— Что это, Мейсон?

— Не парься, Чарли, тебе не грозит.

— …те, конечно, будут соображать, как себя вести, им может хватить ума не выскакивать, скрежеща зубами. Как мы уже некогда с вами обсуждали, случаи контактов уже имели место раньше, и мне сложно даже представить, какие причудливые формы они могут принять теперь. Насколько нам понятна природа разрывов, они позволяют свободный ход в обе стороны, а высокоинтеллектуальному существу это предоставляет внушительную свободу маневра. В общем, борьба с ними может потребовать хорошей координации… правда, ваш человек утверждает, что готов за это дело взяться.

— Кто-кто?

— Тот человек из вашего мира, профессор Нойманн. Он объяснил, что много лет готовился к тому, чтобы принять лидерство в борьбе с прорывом Ада или, как он мутно выразился, вести человечество за собою, ибо… паки… иже херувимы… он, показалось мне, сознательно использует архаичную форму языка, чтобы затруднить понимание или, может, казаться значительнее.

Мик заржал в голос, даже дымом поперхнулся, и Элу пришлось участливо лупить его промеж лопаток. Фон благодарно затряс головой, от чего раскашлялся еще пуще.

— Ничего смешного, — растерянно возразила Айрин. — Если человек берется, то и флаг ему в руки. Он пожилой, знает много, а про этот самый Отстойник больше всех.

Ржание Мика перешло в истерическое хрюкание. Эл перестал его бить, видимо поняв, что дальше без оглобли никак.

— Чего он? — Айрин перевела взгляд на меня. — Что не так с профессором?

— Я вот как раз понял, что он имел в виду, когда предлагал угадать, кто он.

— В смысле, богом собирается прикинуться? Да на здоровье, лишь бы дело сделал.

— Ну привет. За то ли боролись? Не знаю как у профессора, а в моем светлом будущем культу божественных высокомерных говнюков не самое место.

— Эй, вы о чем это? — Верный своей жизненной позиции Чарли. — Какой бог? Куда кого вести? Это ж не настоящий Апокалипсис, да? Я имею в виду это, настоящий-то должен быть по правилам, правда? Чтоб и Христос там пришел, и в долине этой самой, как ее, армии сошлись и все такое. И вообще, даже не грохнуло как следует! Разве что-нибудь значимое случается без грохота, шума и пыли?

Мик насилу отдышался.

— Спасибо, Чаки, так бы и сдох со смеху, если бы ты плакать не заставил. Уверяю тебя, бомба на Хиросиму была сброшена безо всякой барабанной дроби.

— Так что смешного-то? — нетерпеливо пихнула его Айрин.

— Где смешного? А, ты про это. Не знаю. Просто смешно стало так, что, думал, кончусь. Мейсон вот так же всегда ухохатывается с Николаса Кейджа, в каком бы тот ни представал драматическом образе.

Святая правда. Столько в жизни повидал чудиков — рассказал бы, да не поверите. Люди бывают и ушастые потешно, и с забавными носами, и умилительно толстощекие, и с глазками, вызывающими желание захихикать, но Кейдж — это что-то выдающееся. Даже упражнение делал по совету психолога: подробно описывал проблемное лицо и понимал, что нет в нем ничего столь уж криминального. Но как на экране увижу — опять ржач. Самому неловко.

— Думаете, не справится? — предположил Эл.

— Понятия не имею, дружище. Я с ним знаком был минут пятнадцать до вашего выхода на сцену. С виду как есть цивильный гондон, извините мой французский, выскочит такой в условиях военного времени на ребят без чувства юмора, но с большими автоматами — и в Меггидо кому-то другому придется заведовать. Может, конечно, он тут наловчился чудеса творить и, в частности, разрывы запечатывать?

— Полагаю, подобную мутацию мы бы разглядели. Мне кажется, что подготовка, о которой он упомянул, скорее относится к созданию базы для появления в вашем мире. Понимаете, создание убежищ, наличие контактов и инфраструктуры.

Что-то он заострился на профессоре, словно ждет от нас чего-то. А чего, интересно? Что мы попросим его туда не пущать, а то и вовсе ликвидировать во избежание? Или что сядем профессору на хвост и будем его контролировать? Вот уж это мне совсем не нравится, я его все равно очень скоро придушу, так что проще сразу все точки расставить, чтоб не войти в историю очередным Лонгинием.

— Я имею в виду, что в вашем мире есть какие-никакие ресурсы, позволяющие считать борьбу небезнадежной. Население его, мобилизовавшись, вполне способно продержаться до тех пор, пока проблема не будет решена. Но на правах дружеского совета рекомендую вам не очень распространяться о своей роли в этой истории. Сами понимаете, какая-то неведомая антистрессовая структура на одной чаше весов — и вполне реальный конец света на другой… Народишко у вас тот еще, дай только на кого-нибудь всех собак повесить.

— Эл, да ты стал мизантропом?

— А что делать, когда вокруг такие упырки, как вы?

Эл оскалил зубы, всем своим видом давая понять, что пошутил, но, как мне показалось, ему стало существенно легче, когда наболевшее прозвучало. Вот и ладушки. Справедливо.

— А вот чего скажи мне, обезьяний сын. — Айрин сосредоточила на Эле суровый взор, и бедняга инстинктивно поежился, — если бы мы в этом игрище отказались участвовать, что бы тогда с миром было?

Эл беспомощно развел лапами.

— Раз на раз не приходится. Действительно, энергетическая решетка его была истощена до крайней степени. Вы ведь сами наверняка замечали, что в мире происходит огромное количество… скажем так, нелепых трагических случайностей?

— Самолеты падают, — неуверенно предположил Чарли. — Часто!

— Да, такого рода. Падают самолеты. Обрушиваются здания. Меняется климат, как правило к худшему. Где-то в море, я слыхал краем уха, вылилось некое ископаемое, что привело к природному катаклизму. Древний вулкан пробудился… у вас же, не путаю? Эти явления происходили все чаще, а последствия их были все грознее именно потому, что антистрессовая энергия мира была на исходе. Еще несколько неудачных стечений обстоятельств, и любая вспышка болезни стала бы гибельной, любое землетрясение — катастрофическим… В целом, как заметил этот самый профессор Нойманн, долго ждать не приходилось — по проведенным ими расчетам ваш мир не пережил бы две тысячи двенадцатого года… Да вы и сами наверняка слышали об этом, эта информация не была закрытой, она распространялась в мире с пугающей откровенностью.

— Но теперь этого не будет?

— Что вам сказать, мисс Ким? Две тысячи двенадцатый год вы теперь, без сомнения, переживете. Но только от вас зависит, на сколько времени вам хватит обновленной энергетики. Она ведь не мешает совершать чудовищные ошибки и даже преступления против собственной природы, чем вы во все времена упоенно занимаетесь. Это всего лишь лимит терпения мира, мерило того, сколько он еще вас будет сносить. Вас вряд ли утешит, но скажу, что нет ни одного мира, который, в конце концов, не истощил бы свою антишоковую структуру и не погиб. Весь вопрос в том, сколько продержится ваш с ним симбиоз.

— То есть нам чего, надлежит взяться за руки, как придурковатым детям из слащавых комиксов, и творить добро, панически оглядываясь на эту самую решетку?

— Да мне-то откуда знать, что вам надлежит? Я Хранитель, я стою между миром и Адом. О том, что вам в вашем мире пристало, вам лучше с кем-то другим консультироваться.

— С кем? С профессором этим заврушным?

— Хоть с ним, хоть с президентом, хоть с бабушкой. Поймите, у меня нет этой проблемы, у меня Устои, которые всегда удержат от неправильного шага. Но вам они как мертвому припарка.

Вот. Тут мне припомнился еще один краеугольный вопрос.

— Эл, а что будет с этими ребятами, которые заговорщики?

— Депортируем их. И как мера пресечения, и как наказание сойдет, да и на пользу дела — в мирах же надо кому-то прорехи штопать. Правда, везде свои сложности. А что, у вас на их счет есть какие-то идеи?

— А как насчет прикомандировать к нам эльфа, с которым мы там в зале тусовались? Он как раз маг, специалист по порталам.

Эл призадумался.

— Что на сей счет говорят Устои?

— Совершенно ничего. Он не является жителем Отстойника, так что я не чувствую за собой права распоряжаться его судьбой. По сути, мне все равно, в какой мир он пойдет. Но как вы удержите его там у себя? Он же воспользуется ближайшим порталом, разрывом или даже создаст собственное окно перехода, чтобы переместиться сюда, а отсюда в свой мир.