Тогда было принято обедать очень долго: кушанья подавались с музыкою и пением. Но на этот раз по случаю траура ничего этого не было. Все скромно улеглись на мягкие кушетки около большого стола в виде буквы П и кушали, тихо переговариваясь о городских новостях.

После обеда Лентул ушел; Цецилия увела Росцию в свои комнаты, чтоб вместе отдыхать; Аврелия ушла со своими кузинами в их комнаты, где они ей показали множество разных прелестных вещиц, забавляясь простотою провинциалки, гуляли с нею в саду, купались и бегали. День прошел очень весело и быстро.

После ужина, поданного в час заката, Аврелия уже хотела лечь спать, как рабыня, приставленная к ней теткой, доложила, что ее зовет отец. Сердце Аврелии затрепетало; она как будто проснулась от волшебных грез или спустилась с Олимпа на землю. Перец, утки, коты, веретено и… грозная палка — предстали ее воображению, слившись в неразрывное целое с образом ее отца.

В комнате, куда ее ввела рабыня, сидели оба Аврелия у красивого, круглого, деревянного стола.

Марку было лет шестьдесят; он был очень бодр и моложав для своих лет, так же как его старший брат слишком дряхл для своего возраста. Его поддерживала и ободряла вечная суета политического поприща с его надеждами и опасениями, торжествами и поражениями, проектами, планами, наградами, славой, тогда как Тит совершенно одичал и одряхлел от однообразной деревенской жизни с ее мелкою вознею без всякого интереса.

Аврелия робко вошла и молча остановилась среди комнаты.

— А вот и дочь моя, — сказал Котта, обращаясь к брату, — дочь, подойди к дяде-то!

Аврелия робко взглянула на своего отца и чуть не вскрикнула от ужаса: ее отец был гораздо бледнее обыкновенного от усталости.

«Мертвая Голова!» подумалось ей.

Она потупила взор и подошла.

— Славная, стройная девушка! — заметил Марк. — Ты, милая похожа на твою мать.

— Здравствуй, дядюшка!.. да хранят тебя боги!

— Будь здорова и ты, моя милая!.. да что же ты так робеешь-то? ну, погляди, погляди на меня, дитя мое!.. ах, какая ты дикая!

Но в эту минуту ничем нельзя было заставить Аврелию глядеть на кого бы то ни было.

— Аврелия, — сказал отец, — какое это на тебе платье? — точно новое.

— Это платье Клелии, батюшка.

— Я не знал, что теперь здесь носят белое в дни траура; купи себе завтра новое платье; моя дочь должна иметь все свое. Вот деньги.

Он отсчитал скудную сумму, достаточную только на покупку одежды, едва приличной для сенаторской дочери.

Аврелия взяла деньги, сказала:

— Желаю вам покойной ночи, батюшка и дядюшка! — и ушла.

Отец был бледен… ах, как бледен!.. отчего? почему? яд коварных сказок Лентула уже отравил помыслы Аврелии; она едва не считала в эту минуту своего отца за самого злодея или за его клеврета. Но эта мысль у нее, к счастью, перемешалась с другой. Аврелия была рада, что ее отец ошибся в выборе траурной материи для нее, размышляя, в какую грязную ветошку превратился бы ее наряд от долгого путешествия, если б был белым; теперь же она могла незаметно отдавать его в стирку, надевая платье кузины.

Проходя по комнатам на женскую половину, она встретила Барилла, шедшего к господину; молодой сириец весело посвистывал.

— Как провел ты день, Барилл? — ласково спросила Аврелия, остановив невольника, но в тот же миг смутилась, испугалась и отвернулась от своего любимца, вспомнив опять Мертвую Голову.

— Мне было весь день очень весело, госпожа, — ответил невольник, — я встретил Аристоника, что жил прежде в деревне, у Кая Сервилия… Аристоник водил меня целый день по городу… взгляни, какая диковина!

— Взглянуть?!.. ах, нет, Барилл!.. послушай: поди вон туда к окну и отвернись от меня.

— Зачем госпожа?

— Ты не хочешь?.. ты… ты не можешь!

— Чего не могу?.. все сделаю, что тебе будет угодно мне приказать.

— Ступай и не гляди на меня… хорошо… стой там, но не гляди… ты не бледный.

— С чего же бледным-то мне сделаться, госпожа? — со сдержанным смехом спросил сириец, глядя в одну точку и не шевелясь.

— Нет, не бледный, — повторила Аврелия, — теперь поди ко мне и скажи, где Бербикс и Дабар? они не пьяны и не буйствуют, как дома?

— Бербикс и Дабар встретили Аминандра и развлекались с ним по своему вкусу.

— Разве Аминандр товарищ этим драчунам?!

— Жаль, госпожа, нашего бедного учителя!.. наружность его очень мало изменилась, но душа в нем не та, что прежде.

— Не та душа! — с ужасом вскричала Аврелия, — он потерял свою душу!

— Он — погибший человек, гладиатор… жизнь ему ни по чем… пьет он и дерется не лучше Бербикса.

— Ужасно!.. верно, он встретил Мертвую Голову.

— Какую, госпожа, голову?

— Чародея Мертвую Голову, о котором Вариний часто говорит.

— Пустое говорит старый сплетник, но, жаль, правда, что в голове Аминандра умерло, кажется, все хорошее; он и прежде был горд, а теперь… это просто какой-то фараон, недоступный со всеми, кто не хочет пьянствовать и драться. Силища у него… ужас!..

— Он и прежде был силен.

— Далеко не так, как теперь.

Барилл вынул и показал красивые серьги с жемчугом.

— Это для Катуальды, — сказал он самодовольно.

— Как ты достал?

— Аристоник подарил; он очень разбогател.

— Берегись бледных людей, Барилл! — сказала Аврелия уходя.

«Аминандр получил ужасную силу, в голове его умерло все хорошее… нет сомнения, что он встретил Мертвую Голову и стал его клевретом!.. а я с ним говорила; глядела в его глаза; цела ли и моя душа?» — подумала Аврелия в беспредельном страхе.

Аврелия легла, но ей не спалось очень долго; она мечтала в тишине вечера, околдованная и новой обстановкой, и коварным Лентулом. Все ей казалось восхитительным и вместе ужасным: и люди, и животные, и здания, и самая мебель до последней задвижки. Тетушка и кузины чрезвычайно добры и ласковы; Лентул — чрезвычайно умен, опытен, везде был и все видел; о чем его ни спросишь, — все знает, и так добр… безгранично добр!..

Бедный Кай Сервилий! его добродетели померкли в глазах Аврелии, потеряли цену, потому что из слов двоюродных сестер она вывела заключение, что здесь, в Риме, все хорошие люди не бьют рабов и ласково с ними обходятся, все отпускают их на волю или позволяют торговать. Сервилий — один из хороших римских патрициев — больше ничего. Ей показалось, что в Риме знатный человек и не может быть дурным, что все непременно похожи на Сервилия, все одинаковы. Дурными могут быть только люди из простонародья или фабриканты, потому что кузины сказали ей, что те бьют рабов. Мерилом добродетели человека для Аврелии только и было одно обращение с рабами, потому что она видела жестокость своего отца и благодушие Сервилия Нобильора, вращаясь всю жизнь почти только между этими двумя столь несхожими характером помещиками.

Аврелия отворила оконные ставни, села на подоконник и долго мечтала, любуясь темным небом, усеянным яркими звездами, сиявшими над тенистым садом, между деревьями которого белели статуи и вазы, и с наслаждением прислушиваясь к мелодичному плеску фонтана в купальне.

— Флавий!.. Флавий!.. — шептала она страстно и молилась о неизвестном ей несчастливце, гонимом Роком в лице какой-то женщины и злодея Мертвой Головы.

Из кустов вышла женская фигура в легком покрывале.

Аврелия высунулась из окна и тихо позвала:

— Клелия, это ты?

— Отчего ты не спишь, моя милая? — спросила девушка, подбежав к окну, — ты мечтаешь?

— Да… здесь так хорошо!

— О чем ты мечтаешь, о любви?

Клелия вспрыгнула на широкий цоколь; Аврелия нагнулась и обняла кузину.

— Да, Клелия, я люблю… ах, как я люблю!

— Кого?

— Не знаю кого… молодого человека, которого встретила дорогой.

— Он из знатных?

— Да.

— Ты можешь с ним здесь встретиться… ты знаешь его имя?

— Да.

— Как его зовут?

— Я не могу сказать.

— Я также люблю, Аврелия… я очень, очень счастлива… это было уж давно; мама взяла меня с собою и Марцией в первый раз в цирк. Я до того увлеклась представлением, что уронила мой веер за барьер; сенаторские места у самого барьера. Происходил бег на квадригах. Вдруг за барьер прыгает прекрасный молодой человек; рискуя сломать шею или даже попасть под квадригу[27]. Я вскрикнула от ужаса. Он упал и ушибся, к счастью, без особенных повреждений, поднял мой веер и бросился к выходу. Я получила мой веер из его рук и полюбила с этого момента безумно… целый год я не видела моего милого и тосковала. Однажды приходит ко мне отец и говорит: «Клелия, я тебя просватал». Мне это было очень неприятно, но я должна была покориться; если б жених не понравился, меня не стали бы принуждать. Представь мое удивление! — Люций Фабий, мой жених, оказался именно тем самым молодым человеком, о котором я мечтала с тоской целый год, не зная его имени. Когда я это рассказала маме, она также очень обрадовалась и сказала, что боги часто внушают отцу, кого выбрать мужем для дочери. У родителей самый верный инстинкт во всем, что касается счастья их детей. Иди, Аврелия, непременно за того, кого твой отец выберет.