— Всему свое время, Друбич. Николай обещал дать согласие на наш брак, когда эта история благополучно завершится.

— Я делаю все, что в моих силах, — вздохнул Ярослав, — хотя не совсем понимаю, кто он такой, этот оракул, и почему императрице так необходимо знать его мнение.

— Мне тоже многое непонятно, Друбич. Но Николай знает больше. Не говоря уже о Ефросинье.

— Но откуда он взялся, этот оракул, и какими возможностями обладает?

Прежде чем ответить, Катюша выглянула из заросшей вьющимися растениями беседки и понизила голос до шепота:

— Оракул — страшная тайна рода Глинских. Ему служат только женщины. Это связано с теми старыми языческими культами, что процветали здесь в дохристианскую эпоху. Мои дедушка и бабушка были отлучены от церкви еще при Петре Великом, но, к счастью, дело удалось замять. А император даже проявил интерес к оракулу и, по слухам, правда не подтвержденным, имел с ним продолжительную беседу перед каким-то важным событием.

Только мистики Ярославу сейчас и не хватало. Будучи человеком прагматичным и прогрессивно ориентированным, он скептически взирал на астрологическую дурь, которой в последнее время увлеклась наша общественность, утомленная диалектическим материализмом. Что же касается русского язычества, то из тогдашних богов он знал только Ярилу, по той простой причине, что носил имя Ярослав и возникшее на его основе прозвище.

— А что тебе лично нужно от оракула? — Кузнецов пристально посмотрел на смутившуюся Катюшу. — Почему ты согласилась участвовать в этом небезопасном языческом обряде?

— Тсс, — приложила палец к губам девушка, — ты узнаешь все, когда придет срок. А пока тебе следует довериться мне. Или ты боишься, Ярослав?

— Ничего я не боюсь. — Кузнецов пожал плечами. — Я за тебя беспокоюсь.

— За меня ты беспокоишься напрасно. Этот обряд проходят все женщины из рода Глинских, и еще не было случая, чтобы хоть одна из них пострадала. А вот с мужчинами дело сложнее. Но я ведь тебя честно предупреждала об этом, Ярослав.

Кузнецов не помнил, чтобы между ним и Катюшей был разговор на эту тему. Но Катюша имела в виду своего жениха Друбича. Этот лейб-гвардеец начал уже всерьез Ярослава раздражать, его не устраивало, что понравившаяся ему девушка любит кого-то другого. Впрочем, возможно, Ярослав ошибается и поручика Друбича, вполне вероятно бывшего его предком, любила совсем другая Катюша, чьи воспоминания сохранила Катюша нынешняя. Словом, ситуация складывалась настолько запутанная, что Кузнецов уже и сам не смог бы точно сказать, какая девушка ему больше по душе, та, с кем он познакомился в доме тети Фроси, или нынешняя. Хотя, по сути, это, безусловно, одна и та же девушка. Но ведь и мысли, гуляющие в этой прекрасной головке, тоже кое-что значат. Взять того же графа Глинского. По обличью он вылитый Колян Ходулин, которого Ярослав за двадцать пять прожитых в одном дворе лет изучил как облупленного, но ведь мыслит и ведет себя этот человек как истинный вельможа века восемнадцатого. Вот так влюбишься в девушку, а потом, когда наваждение рассеивается, вдруг выясняется, что перед тобой совсем другой человек. Справедливости ради надо заметить, что подобные казусы случаются и без участия всяких там языческих оракулов. Ярослав уже имел возможность убедиться в этом на собственном опыте.

— Нам надо отдохнуть, — сказала Катерина. — Не дуйтесь, Ярослав, я вас люблю, и давно бы уже стала вашей, но в обряде должна участвовать девственница. Так заведено исстари, и не мне ломать обычаи. Потерпите до ближайшей ночи, и все у нас с вами будет хорошо.

Надо признать, что Катюша высказалась даже определеннее, чем Ярослав от нее ожидал. И это неожиданное признание накладывало на него серьезные обязательства. Речь-то ведь шла о браке, пусть и совершенном по языческому обряду. Во всяком случае, Катюша придавала этому событию исключительное значение. А вот Ярослав далеко не был в себе уверен. Но ему не хотелось обманывать девушку. Брак поручика Друбича с Катюшей Глинской — это одно, а брак Ярослава Кузнецова с Екатериной Ходулиной — это другое. Не могут же эти два события слиться в одно, пусть даже по воле какого-то там оракула.

Аполлона Кравчинского Ярослав нашел в покоях, отведенных графом своим дорогим гостям. Поэт возлежал на софе изумительной по красоте работы и задумчиво курил сигару. Одет он был в роскошный расшитый золотой нитью восточный халат, и, что называется, вписывался в интерьер.

— Ты знаешь, мне тут в голову пришли потрясающие строки: «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты, тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты».

— Замечательно! — искренне восхитился Ярослав.

— Увы, — вздохнул Аполлон, — к сожалению, эти строки приписывают некоему Алексею Константиновичу Толстому. Хотя, ты свидетель, я обнародовал их раньше аж на целый век.

— Трепло, — обиделся Ярослав на обманщика Калиостро.

Кравчинский выпустил к потолку целый клуб дыма и блаженно дрыгнул ногой. Кажется, ему начинал нравиться восемнадцатый век. Ярослав решил слегка подпортить ему настроение:

— Сегодня ночью нам предстоит участие в каком-то языческом обряде, возможно даже непристойного характера.

— Да ты что! — Кравчинский мгновенно принял сидячее положение. — Оргиастический культ?

— Ты, разумеется, можешь уклониться. Никто на твоем участии настаивать не будет.

— А вот это дудки, — возмутился Аполлон. — Я, можно сказать, тысячи верст проделал на перекладных от самого города Парижа, дабы проникнуть в тайны местных колдунов, а ты хочешь лишить меня такого зрелища.

Ярослав поначалу принял слова Кравчинского за бред и даже слегка испугался, не подхватил ли Аполлон местную болезнь, заразившись ею от того же Коляна Ходулина, но, как вскоре выяснилось, беспокоился он совершенно напрасно, поскольку его приятель впал всего лишь в поэтический раж.

— Есть одно неприятное обстоятельство, дорогой Калиостро. Если верить нашему хорошему знакомому Терентию Филипповичу Доренко, то его предка фон Дорна убил не кто иной, как поручик Друбич. И этот же Друбич, согласно тому же источнику, отправил на тот свет и местного Дракулу — графа Глинского.

— Ну и что?

— Так ведь Друбич это я. Именно мне сегодня предстоит вступить в брак с Екатериной Глинской.

— Это Катька тебе сказала?

— Допустим. Но если свершится это событие, то почему бы не свершиться другому?

— То есть ты убьешь Коляна Ходулина?

— Выходит что так. Я боюсь, что после встречи с оракулом нам придется доигрывать взятые на себя роли. Мы ведь не знаем, с какой целью сюда приезжал тот Друбич. Возможно, им двигала не только любовь к сестре графа. Говорили же тебе фрейлины, что этот лейб-гвардеец еще тот типчик.

— Авантюрист, — охотно подтвердил Кравчинский, — за которым числится множество темных дел. Поздравляю тебя с таким предком, Кузнецов. Но фон Дорна ты не убил?! А ведь должен был убить, Ярила! И твой предок тогда, в восемнадцатом веке, сделал это не моргнув глазом.

Ярославу пришло на ум, что Аполлон в своих предположениях скорее всего прав. Более того, поручик Друбич убил тогда не только фон Дорна, но и, возможно, Ваньку Митрофанова, который именовался как-то по-другому.

— Ванькой Каином он звался, — неожиданно проявил осведомленность в делах давно минувших Кравчинский. — Я сегодня специально завел разговор об этом с Глинским. Отъявленным мерзавцем был этот Ванька, загубившим не одну христианскую душу. Так что отдельное вам спасибо, господин поручик, от местных жителей.

Тем не менее смерть Ваньки Каина не повлекла за собой смерти Ивана Митрофанова, исполнявшего роль атамана шайки разбойников в этом спектакле. Это обстоятельство, во-первых, сильно облегчало совесть Ярослава Кузнецова, а во-вторых, возможно, указывало путь, по которому следует идти.

— Хочешь сказать, что насильственная смерть вернет того же Коляна Ходулина в естественное состояние? — прищурился в сторону приятеля Кравчинский.

— Можно сделать и такое предположение, — осторожно отозвался Кузнецов.