– Вполне. Простите мою резкость, я всего лишь пекся об интересах нашей компании. Значит, завтра я запускаю в производство трамидол?

– Да. Для начала – десять тысяч ампул.

– Как скажете. Документация на яды долгого действия будет у вас завтра.

– Хорошо. Удачи.

Он проводил ее полным бессильной злости взглядом. И эта такая же, как они все… людей ей жалко! А денег не жалко? Одно слово – стерва!

После общения с директором исследовательской лаборатории Кира собиралась пообедать, а потом отправиться на встречу с министром здравоохранения и в последний раз обсудить все детали нового закона, но разговор на некоторое время выбил ее из колеи. Обедать не хотелось совершенно, больше того – одна мысль о еде вызывала отвращение и даже тошноту. Взглянув на часы, женщина направилась к ближайшей чайной – просто выпить чашку крепкого кенийского, обдумать как следует полученную информацию, сделать выводы и заодно выстроить линию беседы с министром.

Чай оказался ровно таким, каким должен быть: крепким, ароматным, со слегка красноватым оттенком и богатым ароматом. Сделав маленький глоток и в полной мере оценив качества благородного напитка, Кира поставила тонкую чашку из французского стекла, откинулась на спинку диванчика, хмуро глядя в окно. Чертов директор каким-то образом ухитрился испоганить ей настроение надежно и, судя по всему, надолго.

Сколько уже Пражски повидала таких – самоуверенных, полагающих, что уж они-то в полной безопасности, считающих, что данная им их талантом в какой-либо области власть автоматически дает им также и полную индульгенцию на любой случай. Как же жаль, что этот исследователь еще нужен! Она бы с огромным удовольствием отдала приказ о его устранении. Но пока что потребность в нем не исчезла и приходилось терпеть и сальные взгляды, и мизантропическую чушь.

Кира не понимала, как можно сознательно желать сделать людям больно и плохо. Не какому-то конкретному человеку, который сам тем или иным образом навлек на себя гнев, а абстрактным людям вокруг. Тем же старикам, виновным лишь в том, что к семидесяти годам они не наворовали достаточно, чтобы оплачивать право на жизнь, или инвалидам, точно так же подлежащим принудительной эвтаназии. Директор лаборатории мог сколько угодно говорить о том, что «компания теряет деньги», но Кира видела истинные мотивы, которыми он руководствовался, предлагая к реализации не более дорогой и безболезненный трамидол, а дешевый яд, вызывающий хоть и непродолжительную, но агонию.

– Нет, надо все-таки позаботиться о том, чтобы его уволили, – пробормотала она себе под нос. – Или хотя бы перевели на другой, закрытый, объект.

Исследователь разозлил ее не только своей необъяснимой мизантропией, но и уверенностью в том, что женщина, руководящая реализацией проекта принудительной эвтаназии стариков и инвалидов, просто обязана быть жестокой, циничной садисткой.

Кира не отрицала собственного цинизма и жестокосердия, но садисткой она не была никогда. Могла причинить кому-то боль, не испытывая ни малейших угрызений совести, если так было нужно для дела, но удовольствия от этого не получала. Она считала, что если кого-то необходимо убить, то его необходимо убить. Не больше и не меньше.

И зачем только отец повесил на нее переговоры с лабораторией, изготавливающей яды для эвтаназии и «переведенных на новый объект» бывших работников заводов? Кире, с ее педагогическим дипломом, за глаза хватило бы одной только реформы образования и реализации этой реформы в школах Петербурга и Москвы.

– Скорее бы закончить все это и приступить уже к нормальной работе…

Чай кончился, и как раз в это время зазвонил телефон. Секретарь министра здравоохранения хотела узнать, в силе ли договоренность о встрече.

Тяжело вздохнув, Кира вызвала такси.

– Я понимаю, что это достаточно существенный удар по бюджету, но повторюсь – если вы, во-первых, не хотите оплачивать существование специальной службы, занимающейся поиском «лиц, преодолевших естественный порог жизни», а во-вторых, не хотите иметь дело со взбесившейся толпой, то вам придется пойти на такую трату, господин министр.

Яков Владимирович поджал губы. Посмотрел на собеседницу, вздохнул, коснулся сенсора и протянул планшет ей.

– Взгляните. С учетом затрат на оборудование специализированных кабинетов, временное переоборудование двух городских больниц, саму закупку… как вы сказали, называется этот препарат?

– Трамидол.

– Да, трамидола. Так вот, закупка трамидола, оборудование кабинетов, переоборудование больниц, обучение сотрудников – вы же понимаете, что обычные врачи не станут выполнять эту кошмарную работу, – это уже весьма кругленькая сумма. Плюс еще, соответственно, зарплаты этих обученных сотрудников, плюс оплата труда комиссии, которая будет заниматься работой с базами данных, плюс…

– Я все это знаю, господин министр.

– Извините, вы не могли бы называть меня по имени-отчеству?

– Конечно, Яков Владимирович. Простите, в Европе привыкла обращаться по должности.

– Я понимаю.

– Так вот, Яков Владимирович, я знаю, каких затрат требует проект, особенно на первых порах. В конце концов, я участвовала в его разработке. Но вы не учитываете целых три источника дохода: первое – сумма, взимаемая с лиц, преодолевших естественный порог жизни, но желающих продолжать свое существование, второе – сумма, которая будет сэкономлена на отмене оставшихся льготных программ, третье – дополнительное финансирование со стороны человека, чьи интересы я представляю. Вы понимаете, о ком я говорю.

– Да, конечно… но раньше никто не говорил о дополнительном финансировании!

– Раньше было не время, – пожала плечами Кира. – Предоставленной суммы вкупе с тем, что я уже перечислила, хватит на то, чтобы покрыть расходы на переоборудование, обучение…

– Назовите сумму, – попросил министр.

Пражски выполнила просьбу и с удовольствием понаблюдала, как у Якова Владимировича глаза вылезают из орбит.

– Но финансирование будет предоставлено при одном условии.

– Каком?

– Том самом, с которого мы начали наш разговор: семьям лиц, попадающих под эвтаназию, будет предоставляться компенсация, и государство возьмет на себя оплату кремации и захоронения урны, включая изготовление таблички и все сопутствующие расходы – в том случае, если этого потребуют родственники, разумеется. Не знаю, как вам, а нам не нужна революция в стране, которую известный вам человек на данный момент считает наиболее перспективной.

Она не стала уточнять, в чем именно перспективной – почуявший запах Больших Денег Яков Владимирович все равно не обратил внимания на эту оговорку.

Спустя полчаса все необходимые бумаги были подписаны. Завтра часть из них ляжет на стол президента, который подпишет все, что ему прикажет подписать Вацлав, а часть разойдется по инстанциям, где крупные, средние, мелкие начальники разовьют бурную деятельность. А где-то в апреле-мае две тысячи семьдесят шестого года, после почти полугодовой подготовки, будет объявлено о введении нового закона. Первыми умрут те, кто родился до наступления двадцать первого века, потом – рожденные в первые шесть лет этого тысячелетия. Дальше стационарные кабинеты закроются, вместо них будут сформированы специальные бригады, выезжающие на дом ровно через месяц после семидесятилетия человека – если, конечно, за этот месяц он не оформит оплату своего права на жизнь.

К превеликой радости Киры, ее участие в проекте на этом этапе заканчивалось. Еще немного времени придется повозиться с лабораторией, но это уже ерунда – можно приступать к реформе образования, до которой она уже давно мечтала добраться! Начать мулатка решила на следующий же день.

Связываться с руководством выбранных школ и предупреждать о своем визите Кира не стала – ей хотелось увидеть учебный процесс в том виде, в котором он существовал в обычные дни, а не пытаться за натянутыми улыбками и идеальными учениками разглядеть истинное положение дел.