видел собственными глазами, но кто-то очень умный сумел подключиться к оборванному порталом лечебному заклятию Лоура и начал подпитывать его энергией. Так что это дитя по-прежнему находится под его воздействием, однако источником для него теперь служит не наш сердобольный целитель, а живой игольник. Смекаешь?

Викран остолбенело уставился на безмятежно спящую девушку, вокруг которой беспрестанно вились зеленые отростки, и наконец понял, что в этом коконе было неправильно: он был развернут наружу, а не внутрь, как положено. И на самом деле забирал извне сочащуюся из игольника силу, после чего направлял ее внутрь, по тонкой, едва заметной и упруго пульсирующей нити, начало которой терялось где-то под плащом девушки.

Он даже губу прикусил, поняв, что учитель совершенно прав. А затем заметил среди листьев и шипов игольника настороженно сверкающие глаза и едва не отшатнулся.

– Ты?!

Кер проворно выбрался из игольника и, приняв облик крысы, бесстрашно спрыгнул на землю возле спящей хозяйки. Деловито обнюхал ее руку, убедился, что все в порядке, властно перекусил призрачную нить исцеляющего заклятия и, обернувшись, недовольно заворчал, когда сразу оба мага качнулись навстречу.

– Вот так, – с неуместным смешком заключил лер Альварис. – Заклятие полностью выработало себя и больше не нужно: теперь это будет просто сон, спокойный и глубокий. Любопытно, да?

Боевой маг оторопело кивнул, а директор академии неожиданно улыбнулся.

– Мне кажется, Викран, тебе снова придется нести ее в лечебное крыло. Меня он, боюсь, не подпустит. А оставаться здесь и дальше будет для нее не слишком полезным.

Викран перехватил настороженный взгляд метаморфа, припомнил молниеносный щелчок его челюстей, задумался о возможных последствиях, но, повинуясь жесту учителя, со вздохом опустился на корточки.

– Ну что, охранный? Позволишь помочь вам еще раз?

Айра пришла в себя только через неделю. В том смысле, что она могла самостоятельно подниматься с постели, гулять по разбитому вокруг лечебного крыла саду, почти не чувствовала выматывающей слабости и не падала в обморок при каждом удобном случае.

Она беспрепятственно покидала свою комнату, каждый раз слыша строгий наказ от лера Лоура не пользоваться магией, послушно ела невкусные травяные каши, пила многочисленные настои, беспрекословно давала читать свою ауру, не спорила и не капризничала. Однако лекарь хорошо видел: что-то не так. Ему не нравилась ее покорность, тревожило поселившееся в глазах равнодушие, беспокоила пустота во взгляде и неестественно ровный голос, которым она приветствовала его по утрам.

Да, ее руки давно зажили, шрамы на ладонях перестали кровоточить, аура с каждым днем выглядела все лучше и лучше, движения стали уверенными и плавными. Но душевное равновесие оставляло желать лучшего: после того, как память к ней частично вернулась, девушка надолго замкнулась в себе, потеряла интерес к жизни и с обреченным спокойствием сносила неприятные процедуры.

Старый лекарь, как ни пытался, не сумел понять, в чем дело. Каждый раз, когда он заводил об этом разговор, Айра мгновенно замолкала, ее глаза тускнели, руки сжимались в кулаки, а в уголках рта пролегали горькие складки.

Она не желала ни с кем делиться своей болью и не рассказывала, насколько мучительными и реальными стали ее сны – бесконечно повторяющиеся, пугающие, подозрительно красочные, в которых она раз за разом убегала от преследователей и с ужасающей четкостью видела, как умирает.

Теперь ей многое стало ясно. Многое открылось, и многое она вспомнила. Вспомнила отца с матерью, маленькую деревеньку у подножия Снежных гор. Краткие мгновения детства, наполненного любовью и заботой. Зеленый пруд, в котором водились огромные караси. Дощатый мост через быструю речку, стайку босоногих ребятишек, обожавших носиться по нему взад и вперед: проворного Вежика, быстроного Бека, шумную Айвинку, курносого Домра…

Она вспомнила кузницу, нескончаемо дымившую на самой окраине деревни. Заботливые руки матери, умеющие печь потрясающе вкусные пироги. И даже дом напротив, в саду которого каждую осень созревали изумительно вкусные яблоки.

Айра остановилась перед приветливо распустившей ветви Иголочкой и со странным чувством ее оглядела. Эти толстые листья, темно-зеленые стебли, невероятно длинные и почти черные шипы… те же самые шипы, что уже не первую ночь преследовали ее во снах. Точно такие же, среди которых она когда-то задыхалась от боли.

– Это был игольник, – неслышно уронила она, без всякого страха подходя ближе. – Такой же, как ты. Только там его было много. Так, что за ним даже лес не виднелся.

Иголочка осторожно выпустила наружу чувствительные усики и ласково погладила руки хозяйки.

– Они пронзили меня стрелой, – как во сне прошептала Айра, невидяще глядя перед собой. – Как раз там, где сердце. Но я все равно живая. Все равно как-то хожу, говорю, учусь… вот только сердце с тех пор словно не мое. Будто оно умерло еще тогда, а в груди теперь бьется чье-то чужое.

Она опустила голову и без всякого удивления посмотрела на свои руки – на ладонях, как прежде, виднелись звездчатые рубцы, будто их когда-то пронзили пятигранным клинком. Если не всматриваться, можно вовсе не заметить. Но сейчас, стоя возле взволнованно шевелящегося игольника, успевшего за время ее болезни вымахать еще больше, глядя на его длинные шипы и непривычной формы листья, Айра начала смутно ощущать, что знает причину этих шрамов.

…Ей больно – стрела слишком велика для такого маленького тельца. Наконечник тяжело ворочается в груди от малейшего движения, и от этого снова становится больно… так, что просто нечем дышать.

Перед глазами с бешеной скоростью мелькают мясистые листья. Под ними так же быстро проносятся угрожающе длинные шипы, на кончиках которых мелькают липкие желтые капельки. Растрепавшиеся волосы постоянно цепляются за них, собирая выступивший яд, впитывают его и стремительно светлеют. Но не все – на макушке остается пугающе темная полоса, окрашенная в сочный лиловый оттенок.

Айра кричит, путаясь в зеленых руках. Куда-то рвется, больше не видя неба. Тихо стонет, когда объятия становятся нестерпимо тугими, и наконец бессильно повисает на обмякших лианах, после чего сразу несколько шипов игольника оживляются и с размаха впиваются в ее ладони…