Они опять переглянулись, как в первый раз.

— Весело вам тут живется? — спросил злодей.

— Да, весело, — ответил Фламиний, потупив глаза.

— Любящим друг друга везде хорошо, — сказала Люцилла, — взаимная любовь даже в хижине приятна.

— Да будет так! — сказал Катилина.

— Надеюсь, что так будет, потому что при нашем бракосочетании, вступая на новый путь, мы не забыли ни одной хорошей приметы. Наш брак совершился в первый день февраля. Нечетные числа счастливы даже и в четных месяцах. Прощай, благородный Катилина!.. Квинкций, отведи меня домой, я устала.

Сказав это, Люцилла пошла прочь горделивой походкой царицы.

— Я обронила перстень под тем деревом, — сказала она мужу, отойдя шагов двадцать, — вернись, Квинкций, поищи.

— Катилина все еще стоит там.

— Я его не боюсь. Я хочу испытать тебя. Иди!

— Люцилла, бежим отсюда на край света!

— Трус!

— Безумная!

— Иди!

Он ушел, а она стала равнодушно глядеть, как мимо нее проходили и влюбленные, и новобрачные, и друзья, и враги, и богачи, и нищие.

К ней безмолвно подошел старик и протянул дырявую шляпу за подаяньем.

Люцилла с горделивым презреньем махнула своим веером. Этот взмах мог означать: ступай прочь! или — ступай туда!.. нищий избрал последнее и скоро смешался с толпой.

— Пора расторгнуть нерасторжимый брак! — тихо, но внятно сказал Катилина вернувшемуся Фламинию.

— Диктатор, я в этом не виноват… — прошептал трус в ужасе, — я не хотел, но претор…

— У Цетега есть страшилище, — его Преция; у тебя — претор… ха, ха, ха!.. и ту и другого я поместил в проскрипции. Преция велела Цетегу послать против Великого Понтифекса наемного разбойника, — и ничего не вышло. Тебе велел Семпроний вместо гражданского брака вступить в религиозный, — и тоже ничего не вышло полезного для нас. Через неделю твой брак должен быть расторгнут кинжалом.

— Диктатор! — вскричал Фламиний, обезумев от ужаса, — я брошу Люциллу завтра… я заплачу тебе сто миллионов… я… я все сделаю, что хочешь, только не губи Люциллу и с ней мое дитя!

— Теперь ты в моей власти!.. ты будешь исполнять ревностнее всех мои приказания. Завтра, на восходе солнца, ты должен явиться ко мне, чтоб ехать в Рим. Если промедлишь час, Люцилле не жить… теперь иди за мной.

— Куда?

— Кататься по морю. Вспомни наше былое веселье! ты, я уверен, соскучился дома; ты только шутишь со мною, Фламиний, а сам рад возвратиться к друзьям.

— Но моя жена ждет…

— Ланасса также ждет; она — твоя невеста.

— Благородные сенаторы, подайте на пропитание!.. — раздался нараспев голос нищего с еврейским акцентом.

— Прочь! — вскричал Катилина.

— Вы, я слышал, хотели прокатиться по морю; не угодно ли, чтоб я вам лодочку подыскал?

— Бери, вот целый динарий, только отвяжись! — сказал Катилина, швырнув монету; он взял Фламиния за руку и повел к пристани лодок.

Нищий не отставал.

— Не твой ли это перстень, благородный сенатор? — спросил он Фламиния, показывая драгоценность.

— Это перстень моей жены… благодарю тебя, честный человек. Вот тебе золотая драхма.

— Я дам тебе две, только уйди! — сказал Катилина и дал деньги.

Нищий ушел, приблизился снова к Люцилле, стоявшей на прежнем месте, и протянул шляпу за подаяньем.

Она бросила мелкую монету. Старик, кланяясь, приложил свою правую руку к сердцу, а потом как-то странно махнул ей в сторону и пошел к пристани.

Люцилла издали пошла за нищим. Нищий остановился и стал глядеть на море. Люцилла сделала то же самое. Она увидела, как от пристани отчалила богато убранная лодка, в которой сидело пятеро мужчин и четыре женщины, кроме гребцов. Она узнала всех пассажиров и тихо, печально ахнула.

Прекрасный юноша подошел к Люцилле и, вежливо поклонившись, сказал:

— Благородная Семпрония?

— Да. Чем могу служить тебе, благородный незнакомец?

— Твой супруг поручил мне проводить тебя домой и сказать, что он скоро вернется. Не тревожься о нем. Он встретил знакомых и…

— Знаю, — перебила, она, — я могу дойти домой без провожатого. Здесь не Рим.

— Я — Курий.

— Твою руку, благородный человек.

— На взаимную помощь!

Хоть и не водилось тогда, чтоб мужчина жал руку женщине, чужой для него, но Курий и Люцилла соединили свои правые руки, наперекор этикету, в горячем пожатии.

— Приходи через час на берег; я провожу тебя туда, где ты должна сегодня быть, — сказал Курий.

— Приду, — ответила Люцилла.

Они расстались.

Люцилла пришла в свою спальню и задумалась, усевшись к окошку в кресло. Она боялась не Катилины и его сообщников, а легкомыслия своего мужа.

Лида вошла и села на пол у ног госпожи.

— Моя милая Лида, — грустно молвила Люцилла. — бездна разверзлась!

— Тебе ль горевать, госпожа! — возразила молодая гречанка, — у тебя ли нет средств для достижения всех твоих желаний?! Мелхола верна тебе, потому что никто ей не заплатит щедрее тебя; ее агенты зорки, опытны и многочисленны.

— Все эти люди, Лида, могут следить только за естественным ходом событий; они могут удачно подглядывать, подслушивать, переодеваться, исполнять всякие роли; но как могут они предугадать случайность? они не помогут ни в чем непредвиденном. Нет ничего легче, как напугать моего мужа, напуганного с детства. Театральная торжественность таинственных сборищ этих злодеев произвела такое глубокое впечатление на эту юную, слабую душу, что никакие убеждения не могут заставить его смело отвернуться от своих мучителей.

— Что же теперь тебя заботит, моя добрая госпожа? не могу ли я. быть тебе полезной?

— Сейчас придет за мной незнакомый тебе человек и уведет меня; куда? — я еще не знаю. Я вернусь под каким-нибудь предлогом и сообщу тебе. Переоденьтесь все в мужское платье и идите вооруженные, чтоб издали охранять меня. Как жаль, что я лишилась Катуальды! она ни за что не соглашается покинуть дом Сервилия, потому что в ней его единственная защита… от какой грядущей беды, — вы еще не знаете, но я полюбила Катуальду за такое самопожертвование еще сильнее. Жаль, что я не могу иметь ее при себе!.. она — истинная дочь Севера; она вынослива, как дуб; сильна, — как молодая медведица; храбра, — как амазонка. Она хитрее даже меня самой.

Жаль, если это сокровище будет всю жизнь служить Аврелии; тоща заглохнут без всякого применения все ее достоинства. Чего не дала бы я ей за ее службу!.. сестрой была бы она мне, не рабыней.

Когда вы уйдете за мною, одна из вас должна остаться и через час сообщить батюшке, что я прошу его прибыть туда же, куда я пойду, с вооруженными слугами. Я не знаю, не расставлены ли мне сети; я еще не уверена в преданности моего нового помощника. Распорядись же, начальница моих ундин!

— Незнакомец уж, кажется, ждет тебя, госпожа; не он ли ходит перед домом?

— Да, это он.

Переодевшись в темное, простое платье, Люцилла завернулась в легкое покрывало и вышла на берег, где ждал ее Курий.

— Куда же мы пойдем, мой благородный помощник? — спросила она.

— К гроту Вакха, благородная матрона, — ответил он, — это довольно опасное место, уединенное; ты постарайся, чтоб тебя не узнали.

— С тобой я не боюсь, но не мешает принять меры. Это покрывало слишком прозрачно.

— Нисколько.

— Я переменю его.

Она сходила в дом, вернулась в другом покрывале и пошла с Курием.

— Что мой муж? — спросила она.

— Совершенно сбит с толка и напуган… ах, матрона!.. и его и меня так лёгко одурачить!..

— А Фульвия на моей стороне?

— Ах, нет, матрона!.. Фульвия ужасно боится, что наша месть не удастся… она меня отговаривает.

— Но ты…

— Я тебя не покину.

— Мне жаль вас.

— Мы, поверь, достойны жалости!.. я люблю Фульвию!.. ее нельзя не любить. Она пожертвовала для меня всем, что ей было свято и дорого. Дочь римского всадника, богача, она бежала со мною, бедным, безродным плебеем. Точно безумные, бросились мы, оба юные и наивные, в водоворот удовольствий, увлеклись лестью злодея… если есть под сводами неба люди, гонимые Роком и ближними, так это именно мы, — я и Фульвия. Нет нам, несчастным, нигде пристанища и ни в чем удачи.