«Нет, — неслышно шепнула Айра дрожащему метаморфу. — Не сейчас».

А потом вздрогнула и уронила голову, стремительно погружаясь в бескрайнее лиловое море, в котором не было бурь, не шумели тревоги, в котором не было страха и зла. Не звучал в ушах ненавистный голос. Не горели предвкушением пронзительные синие глаза. И где больше не было той выматывающей боли, которая медленно, но верно сводила с ума.

Небо. Солнце. Легкий ветерок, ерошащий верхушки деревьев. И яркое лиловое пятно, отделенное от них невыразимо прекрасными водопадами.

Она летит высоко, под самыми небесами. Парит быстрокрылой птицей, постепенно поднимаясь все выше. Она хорошо видит раскинувшиеся внизу земли. Далекие Охранные леса, вставшие вокруг Занда неприступной стеной. Лениво колышущуюся крону огромного Дерева. И слышит, как бьется внутри него громадное Сердце, под ритм которого живет и чувствует весь Зандокар.

Чуть дальше ей видны могучие Снежные горы. А затем она отыскивает затерянную в снегах высокую башню, от которой исходит подозрительное свечение.

С беспокойством она следит, как от нее во все стороны расходится густой и на редкость плотный туман. Лавиной скатывается по крутым склонам, медленно стекая в соседний Аргаир, сползает по южным склонам вплоть до побережья Нахиб. Уходит далеко на север, стремясь в холодный Иандар. И даже уползает на запад, откуда крадется в сторону душного Карашэха, а затем еще дальше, в царицу четырех королевств — Лигерию.

Она видит, как туман волнами расходится от загадочной башни. Смутно подозревает, что он настойчиво что-то ищет, но при этом откуда-то знает, что туман еще и боится. Поэтому прокладывает дорогу по окраинам, по глубинке, там, где мало людей. Где редко появляются королевские проверяющие. И куда почти не заглядывают бродячие маги, которые могли бы насторожиться.

Она также видит, как туман по-воровски замирает, прежде чем коснуться какой-либо деревни, будто поджидая, когда в него войдут закутанные в плащи люди. Он не смеет двинутьсябез их соизволения. И даже вдалеке от башни… там, где он только выползает из раскрывшихся порталов, подолгу кружит на одном месте, словно потерявшая след собака.

Она раз за разом наблюдает, как по всему Зандокару выныривают из пустоты эти молчаливые воины. Как посылают впереди себя клубящуюся завесу, заставляя ее окутывать целые деревни. Как выносят из домов сонных, ничего не понимающих детей. Мальчишек, в которых вот так, с высоты птичьего полета, видны проблески непробужденной силы.

Затем она снова кружит над Зандом, раз за разом вспоминая прошлые жизни. В какой-то момент чувствует неладное и поворачивает на юг. Ее терзают беспокойство и предчувствие, что там происходит нечто неправильное. Там, у южной окраины Охранных лесов. В Редколесье, разграничивающем побережье Нахиб на две равные половины. Где-то возле затерянного в лесах Внутреннего моря, где пахнет болью и человеческой кровью.

Она осторожно снижается, пытаясь разглядеть подробности, но вскоре отшатывается, чувствуя запах множества смертей. Затем осторожно снижается снова и только тогда наконец видит бесконечные вереницы рабов, зачем-то пробивающих гигантский тоннель от Внутреннего моря вплоть до самого Занда.

Изможденные лица, исхудавшие руки, сбитые в кровь ноги и огромные язвы на гноящихся телах. И повсюду корзины, корзины, корзины… с камнями, с землей, сыпучим гравием.

Она на мгновение заглядывает в чьи-то глаза и с ужасом шарахается прочь, потому что души там уже не было. Просто живое тело, лишенное воли и умеющее исполнять чужие приказы.

Но создает тоннель? Вот же он — вьется под землей подобно гигантскому змею. Устрашающе длинный, словно его роют не первое десятилетие. Идущий на север, через Редколесье. Под Охранными лесами, по которым бродят ничего не подозревающие охранители. Напрямик к Занду. И лишь чуть-чуть не доходит до его границ. А в самом его конце клубится все тот же непонятный туман, яростно вгрызаясь в землю.

Она вскрикивает от боли, когда одно из его щупалец касается границы.

Туман — это холод. Тьма. И ему нет дела до того, что в тревоге вздрагивает весь Занд до основания.

Он слишком долго сюда шел. Годами сражался с упрямой породой, но теперь оказался так близко, что нетерпение снедало его изнутри. Он так страстно желал прорваться внутрь, минуя неподкупную охрану. Так неистово стремился дотянуться до вожделенного Сердца, что позабыл об осторожности. И в тот миг, когда Занд болезненно содрогнулся, конвульсивно задрожал сам, словно скрюченный от страсти, острый и больно ранящий похотливый коготь, обманом добравшийся до самого сокровенного.

Она рывками поднимается в небо, слыша, как взволнованно колотится и зовет ее встревоженное Сердце.

Едва не ломая крылья, стремится туда, где когда-то была рождена. С плачем мчится вперед, обгоняя ветер. И знает, что, если опоздает, Сердце может вскоре погибнуть.

Она с криком бросается в небеса, разрывая воздух сильными крыльями. Безошибочно находит Дерево, застывшее в напряженном ожидании. Не помня себя, камнем падает вниз с сумасшедшей высоты. Пробивает собой мешанину из листьев, а потом с облегчением падает в огромное дупло, из которого некогда вышла.

И вот тогда все резко меняется. Она уже больше не птица, а ее руки — не крылья, а разбросанные во все стороны ветви, которыми, кажется, можно обнять весь мир. Ее тело — сырая земля, из которой исходит жизнь. Ее кровь — целительная влага, которую с благодарностью пьет все живое. Ее глаза — полуденное солнце и спокойно светящаяся луна, попеременно следящие за всем, что творится вокруг. Слезы — как дождь, благодатно проливающийся на землю, а гнев — это лава, которая неистово клокочет внутри и яростно рвется наружу.

— Назад! — тонко вскрикивает небо, распарываемое яростной молнией.

— Назад! — вторит ему море, поднимаясь на берегу высокой волной.

— Назад! — властно требует ветер, свиваясь вокруг подземелья десятками вихрей.

Но туман упорно продолжает ползти вперед.

Его щупальца склизки и очень настойчивы. Он навязчиво просовывает их в любую щелочку, раздвигает вековые заслоны. Как насильник, вонзается внутрь, требуя подчинения и вынуждая пропустить его к беспокойно скрипящему Дереву, в котором неистово пульсирует Сердце.

— Нет, — в забытьи шепчет Айра. — Вы его никогда не получите!

И лава, словно получив разрешение, тугой струей вырывается наружу. Взвивается до небес огромным огненным столбом и всей мощью обрушивается вниз, заливая собой подземные ходы, обрушивая скалы, навеки запечатывая в них безумцев и распыляя в прах их бездушные тела. А затем со злым ликованием выливается в море и заставляет проклятый туман со злобным шипением отступить.

Айра очнулась оттого, что кто-то ласково гладил ее по щеке и осторожно баюкал, словно заботливый и преданный друг. Вокруг было темно, но сквозь шелестящее зеленое покрывало смутно проглядывало ночное небо с крохотными точками звезд. Терпко пахло цветочным соком. Со всех сторон шевелились и осторожно переплетались тугие ветви, из ладоней осторожно выходили острые шипы, и, кажется, именно это движение ее разбудило.

— Шипик? — хрипло спросила девушка, придя в себя.

Вместо ответа ее снова обняли, как самое дорогое в мире существо. Как мать, как сестру, как долгожданную возлюбленную. И это было так неожиданно, так трепетно, что после недавней пытки Айра не выдержала и снова беззвучно заплакала, зарываясь в игольник как можно глубже, чтобы никто не увидел этих вымученных слез.

Однако и сейчас что-то тревожило ее внутри. Какая-то мысль, чье-то незримое присутствие, от которого словно холодком по спине потянуло. И это ощущение оказалось так настойчиво, что она торопливо вытерла лицо и настойчиво потянула за ветви, пытаясь понять, когда и каким образом она тут оказалась.