Я представил Соловья Великому Поэту, вскользь назвав его своим деревенским знакомым, обладающим незаурядными вокальными данными. Если Пушкин и был шокирован хромовыми сапогами и красной рубахой странного гостя, то, во всяком случае, виду не подал. Я понадеялся, что он не очень обиделся на меня за этот, прямо скажем, сомнительный сюрприз, ибо, как гласила молва, Великий Поэт имел сердечную слабость к простому народу.

Все тот же мажордом в красно-золотом кафтане обнес присутствующих шампанским на серебряном подносе. Я выпил с удовольствием – дабы унять волнение. Все-таки в первый раз был на земном балу и не совсем ясно представлял, что меня здесь ожидает. Не говоря уж о том, что весьма смутно представлял земные танцы. Из усвоенной в Школе информации я знал, что на балах танцуют мазурку и, кажется, вальс, но даже понятия не имел, какие «па» они включают.

Александр Сергеевич был настолько любезен, что представил меня всем собравшимся в его дворце гостям: князю Волконскому, барону Фредериксу, Дельвигу, князю Вяземскому... А также финансовой элите, в которой выделялись солидными габаритами Савва Морозов, Савва Мамонтов и особенно Рябушинский.

– А девки-то будут? – нарушил чинный церемониал подошедший к нам Казюкевич.

– Дамы ждут в гостиной! – строго глянул на магната Жигановский.

– Ах ну да, конечно,– спохватился Казюкевич.– Извините, господа, оговорился.

Улучив момент, когда гости, осушив бокалы с шампанским, принялись за водку, я взял за локоть Бенкендорфа и отвел его в сторону.

– Скажите, граф, а кого боится царь Владимир, окружив себя столь высокими стенами?

Обычно хитроватое лицо шефа жандармов на этот раз покраснело:

– Стену, видите ли, построили гораздо раньше.

По-моему, он ждал, когда ему дадут на лапу, так, кажется, на местном чиновничьем жаргоне называется взятка. Я предусмотрительно прихватил с собой несколько пачек баксов. Сунул одну из них в потную руку шефа жандармов. Бенкендорф воровато огляделся по сторонам и спрятал деньги во внутренний карман мундира.

– Владимир опасается весков с Луидура или террористов?

– Скорее террористов,– доложил Бенкендорф, глядя на меня преданно.– А кто такие вески?

– Вчера земной Герой Арнольд уничтожил одного залетного негодяя на глазах многомиллионной телеаудитории.

Бенкендорф неожиданно икнул... Как неприлично в присутствии особы королевской крови, то есть меня, принца Арамийского... Но, возможно, на Земле именно так принято выражать удивление в высшем обществе? А Бенкендорф был удивлен – даю голову на отсечение! И это характеризует его не с лучшей стороны. Уж кто-кто, а шеф жандармов должен был узнать о победе доблестного Арнольда раньше меня и раньше простых обывателей.

– Ах да,– хлопнул себя по лбу Бенкендорф.– Совсем запамятовал! Конечно, мы в курсе, Никита Алексеевич. Президент... в смысле царь – отдал все необходимые распоряжения. Не извольте беспокоиться, господин Мышкин, с весками мы справимся. Высаживались они пока что только на соседнем континенте. На вверенной моим заботам территории ничего инопланетного замечено не было.

– А вам не приходило в голову, любезный граф, что ваши террористы связаны с весками, а через планету Луидур и с Темным кругом?

По лицу Бенкендорфа было отчетливо видно, что нет, не приходило. Спрашивать его о Каронге я счел нецелесообразным. Ясно же, что человек не в курсе. Оставалось только поздравить царя Владимира с таким Охранителем. Я редко жалею о потраченных баксах, но в данном случае признал, что истрачены они зря.

Нашу с Бенкендорфом незадавшуюся беседу прервал Александр Сергеевич, пригласивший гостей к танцам. Это привело присутствующих в некоторое замешательство, которое сгладила зазвучавшая из распахнутых дверей музыка. За дверями раскинулся приличных размеров зал, где я наконец увидел Натали. Там же крутились и Соловьевы ведьмы, без труда опознаваемые в группе окруживших хозяйку женщин. О ведьмах ничего говорить не буду, а вот что касается обычных дам, то они все, кажется, были молоды и прекрасны. Но это, пожалуй все, что я могу о них сказать, поскольку мое внимание сосредоточилось на Натали, которая выглядела выше всяких похвал.

Я просто обязан был пригласить ее на танец, но, увы, помехой тому являлось мое неумение. Выручил стройный и подтянутый князь Вяземский, который подлетел к Дуняше (к большому неудовольствию запыхтевшего Василия) и закружился с ней по залу. Танец не отличался сложностью: раз, два, три, раз, два, три... На паррийских балах я не был последним, а потому без робости шагнул к Натали.

Не знаю, как это выглядело со стороны, но я буквально парил на крыльях любви. А Натали смотрела на меня такими глазами-омутами, что я имел все шансы утонуть в них. В любви плотское всегда мешается с небесным. И паря над землею, я ни на секунду не забывал, что держу в руках одну из самых обольстительных женщин Светлого круга.

К сожалению, музыка закончилась раньше, чем приземлилась моя душа. Жиденькие аплодисменты окружавших привели нас в чувство. Оказывается, мы привлекли к себе всеобщее внимание. Очень надеюсь, что причиной тому было наше искусство в танце, а не допущенная мною нескромность в отношении чужой жены. Однако Александр Сергеевич улыбался вполне благодушно, и я вздохнул с облегчением, сообразив, что повода для ревности все-таки не дал.

– Ты прекрасно танцуешь, Никита,– сказала Натали негромко – только для меня.– Как бы я хотела, чтобы танец наш длился вечность. А вокруг не было бы никого...

Сказать, что после этих слов я задохнулся от счастья, значит ничего не сказать! Я ждал, когда вновь заиграет музыка, чтобы закружить Натали в вихре страсти, но тут в дело вмешался Василий. Оруженосец приревновал Дуняшу к князю Вяземскому и сделал все, чтобы помешать сопернику обольстить пассию. Иными словами, он вытащил на возвышение изрядно захмелевшего Соловья и договорился с оркестром.

Надо признать, что старый разбойник имел успех. Ему аплодировала даже Натали. Хотя мне грустная песня «Ямщик, не гони лошадей» показалась не особенно уместной. Ничто пока не теснило мою грудь, кроме любви к прекрасной Натали. Я не отрывал от нее глаз и почти не обращал внимания на то, что происходит вокруг.

А наверное, надо было присмотреться к тому же Соловью. Все-таки нечисть, просидевшая тысячу лет взаперти и наконец вырвавшаяся на оперативный простор – да еще в хмельном виде, требует к себе особого отношения. Умудренные опытом люди сочтут мое поведение легкомысленным, но в тот момент мне нравилось все, что окружало Натали. Даже ведьмы, стараниями того же Василия заполнившие авансцену праздника. Начали они свое выступление скромненько: вряд ли песню «Во поле березонька стояла» самые строгие ревнители этикета рискнут назвать вызывающей. Правда, на взгляд тех же ревнителей ведьмы могли бы не столь откровенно вилять бедрами.

С течением времени, однако, танцев на балу становилось все меньше, а водки все больше. Особенно усердствовали по части пития Казюкевич и Савва Морозов. Венедикт Владимирович от них не отставал и успел уже дважды выпить с Соловьем на брудершафт, называя его по-простому – Степанычем. С большим трудом мне удалось добиться, чтобы вместо «Очи черные» прозвучал вальс. Мы с Натали вновь танцевали, но ощущения полета уже не было. Мешали откровенно пьяные рожи вокруг. И когда партнерша увлекла меня к выходу, я последовал за ней с удовольствием.

Свежий воздух подействовал на меня благотворно. То есть воздух на Земле никогда не бывает свежим, но не в этом суть. Мы шли с Натали по аллее, а над нами сияли мириады звезд. Мне показалось, что эта аллея слишком коротка, чтобы я успел выразить в словах силу обуревавшего меня чувства. Словом, я увел Натали в параллельный мир, и так удачно, что практически не нарушил окружавшей нас гармонии. Там тоже была аллея, но, в отличие от московской, она не ограничивалась изгородью. Натали, кажется, не заметила перехода. Мы с ней оказались вдвоем среди девственного леса, полного неизъяснимыми ароматами, которые кружили нам головы. Мы целовались – я это признаю – так долго, что потеряли счет времени.