– Знаешь, Олег… – Марина чуть помедлила. – Знаешь, а я, пожалуй, соглашусь.

Он не знал, зачем сделал девушке такое предложение. Ведь хотел просто затащить в клуб, напоить, вскружить голову деньгами, попользоваться ее телом, а потом презрительно оттолкнуть – в качестве мести за то, что отвергла его влюбленность тогда, на первом курсе. Да, потом Велагина говорила, что Олег «все неправильно понял», но Черканов не верил женщинам, и тем более он не верил женщине, в которую был влюблен. Сегодня он просто хотел отомстить, но вместо этого провел замечательный день с привлекательной девушкой, оказавшейся еще и интересным собеседником, и теперь искренне хотел ей помочь, насколько мог. Предложил ей работу… значит, сегодняшний день продолжит продолжение.

– Вот и замечательно. Давай сделаем так: в отеле я буду послезавтра. Ты приедешь, я покажу тебе, как там что устроено, обговорим условия, и если тебя все устроит – оформим твое трудоустройство.

Она не знала, зачем согласилась. Причем даже не на такую неоднозначную работу, а вообще, еще с самого начала. Зачем согласилась пойти пить кофе, зачем согласилась на глинтвейн и вино, зачем согласилась на подарки, зачем согласилась на аквапарк… Сначала она хотела просто пообщаться с бывшим однокурсником, вспомнить старое и разбежаться, чтобы больше никогда не встретиться. А потом понесло-закружило, и девушка чувствовала, как возвращается давняя симпатия, едва было не переросшая во что-то большее, но, казалось, убитая грубостью и нечуткостью Черканова. Не совсем убитая, как выяснилось. А в конце концов… почему бы не попробовать? Работа по специальности, нормальная зарплата, да и возможность получше узнать Олега…

– Спасибо тебе, – улыбнулась Марина.

– Не за что. Пойдем, еще поплаваем?

После аквапарка они поужинали в небольшом ресторанчике на Васильевском острове. Как и в кофейне и водном клубе, в этом заведении все оказалось на высшем уровне – Марина никогда еще не ела такой вкусной семги и никогда не пила такого великолепного вина. После ужина Олег отвез ее домой, проводил до дверей квартиры, обнял на прощание. Девушка ждала поцелуя, но Черканов только легко коснулся губами ее щеки и быстро ушел. Глядя ему вслед, Марина улыбалась.

Стремительно сбегая вниз по лестнице, Олег думал о том, что он совершает, наверное, самую страшную ошибку, которую только мог допустить.

Костер полыхал жарко, щедро рассыпая вокруг маленькие, беззлобные искорки. Виктор метнул шишку – прицельно, с другого конца поляны – крохотные огненные мушки взвились вверх из пламени, а через несколько секунд затрещало, и к небу рванулся густой сноп искр. Виктор хмыкнул, наклонился за новой шишкой.

– Почти готово, – преувеличенно радостно объявил Гранд, в последний раз переворачивая шампуры на мангале.

– Это хорошо, я уже проголодался, – странно-неестественным голосом отозвался Алик, прикуривая сигарету от уголька предыдущей и отправляя окурок в костер.

Стас скрипнул зубами, медленно оглядел поляну, стараясь не задерживать взгляд ни на одном из присутствующих. Они чувствовали его смятенное состояние, ощущали висящее в воздухе напряжение, понимали его причину, но не торопились разряжать атмосферу. Они ждали ответа – и они имели право его требовать. Вот только пока что никто не мог решиться озвучить вслух то, что терзало всех восьмерых в той или иной степени, хоть и всех по-разному. Женя Алфеев перестарался, пытаясь оправдать Стаса в собственных глазах – он перестал верить себе самому и теперь против собственной воли видел, насколько же шатки его аргументы в защиту друга. Инга Алфеева определила для себя все, что могла определить, – но по давней своей привычке допускала, что просто не знает чего-то, что сможет все объяснить. Азамат Зулкарнов – единственный из всех готов был озвучить вслух все претензии, но, уже делая шаг вперед и открывая рот, он ловил умоляющий взгляд Алика – и отступал. Виктор Галль, в течение двух лет лелеявший надежду на возвращение Стаса, а потом всего за полтора месяца взрастивший обиду на отказавшегося от них Командора, был полон решимости, ему нужен был только катализатор – но катализатора не было. Саша Годин, раз за разом сбиваясь, пытался четко определить состав преступления, учесть все обстоятельства – как смягчающие, так и отягчающие – и вынести справедливый приговор, но как только ему удавалось перейти к стадии этого самого вынесения приговора, как оказывалось, что он опять забыл что-то учесть. Саша Лозаченко, как и всегда, держалась в стороне – толком не зная подробностей произошедшего, она просто радовалась возвращению Стаса и так же просто обижалась на то, что его так долго не было – вне зависимости от того, были ли причины отсутствия молодого человека уважительными или же нет. А Алик Гонорин… Алик просто все заранее простил, ни на что не обижался, ничего не собирался высказывать, и от понимания этого в душе прочно поселилась обжигающая горечь вины.

А еще был Гранд, и как раз с ним оказалось проще всего. Они встретились в тот же вечер, когда Ветровский приехал к Алику…

– Алькано, ты у себя? – спокойно спросил Алик, взглядом прося Стаса молчать. – Хорошо. Ты не мог бы спуститься ко мне? Нет, я еще в кабинете. Да, сейчас. Это важно, правда. Спасибо. Я жду.

– Ты уверен, что это хорошая идея? – тихо осведомился Ветровский.

– Я неплохо знаю твоего друга и считаю, что могу с полным правом называть его и своим другом тоже, – с улыбкой ответил Гонорин. – Подготавливать его к встрече бессмысленно, оттягивать встречу – только подливать масла в огонь. Лучше так.

– Тебе виднее, – Стас склонил голову, стараясь не замечать, что Алик нахмурился при виде этого жеста. Алик вообще очень нервно реагировал на каждую демонстрацию его, Аликова, превосходства.

Оставшиеся до прихода Алькано минуты прошли в молчании.

– Звал? – просунулась в приоткрывшуюся дверь лохматая голова, вид которой мгновенно пробудил в памяти Стаса мгновения, которые он, казалось, давно уже забыл.

– Да. Хотел тебе кое-кого…

В этот момент Гранд увидел Ветровского. В его глазах отразились десятки самых противоречивых эмоций – от сумасшедшей радости до почти что ненависти – а потом испанец быстро пересек кабинет и остановился, не дойдя одного шага до потерянного несколько лет назад друга.

– Стек, – жестко произнес он, глядя ему прямо в глаза. – Ты вернулся.

Стас отвел взгляд.

– Да, – тихо ответил он. – Вернулся.

– Это хорошо, – хладнокровно сказал Гранд.

А потом ударил – коротко, без размаха, но сильно. Стас отшатнулся, машинально прижимая ладонь к разбитой губе, а Гранд отступил на шаг, окинул визави долгим взглядом, резко развернулся на каблуках и вышел.

– …показать, – договорил Алик вслед Алькано.

– Ты все еще считаешь, что это была хорошая идея?

– Да. Поверь, я его знаю. – По губам Гонорина вновь скользнула мягкая улыбка.

– В любом случае он прав. Это еще самое меньшее, что я заслужил, – с горечью сказал Ветровский.

– Стас, я, конечно, не могу встать и дать тебе по морде с другой стороны, но зато я вполне в состоянии запустить в тебя, к примеру, прессом для бумаг. Я уже наслушался твоего «виноват, виноват, виноват» и больше не хочу. Ты вернулся – этого довольно.

Через несколько минут, вновь прошедших в лишь единожды нарушенной щелчком зажигалки тишине, дверь опять открылась. Гранд быстро вошел, пинком закрыл дверь, поставил на стол бутылку водки и три стопки.

– Закуски не нашел, – как ни в чем не бывало, сказал он.

Ветровский, не говоря ни слова – во-первых, от изумления, во-вторых, он все равно не знал, что можно было бы на такое сказать – полез в свой рюкзак за последним кольцом домашней колбасы.

Алькано наполнил стопки до краев, небрежно накромсал колбасу.

– С возвращением, – улыбаясь, сказал он.