— Вот неожиданность! я ждал здесь одного человека, а вижу других, встреча с которыми еще приятней для меня. Пусть он, изменник, сам будет виноват, что не пришел в назначенное время!

— Кай Цетег! — сказал Курий, нисколько не удивляясь встрече, потому что палач часто ждал так по ночам на улице какого-нибудь бандита для найма или выбранную жертву для заманиванья в ловушку.

— Я иззяб и ужасно соскучился! — жаловался убийца.

— Пойдем ко мне греться, — предложил Курий.

— К тебе очень далеко; лучше ты поди со мной в одно очень веселое место.

— Куда?

— К Демофиле или Росции: еще очень рано; они обе, конечно, не спят.

— Я очень устала, — вмешалась Фульвия.

— Прекрасную Фульвию можно отпустить домой; со мной есть носилки.

— Но Кай… ты весь вечер играл… пойдем домой, — сказала Фульвия, обращаясь к Курию.

Молодой человек был в нерешительности.

— Ты совершенно похожа на мою жену, — сказал Цетег. — Прения, как ты, постоянно убеждена, что я устал, или голоден, или не выспался; молодость не должна знать ни усталости, ни голода!.. эх, молодые силы!.. не на то даны они нам богами, чтобы, валяясь или сидя, беречь их, как скряги золото. Фульвия, разве твой Курий весело провел нынешний вечер? я убежден, что он проскучал!

— Да, Цетег; у меня есть, кроме скуки в доме Афрания, повод к грусти.

— Тс! — сказал Марк, дернув друга за рукав.

— Вероятно, предчувствие, как у-моей Прении, ха, ха, ха!..

— Курий, — сказал Марк, — если ты пойдешь к актрисам, то и я пойду; я сам хотел бы эту ночь провести с тобой вместе… не разлучаясь… всю ночь до зари.

— Кай Курий, — жалобно возразила Фульвия, — не покидай меня!

— Сцилла и Харибда! — вскричал Курий, ударив себя по лбу, — Марк, пойдем лучше ко мне!

— Друзья, не пойти ли нам под окна Дионисии? — предложил Цетег, — ты, Афраний, очень любишь дразнить ее деда; мы спели бы втроем уморительную пародию на гимн Венере, сочиненный стариком: это его страшно рассердит и забавит его внучку; их дом в двух шагах отсюда. Окно отворится, ты знаешь, как всегда… она появится и скажет своим тонким голоском: — тише, тише! дедушка рассердится. А сама, плутовка, захохочет.

— Цетег, я иду с тобой, — сказал Марк.

— А Курий?

— И я, — сказал молодой человек, не желавший оставлять друга перед разлукой.

— Кай! — простонала Фульвия, — мое сердце говорит мне…

— Мои рабы к твоим услугам и носилки, — сказал Цетег.

— Но ты, Кай, ты не уходи; я не отправлюсь с рабами одна.

— Друзья, — сказал Курий, — я ее провожу и вернусь к вам.

— О, женщины! — комическим тоном воскликнул Цетег, — нечего делать; пойдемте все вместе до дома Курия.

Они пошли, усадивши усталую Фульвию на носилки.

Цетег, рассказывая о разных шалостях, которые можно учинить перед домом Диона, совершенно завладел обоими юношами, сумевши воспользоваться неожиданным для него присутствием Марка Афрания до такой степени, что этот последний оказался для его плана самым лучшим помощником, облегчив ему исполнение его намерения.

Проводив Фульвию до двери квартиры, Курий ушел, не захотев слушать никаких ее увещаний.

Шалунам удалось спеть комическое трио под окнами старого певца и рассердить его этой пародией на его сочинение, исказив смысл стихов перестановкою слов; им удалось вызвать танцовщицу к окошку и вести длинные разговоры с ней посредством мимики.

Афраний был в восторге, простившись еще раз со своею милой; Курий был в восторге, проведя ночь до зари со своим другом, которого он теперь неизвестно когда увидит.

Оба благодарили судьбу за неожиданную встречу с Цетегом, а Цетега — за его любезное предложение и остроумные выдумки.

Цетег был в восторге, исполнив предписание своего повелителя, не прибегнув к угрозам, не запугав, а одурачив простака.

Фульвия несколько минут стояла на лестнице, слушая звуки удалявшихся шагов Курия: когда они замолкли, она постучала в дверь своей квартиры.

Ей отворила ее няня, старая Амикла.

— Ты одна, дитя мое? — спросила она.

Тяжелый вздох был ей ответом.

Фульвия сбросила с себя теплый плащ и пошла из передней в комнаты.

— Няня, ты проветрила мою спальню? — спросила она.

— Твое приказание, дитя мое, исполнено: окна были все время открыты.

— А печку затопила?

— Час тому назад я затворила окна и наложила угольев.

— Хорошо. Никто не приходил без меня?

— Приходил ли кто-нибудь, ты это сама узнаешь, милая, войдя в свою комнату, — сказала старуха улыбаясь.

Фульвия вошла и ахнула от восторга, увидев на столе шелковую подушку, на которой лежали бирюзовые серьги, ожерелье, браслеты и диадема, сделанные в виде незабудок, прибор, который ей очень хотелось иметь, но Курий не купил, ссылаясь на плохие средства.

— Я поняла его уловку! — вскричала Фульвия, всплеснув руками, — он схитрил; он захотел неожиданно поразить меня этим новым знаком своей любви… кто принес это, няня? он сам?

— Приказчик от Эврилоха, дитя мое: он сказал, что госпожа пусть сама догадается, кто купил это для нее, а ему запрещено сказывать.

— Милый!.. очаровательный!.. предупредительный!..

— Ты это примеришь, Фульвия?

— О, да, непременно. Няня, я это все надену и буду его ждать в этих украшениях; подай мое большое зеркало!

Старуха принесла серебряное зеркало величиною не меньше солдатского щита и поставила на стол.

Фульвия сняла весь свой жемчуг и начала, прыгая, как ребенок, от радости, украшать себя незабудками из бирюзы, посыпав волосы новым слоем желтой пудры, чтоб они казались еще более белокурыми.

— Чудо, восторг! — восклицала она.

— А этого ты не видишь? — спросила Амикла.

— Это что такое?.. ах!.. вуаль из золотой кисеи!.. няня!.. это настоящая пергамская работа!.. приколи мне ее скорее!.. Дивная вещь! ах, как я счастлива!.. а это что?.. букет!.. белые гиацинты!.. мои любимые!.. откуда он их достал зимой?!.. ах, какая любовь!..

Ни украшения ни цветы не навели Фульвию на вопрос, сколько они стоят; бабочка летала над бездной нищеты, видя только скрывающую ее роскошь своего настоящего, не заглядывая в будущее…

— Няня, — сказала она, — как странно пахнут эти гиацинты!.. их запах похож на ту микстуру, что врач давал мне от бессонницы. Понюхай!

— Да, — сказала старуха, усердно приложив к носу огромный букет, — но я ничего не смыслю в цветах, дитя мое.

— Няня, согрей кальдарий, но не с вином, а влей одного молока; я выпью теплого молока с медом.

Старуха пошла вон из комнаты, но, пошатнувшись, как пьяная, ухватилась за портьеру двери и оборвала ее.

— Ах! — застонала она, — старость!..

— Ты устала? тебе хочется спать, няня? не надо кальдария!.. ступай, ложись!

— Тс, дитя!.. огромный зеленый скорпион сидит на стене… я его… убью… палкой…

— Где он?

— У тебя волосы… зеленые… платье зеленое… ах!.. я отравл…

Не договорив фразы, старуха упала на пол.

— Отравлена! — вскричала Фульвия, схватив старуху в свои объятья, — чем? кем? букетом? и я отравлена!.. няня!.. няня!.. рабы!.. эй!.. Церинт!.. Дав!.. сюда!..

— Они далеко! — сказал звучный мужской голос сзади Фульвии.

Она обернулась и увидела Катилину.

Заря показалась, когда Курий, весело напевая, вернулся на свою квартиру.

Дверь была отворена; все было тихо в комнатах. В спальне Фульвии на полу лежала Амикла, спавшая крепким сном, усыпленная запахом букета, смоченного эссенцией.

Фульвии не было.

Курий стал толкать старуху, но она только зевала, стонала, и бредила, действие яда еще не прошло.

Ошеломленный юноша дико озирался, ничего не понимая, и напрасно звал своих рабов.

— Похищена! — простонал он, упав на широкий диван и схватив себя за волосы, — кем? для чего? или изменила? бежала?.. неверная!

Он убежал на улицу, намереваясь отправиться к Мелхоле, отец которой занимался похищением и тайной продажей людей, и дать ей хоть последние деньги, чтоб выручить Фульвию, если еврейка найдет ее.