— Я не типа-как-маг, — возразил Корглин с безмятежным достоинством. — Я Мастер Зазеркалья! А нам, Мастерам Зазеркалья, равно как Мастерам Сновидений, Мастерам Ветров, Мастерам Жизни и коптильщикам на мясозаготовках грамота ни к чему.

— Тут написано, — эльфийка раскатала пергамент. — Я, милостью Гулга пресвято…ну, это мы пропустим… епископ и вся ерунда… за величайшие заслуги перед орденом… вот оно: предъявителю сего принадлежащие Ордену по Акту от такого-то земли, именуемые на картах Злым Лесом, в навечное пользование или пока род его не прервется. Вот же ленивцы! Чтоб не переписывать, если род таки прервется, даже имя не зафиксировали. Хотя что толку? Ради такого случая, думаю я, Марка бы баронов Булвертов столько нашлепала, что ваши свидетели их всех пересматривать задолбаются. Подпись, печать. Прошу заметить — самые подлинные. Пользуйтесь, олухи.

— Злой Лес, при всем уважении, кончается за стенами Хундертауэра, — пискнул гном, хотя глазки его и забегали.

— Вот тоже проблема! — фыркнул Корглин, спешно отбирая драгоценный пергамент. — Да один Мастер Жизни этот Лес за неделю растянет на север до Кромки и на юг до Травсалии. Уже были такие прожекты, однако ж наши честные елки решительно отказались расти среди гномийских подлых баобабов. Но надо так надо!

— И ура, — торопливо подытожил генерал, которому начало было казаться, что он тут становится лишним. — Что, гном, выкусил? На каждую вашу гномскую задницу неизменно сыщется добрый гоблинский пендаль.

— Грубо, сударь генерал, — сухо ответствовал жрец. — По существу верно, но грубо.

— А ты со мной пойдешь, — Мастер Зазеркалья протянул длинную цепкую лапу и принял гномье плечо из увесистой хватки Вово. — С тобой на предмет планов Ордена очень захотят пообщаться наши компетентные органы.

— Челюсти, что ли? — хихикнула эльфийка. — Других компетентных органов я в ваших гоблинских организмах не наблюдаю.

— Слышь, косматый, познакомь ее уже с другими органами, — рявкнул генерал. — Ну это ж немыслимо, ладно она нас одних поносит, но теперь же перед всей Маркой позорить будет!

— А я все равно ничего не скажу, — уныло похвастался гном. — И не потому что герой, а потому, что иерархическая структура Ордена специально так построена, чтоб каждый гулгит не знал ничего сверх необходимого, а того, что он знает, было бы недостаточно ни при каком раскладе…

— Дурь и ересь, — заключил Корглин. — Ну ничего, повыведем. У нас, промеж прочим, есть те еще прорицатели! Возьмет такой кочергу посолиднее, и пророчества изо всех вокруг так и сыплются, не остановишь.

— А Мастеров Дури у вас нету? — заинтересовалась Тайанне.

— Специализация такая у Мастеров Жизни, по-вашему этих… друидов-ботаников. Траву растят особую. А что, интересуешься?

— Прикидываю, на кого мне учиться, чтоб начать на гоблинов походить. Эта ваша трава насколько особая? Мозги совсем отказывают?

— Вроде как наоборот. Пробуждаются. Бери его, Винкль!

Маршал подхватил с другой стороны гнома и на пару с колдуном поволок его к башне. Жрец поначалу вяло сучил лапками, потом смекнул, что и без его помощи обойдутся, поджал ноги и повис в железной хватке двух гоблинских лапищ.

— У каждого свое понимание дурости, — эльфийка испустила протяжный вздох. — Ладно, братцы гоблины, дело, как я разумею, мы сделали? Город отбили, гномов свергли… какие еще будут пожелания?

— И правда! — подхватил генерал радостно. — Дело сделано, не пора ли уже и по пивку треснуть? Кто еще помнит, чего ради оно все затевалось? Винкль — пиво с вас! Только не надо мне заливать, что его и в Зазеркалье варить разучились!

Вздрогнул, пораженный в самое сердце кошмарной мыслью, распихал союзников и заорал вдогонку скрывшимся в башне посланцам Марки:

— Потому что ежели так, то я вас, братья, обратно в первое же зеркало запихаю и сам там запечатаю! Вместе с вашей Маркой, с вашим Варлордом и вашими Мастерами Несравненной Дурости! Навечно, или пока род не прервется!!!

А Хундертауэр понемногу оживал после ночного кошмара. Опасливо высовывались из окон своих скучных бараков хумансы, ставшие стараниями гномов местными. Обнаруживали вынесенные с двух сторон ворота, следы побоища у северной стены, неприкаянно бродящих по улицам лошадей и измятого человека, в котором разве что родная мама признала сотника Эразма.

— Немыслимо, судари и амфибрахии! — бубнило существо, на шишак которого были в некогда маскировочных целях прилажены выдранный с корнями кустик и кусок одеяла. — Я как представитель городских властей обещаю в лучшем виде… падение цен на зерно… лично вам место в городском оркестре… наемный труд, по два именных дварфа каждому лекарю… Концепция гулгитства, да! Колбасы и геморроя по понятиям, термитов и политкорректности по потребностям, реки вспять — пофигу. Виват!

В бою Эразм, как пристало толковому военачальнику, держался в тылу воинства, делая вид, что выжидает удобного момента для контратаки. Тайвор, как военачальник толковый не менее, как раз в тыл и нацелил удар своего диверсионного отряда, с которым перелез через стену в отдалении от кипящего штурма. Так что Эразм мог бы теперь хвастаться, что в бою он сошелся лицом к лицу с орквудом и уцелел… если бы и без того непрочный рассудок не расстался с ним окончательно при одном взгляде в таящиеся под заемной кепкой колодцы кроваво-красного пламени.

— Вот довели человека! — переговаривались люди с сочувствием, а дети — дети, эти сорняки жизни, чья жестокость и гоблинам не снилась! — бежали за ним и кидались в него камушками. Эразм не обижался. Он по природе был незлобивым человеком и хорошим служакой. Ну надо, так надо! Одно он знал точно: оставаться здесь ему не хотелось. Его наложницы с испуганным визгом захлопнули перед ним дверь дома, когда он пришел к ним с добрыми речами о мостостроении и иллюзионизме. Его невысокий начальник не принял его, когда он поскребся в ворота. Вместо того, из ворот вышло большое существо в черной стали, развернуло Эразма спиной к воротам и дало пинка, от которого сотник пролетел два квартала. А еще, кто-то страшный — точнее подсказать память отказывалась — водился в городе и пугал хороших мальчиков красными глазами…

Задерживаться в городе смысла не было, и Эразм покинул его, радуясь свободе, теплому солнышку и тому, что ворота, вопреки его давешним глупым распоряжениям, распахнуты настежь.

— Куда это он? — шептались высыпавшие на улицы горожане. — К добру ли?

Точку в рассуждении поставил трубный глас, раскатившийся по городу из башни Лорда:

— Итить вашу! С имбирем, дважды процеженное! Знач так, это допиваем и айда халупы жечь! Гуляние так гуляние! Йеху!..

Солнце, зависшее над Хундертауэром, в изумлении наблюдало за исходом из города бесконечной вереницы телег со скарбом. Не прошла даром усиленная пропаганда Орденом Гулга антигоблинских настроений! Кто б поверил, что вывалившаяся из ворот Замка Лорда толпа изумленно озирающихся зеленокожих намерена не более чем познакомиться с новыми соседями? Что двуручные мечи — всего лишь безобидная деталь гоблинского национального костюма? Что двери, в которые у хумансов принято стучать, они вышибают не по злобе, а попросту не привыкши к дверной хлипкости? Что первый же мордоворот с зубами через один сожрал целиком поднесенный ему каравай хлеба и полфунта соли не чтобы шокировать, а по врожденной робости побоявшись показаться невеждой? Что, громогласно требуя остаться, гоблины меньше всего думали о создании себе запасов провизии на зиму?..

Предубеждение — страшная сила!

А впрочем, кто их знает. Да и жрать зимой, действительно, что-то надо…

Когда это вредила осторожность?