И много еще всего было, очень много, хоть и странно – ведь всего-то шесть встреч, но каждая из них была настолько наполнена ощущениями, что казалась длящейся вечность и занимала в воспоминаниях куда больше места, чем будние дни, перемежающиеся работа и учеба, занятия на конюшне…

В дверь постучали и резкий звук вырвал Марину из воспоминаний – неожиданно для себя она обнаружила, что уже минут десять стоит, глядя в окно сквозь узкую щель между шторами.

– Войдите, – сказала девушка, с сожалением посмотрев на часы: флаер уходил через две минуты и шансов успеть на него не было.

Посетительницей оказалась молодая девушка в помятой и местами испачканной форме горничной: сероглазая, светловолосая, очень милая и смертельно напуганная. В больших глазах стояли слезы, губы дрожали, она со страхом смотрела на психолога.

Марина скользнула взглядом по бэйджику: Анна Мельтисова.

– Здравствуйте, – пролепетала девушка. – Я, наверное, вас задерживаю, но… мне очень нужна помощь и я не знаю, к кому обратиться.

– Ничего страшного, Аня, – спокойно улыбнулась Велагина. – Я здесь для того и нахожусь, чтобы помогать. А флаер все равно уже ушел, так что я совершенно спокойно могу задержаться. Проходите, пожалуйста, и устраивайтесь. Кофе или чай? Или, быть может…

Прекрасно зная, что, вообще-то, такое делать не рекомендуется, если не сказать грубее, Марина все же порой прибегала к алкоголю: специфика работы в отеле делала это средство достаточно действенным.

– Если можно…

– Конечно. Вы присаживайтесь пока.

На столе быстро появились фляжка недорогого коньяка, две стопки, шоколад, лимон и две чашки горячего чая.

Подождав, пока Мельтисова выпьет первую стопку и хоть немного расслабится, Марина осторожно начала разговор. И очень быстро наткнулась на препятствие, кажущееся непреодолимым: Анна легко, хоть и сквозь слезы, рассказывала о том, что ее изнасиловал один из постояльцев, – впрочем, об этом Марина догадалась и сама по состоянию формы горничной, – но «это не в первый раз, так что не очень страшно, потом очень большую компенсацию дают». До состояния, в котором она решилась пойти к психологу, девушку довело что-то другое. И об этом «другом» она категорически не желала говорить. Точнее, говорить-то она хотела, но страх был сильнее желания. И Марине оставалось пока что только одно – продолжая успокаивать клиентку словами, подливать и подливать ей коньяк.

Спустя почти полтора часа разговора практически ни о чем Мельтисова дошла до нужного состояния.

Изнасилование и правда оказалось только половиной беды…

В дверь постучали, громко и настойчиво. Аня дернулась, надеясь, что это охрана или кто-нибудь из девочек-коллег, словом – кто-то, благодаря кому болезненное ерзанье жирной и грубой туши на ней закончится. Но надеждам редко суждено сбыться…

Постоялец вскочил, натягивая штаны, Аня дернулась в сторону, надеясь дотянуться до своего форменного передничка, но тут же получила сильнейшую оплеуху.

– А ну, сидеть, сука! – прошипел толстяк. – Дернешься или вякнешь – скажу, что ты у меня деньги украла, до конца жизни на отдачу долга работать будешь!

Напуганная вполне реальной угрозой, девушка замерла. А постоялец, совладав наконец с ремнем на брюках, быстро стянул ей руки за спиной, пихнул в рот какую-то тряпку, легко поднял легкое тело и засунул в узкий шкаф-купе.

– Я тебя предупредил! Сиди тихо – и уйдешь живой и целой.

Сухо стукнула защелка, блокируя дверцы… точнее, одну дверцу. Шкаф не был рассчитан на нахождение в нем чего-либо больше, чем несколько вешалок с одеждой, и даже худенькая горничная мешала правильному закрытию дверок. Снаружи казалось, что шкаф закрыт плотно и звуки не проникнут сквозь плотное дерево, но на самом деле…

– Что за черт, а? – ругался себе под нос толстяк, путаясь в пуговицах рубашки. Какого черта этот долбаный придурок приперся именно сейчас, почему не на полчаса позже? Мало того, что кайф обломал, так еще и если узнает… Он же, сука, не преминет использовать этот инцидент для получения дополнительного рычага давления! А Ивану Березинскому, уже имевшему аж две условные[221] судимости за изнасилования, совершенно не улыбалось отдавать едва ли не половину своего состояния в качестве очередного штрафа.

В дверь снова постучали.

– Да, сейчас! – крикнул Иван, завязал галстук, открыл дверь.

– Добрый вечер, Иван Александрович, – холодно кивнул Черканов. – Позволите мне войти?

– Проходите, – угрюмо буркнул Березинский. – Коньяк?

– Нет, благодарю. Лучше сразу к делу.

– Как хотите. Итак, начнем с…

Аня, скорчившаяся в три погибели в шкафу, вжимала ногти в ладони, чтобы не закричать от ужаса. То, о чем спокойно и буднично говорили двое мужчин, отделенных от нее только тонкой, хоть и звуконепроницаемой, перегородкой шкафа… если Черканов узнает, что она слышала этот разговор, он ее убьет. Точно убьет или сделает что-то еще хуже… господи, что же делать?

Ей повезло. Повезло, как никогда еще в жизни. Что-то из услышанного от собеседника заставило Березинского покинуть номер буквально через минуту после ухода Черканова.

На то, чтобы освободиться от небрежно накинутых пут, Аня потратила всего минут пятнадцать. Мгновенно оделась – ее форму толстяк, скомкав, засунул в тот же шкаф. Стремительно выбежала из номера и замерла, только теперь осознав, что понятия не имеет, что теперь делать и куда идти.

Марина, с трудом удерживая дрожь, разлила остатки коньяка по стопкам, на этот раз налив себе до краев. Заставила трясущуюся от страха девушку выпить, как-то сумела ее успокоить, посоветовала просто забыть о случившемся, больше того – быть с Березинским приветливой, как с любым другим постояльцем, делая вид, что ничего не было, и тогда все будет в порядке. А о том, что Аня услышала, – никогда и никому не говорить ни при каких обстоятельствах. В конце концов, никто, кроме самой Ани, не знает, что шкаф был закрыт неплотно и она все слышала.

Поблагодарив, несколько успокоившаяся и сумевшая, наконец, взять себя в руки, Мельтисова ушла. Едва за ней закрылась дверь, Марина, даже не отдавая себе отчет в том, что делает, бросилась к своему компу. В несколько касаний настроила связь с мобилом, скопировала запись разговора на чип памяти и стерла с диска компа все, что указывало на визит к ней Анны Мельтисовой. Потом на негнущихся ногах подошла к скрытому в шкафу бару, достала бутылку коньяка, наполнила стопку, залпом выпила, снова наполнила.

Наркотики. Рабы. Продажа органов. Нет, нет, нет, Олег просто не мог иметь к этому отношения! Он честно ведет свой бизнес, много работает, он просто не мог сказать, чтобы кого-то там «убрали», тем более – вместе с семьей, он не мог сказать всего того, что пересказывала здесь Мельтисова!

К сожалению, Марина очень хорошо умела чувствовать ложь. И она знала, что Мельтисова говорила правду.

Когда бутылка опустела наполовину, Велагина вызвала такси до дома – ехать в метро в два часа ночи ей совершенно не улыбалось. Ожидая флаер у дверей отеля, она смотрела на гибель белых снежинок в серой слякоти совершенно трезвыми и сухими глазами.

Она сама во всем разберется и сама узнает правду о человеке, которого любит.

Выбранный методом тыка бар оказался на удивление приличным, хоть и достаточно дорогим. Негромкая и ненавязчивая музыка, немногочисленные посетители спокойно сидят за своими столиками, пиво вкусное и слабое – как раз то, что надо. Единственным раздражающим элементом была сидевшая на другом конце барной стойки девушка, ярко накрашенная и вызывающе одетая, периодически громко болтающая по мобилу то с подружками, то со своими «котиками» и «пупсиками», коих за последние полчаса Стас насчитал уже троих.