– А меня Хрущом. Проходи, витязь, в хату, сейчас огонь разведу, обсохнешь.

Хрущ метнулся к печи. Жалобно застонали половицы.

– Присаживайся на лавку, добрый человек.

В голове Хруща мелькнула озабоченность: выдержит ли лавка вес богатыря? Скрип дерева резанул по сердцу, но лавка уцелела. Стрый отцепил громадный меч, устало привалился к стене, холодные струйки ползли под одеждой и стекались на полу в лужу.

От двери раздалось раздраженное:

– Здрав будь, хозяин. Спасибо, что недолго держал на холоде.

Стрый лениво рыкнул:

– Не уймешься – прибью!

Гридень захлопнул рот со стуком, присел на краешек лавки. Под ноги положил молот, пальцами зацепил мокрую кольчугу – броня нехотя поползла вверх. Хрущ от злобы в голосе воеводы на миг обмер и заторможенно ответил на поклон вошедшего третьего воина.

Лют с наслаждением снял кольчугу, следом на пол полетела промокшая рубаха. Витязь довольно расправил плечи, свободные от противной влажной тяжести. Хрущ уважительно оглядел сеть шрамов. Незаметно подкрался стыд. Почему держал хлопцев на дворе под дождем, по-осеннему холодным?

– Льет-то как, – начал он после неловкого кашля. – И не скажешь, что лето на дворе, эвон печь затопил не только из уважения к гостям, косточки требуют тепла.

Лют оторвался от расстегивания пряжки пояса с мечом, ответил вежливо:

– Да, хозяин, ныне распогодилось.

Хрущ воодушевился приятным тоном, продолжил беседу:

– И не говори, витязь. Куда смотрит хмарник? За что обормоту платим, коль туч разогнать не может? Эт, наверно, с соседней деревни Гвоздюк нагнал. Он с нашим косоруким давно враждует. И ведь нашел время, паразит! И так изнемогаем, а ему счастье, если у соседа корова сдохнет.

Буслай хмыкнул глумливо:

– Ага, нашли виновного!

Взгляд гридня ушел в сторону открытого окна, к навесу, где Нежелан обихаживал лошадей. Лют устало вздохнул: опять Буська за свое, в лесу совсем норовом подурнел.

– Буслай, прекрати, он случайно голову взял.

Гридень метнул на Люта раздраженный взгляд:

– И лошадей случайно завел в топь?! Надо было его там оставить! Ты ринулся спасать сдуру!

Лют постарался сдержаться, но слова вылезли из горла с приглушенным рыком.

– Всегда знал, что ты подслеповат, серебряную гривну от медной не отличишь, но на случай, если забыл старшинство, могу напомнить кулаками.

И при тусклом свете было видно, как заполыхало лицо Буслая. Гридень вскочил, рука потянулась к молоту. Лют опустил ладонь на черен меча. Хрущ прижался к печке, глаза распахнул в смятении. От ощетинившихся воинов плыли волны угрозы, стало страшно, будто в шаге от грызущихся псов. Залез бы в печь, да потрескивали внутри поленья, и в спину тянуло жаром.

От рева Стрыя пламя лучины затрепетало, как осина на ветру. Хрущ едва не пустил лужу, даже бывалые воины от крика вздрогнули.

– Еще друг дружке слово скажете – удавлю! А ты, скоморох, – обратился воевода к Буслаю, – запомни: на старшего в дружине оружие поднимать не смей!!! Оскоплю!

Буслай застыл, рот открыт обалдело, молот выпал из безвольных пальцев. Лют отвел взгляд, рука отдернулась от черена, будто от раскаленных клещей. Воевода продолжил спокойным тоном:

– Лют, приладь меч на лавку и помоги Нежелану тюки таскать. А ты, обормот, сиди тихо.

Буслай насупился и с деланным интересом уставился в потолок. Лют отцепил от пояса меч и передал воеводе. Стрый облапил пятерней ножны и положил рядом со своей оглоблей. Витязь движениями плеч разогнал кровь и вышел полуголым под ливень. Хрущ отлепился от печки.

– Извини, хозяин, – буркнул Стрый. – Сам умаялся, сил нет.

Хрущ вышел из ступора, махнул рукой:

– Да ладно…

Лют быстрым шагом пересекал двор, холодные струи с издевкой хлестали по плечам, глаза сощурились в щелочки – сберегали зеницы от колких ударов.

Нежелан обернулся на звук шагов и сдавленное чертыханье, рука со скребком остановилась, но, когда Лют шагнул под навес, продолжила скрести шкуру коня. Животное одобрительно фыркнуло, хвост лениво описал полукруг, сородичи глядели завистливо.

Витязь повел плечами, ладонь смахнула с лица воду, оземь шлепнулся прозрачный пласт. Нежелан успел расседлать коней, поклажу сгрудил в сторонке от копыт. Лют потянулся к мешку, пальцы соскользнули с промокшей кожи горловины.

– Принесла нелегкая! – ругнулся витязь негромко.

Бедовик перестал скрести коня Буслая, руки повисли по бокам. Лют услышал сдавленный голос:

– Я тут подумал: останусь в деревне, обременять не буду.

Лют оставил мешок, в спину Нежелана уткнулся усталый взгляд. Бедовик услышал вздох, некоторое время царил шум дождя, перемежаемый лошадиным фырканьем, затем раздался безразличный голос:

– Раз решил…

Лют достал из мешка скребок и принялся за своего коня. Работали в молчании: Нежелан вычистил коня Буслая, вытер насухо, усталую спину животного прикрыла теплая попона. Бедовик с опаской приблизился к Горому, но угольный великан подпустил человека. Ухо нетерпеливо стригло воздух, после касания скребка конь фыркнул довольно.

– Как ни крути, от меня одни беды, – продолжил Нежелан робко. – Лошадей утопил, дождь вызвал.

Лют вяло кивнул, особой любви к самобичеванию у витязя не было. Пусть бедовик выговорится напоследок, а утром останется в деревне, у кого-нибудь приживется.

Лют едва управился со своей конячкой, а бедовик уже вычистил Горома и привесил лошадям торбы с овсом. Кони довольно хрупали отборным зерном. Нежелан подхватил мешки, по щиколотку погрузился в землю, с места тронулся будто пьяный. Лют отобрал воеводин мешок, руку рвануло к земле, пришлось напрячь мышцы до треска. Нежелан кивком поблагодарил, двинулись к дому.

До порога пробежались, подошвы предательски скользили, бедовик едва не подвернул ногу. Лют помог ему устоять на ногах. В избу ворвались, как алчущие крови ясаги, дверь еле удержалась на петлях. Хрущ метнул укоризненный взгляд, Нежелан смутился и дверь прикрыл осторожно, будто сделанную изо льда.

Лют оглядел посветлевшую от дополнительных лучин избу, взглядом скользнул по темным стенам, спешно встретился с глазами воеводы. Витязь кивнул на немой вопрос, хлопнул по спине Нежелана. Бедовик от дружеского тычка подался к печке.

– Раздевайся, сохни.

Нежелан неуклюже сбросил одежду, скукожился у печи. Лют бросил бедолаге рушник, вспомнил о поклаже: четыре мешка пристроились в углу напротив печи.

Стрый проследил взглядом за витязем и вернулся к беседе с хозяином:

– Так вот почему живешь один. Печально. А куда князь смотрит, неужто собрать войско не может?

Хрущ вздохнул горестно, сухонькие локти уткнулись в столешницу, ладони поддержали голову.

– Нет больше князя, аспиды сильнее оказались. Стольный град пожгли, людей от мала до велика вырезали.

Лют с любопытством глянул на воеводу. Стрый взглядом указал не мешать. Витязь сел на лавку, в сторонке от Буслая, прислушался к разговору.

– А соседние княжества что? – спросил Стрый.

Хрущ усмехнулся едко, высохшая ладонь взбила воздух.

– Оно им надо? Покуда на них не нападут – не почешутся. Да и трудно биться с псоглавами, они вояки лютые.

Встрепенулся даже задремавший Буслай. Хрущ смутился под удивленными взглядами. Стрый хмыкнул:

– Что за народ?

– Бают, что из дивиев. Телом люди обычные, токмо на плечах башка песья. Необычайно свирепы, безжалостны.

Стрый переглянулся с гриднями, кусты бровей двинулись навстречу друг другу.

– А где обитают?

– Да в чистом поле, – сказал Хрущ шепотом. Глаза старика метнулись по углам, будто в поиске слухача-кромешника. – Города жгут дотла, лишь деревни оставляют, чтобы насытить данным мясом утробы. Не побрезгуют и человечиной, если кто поднимется супротив.

Буслай коротко хохотнул.

– Да, опасные собачки. Слышь, дед, а ты не знаешь: у них сучки есть? Может, злые от простоя?

Хрущ втянул голову в плечи, в широко распахнутых глазах отражался хохочущий гридень.