— Что, дочь, разбежались глаза-то? ведь это не наша Аврелиана! — сказал он ироническим, но ласковым тоном, какого она давно от него не слыхала.

Путешествие ободрило и развеселило старика; хозяйства, его idee-fixe, теперь на лицо не было, ему не к чему было придираться.

— Да, батюшка, здесь очень хорошо.

— Воротишься домой, помни, как мы в великий Рим ездили, все запомни!.. сиди пока здесь, я пойду и разбужу привратника; тут спят-то долго, не по-нашему.

Он ушел с Бариллом в сени и скрылся в дверях дома.

Аврелия несколько времени ждала. Наконец в сенях показался величественного вида красивый пожилой человек, одетый, как и все, в темные, траурные одежды. Аврелия не обратила внимания на то, что на нем не было тоги, — потому что помещики не соблюдали этого этикета в одежде. Окруженный рабами, величавый старик сошел с лестницы.

Аврелия быстро выпрыгнула из повозки и, вскричав: «Дядюшка!» — хотела обнять незнакомца.

Не выразив никакого недоумения, не улыбнувшись на эту провинциальную выходку, старик ловко увернулся от нежданной ласки и, выручая из неловкого положения приехавшую, почтительно сказал:

— Твой высокопочтенный дядя, Марк Аврелий Котта, изволит почивать. Высокородная Аврелия Аврелиана, твой родитель поручил тебя мне; следуй за мной на женскую половину дома!

И он повел смущенную девушку через длинную анфиладу комнат, украшенных с невиданным ей великолепием. Комнаты прихотливой Люциллы показались ей теперь бедными и простыми в сравнении с тем, что она тут увидела. Она перестала с этой минуты обвинять Люциллу в страсти к роскоши. Все блестело и пестрело пред ее глазами до того, что она не могла ничего разглядеть. Там статуя, тут ваза, здесь огромный стол на золоченых ногах, с доской из мраморной мозаики. На полу изображено мозаикой целое сражение; на потолке — боги; в огромной клетке из слоновой кости прыгают и щебечут ярко-желтые маленькие птички, заливаясь трелями, похожими на пастушью свирель; под имплювиумом (отверстием в потолке) бьет до потолка фонтан, а в его бассейне плавают золотые рыбки. Везде слоновая кость, золото, черепаха, белый мрамор… одно лучше и пестрее другого.

— Кто ты, мой почтенный спутник? — спросила Аврелия старика.

— Владелец коринфских лавок, что за форумом, Биас, верный раб высокопочтенного Марка Аврелия.

— Но ты сказал — владелец…

— Да, я купец.

— Как же так? раб и купец… владелец…

— Я принадлежу твоему дядюшке, а вот эти рабы и коринфские лавки принадлежат мне, также и гостиница у Капенских. ворот, потому что я их купил, как прежде купили меня.

Аврелия ничего не поняла. Боясь попасть снова впросак, она перестала расспрашивать.

Приведя ее в атриум женской половины, Биас показал ей мягкое ложе около стола и сказал:

— Прошу высокородную Аврелию возлечь; я принесу сейчас тебе завтрак; чего ты желаешь, госпожа, кушать?

— Что дадите; мне все равно; если тетушка спит, то я могу…

— Твоя высокопочтенная тетушка, Цецилия, почивает; почивают и ее дочери; я — главный дворецкий твоего дядюшки; скажи, что ты привыкла кушать по утрам?

— Мне совестно тебя беспокоить, Биас, — ответила Аврелия, никак не могшая помириться с мыслью, что с нею говорит невольник, а не сенатор, — если есть ячная каша или гороховая похлебка… но я, право, подожду общего завтрака.

Дворецкий и тут без всякой улыбки невозмутимо возразил:

— К сожалению, этих кушаний еще не сварили, не угодно ли тебе фаршированной осетрины, мурены, сосисок из дроздов или соуса из черепахи?

Новая загадка…

«Как это, наготовив лакомства, еще не успели сварить самого обыкновенного кушанья? ах, верно, у дядюшки вчера гости были, осталось», — подумала Аврелия.

— Принеси, Биас, чего-нибудь; мне все равно, — ответила она дворецкому.

Он ушел со своими рабами, она осталась одна. Ей показалось неприличным лежать за столом при мужчинах.

— Верно, тетушке служат женщины, — подумала она.

Странные звуки привлекли ее внимание. Кто-то говорил. Слова были человеческие, но голос не человечий.

Эти строфы повторялись несколько раз.

Аврелия вздрогнула в испуге; это Лар, дух одного из предков, заговорил с ней.

Раздался свист.

Аврелия сотворила молитву. Стихи, свист и просьба повторялись.

— Добрый Лар советует мне забыть мою печаль, — думала наивная девушка, — какие здесь люди незаботливые! у нас Эвноя всегда поутру приносит жертвы Ларам… выйдет и бросит ложку каши на воздух с молитвой.

— Диас, ты слышишь эти просьбы? — сказала она дворецкому.

— Слышу, госпожа. Эй! Нарцисс, накорми говоруна, его болтовня тревожит госпожу.

Такое презрительное отношение к одному из домашних богов еще больше смутило Аврелию.

Дворецкий принес и расставил на столе десять тарелок из чистого серебра, полных кушанья.

Аврелия ни за что не соглашалась лечь при мужчинах: она еще никогда не лежала за столом, а только слышала о таком обыкновении знатных.

— Как это едят? — спросила она простодушно, — ложкой или руками?

— Как будет тебе угодно, госпожа.

— Ах, какое вкусное тесто! — воскликнула она через минуту.

— Это не тесто, а рыба.

— Рыба?

— Так точно: рубленая осетрина.

После рыбы она принялась есть артишоки не с того конца и уколола себе язык.

— Что это, вареные розы?

— Артишоки, госпожа.

— Отчего же их не разжуешь?

— Да это не кушают.

Дворецкий объяснил ей, как надо есть незнакомые деликатесы.

— Мне один благородный человек говорил, что у вас даже предметы домашнего обихода не такие, как в Ноле; я вижу, что это правда.

— Не могу знать, госпожа.

Аврелия встала из-за стола.

— Здесь есть книги, госпожа, сказал дворецкий, — потрудись побыть здесь; твоя тетушка уже уведомлена о твоем приезде и сейчас выйдет; здесь есть рисунки; надеюсь, что ты не соскучишься.

— Я никогда не скучаю.

Дворецкий и рабы ушли, оставив Аврелию делать, что ей угодно. Она осмотрела вазы и статуи, украшавшие комнату; потрогала толстую драпировку, чтоб решить, деревянная она или матерчатая.

Из-за одной статуи выскочило существо, похожее на человека, но маленькое, безобразное, покрытое шерстью, и стало кривляться, дразня Аврелию яблоком, которое имело в руках; оно пищало и шипело.

«Это, верно, тот самый дух, что просил есть, — подумала провинциалка, — у нас приносят Ларам в жертву кашу, а тут — яблоки… как странно!»

Гримасник прыгнул к ней на плечо, погладил по голове и исчез за статуей, прежде чем она успела вскрикнуть.

В комнату вошло теперь другое существо, похожее на ягненка, с курчавою, белою шерстью, и стало ласково прыгать около изумленной девушки. Она его погладила.

Гримасник снова выскочил и начал валяться по полу, играя с ягненком.

— Правду мне говорил Сервилий, — подумала девушка, — здесь и животные-то не такие, как у нас: у этого ягненка нет копыт.

Странный, нечеловеческий голос опять засвистал и стал декламировать стихи.

«Кто это говорит и где? — думала Аврелия, — загадка следует за загадкой… что это за странный мальчик? нос у него приплюснутый, зубы острые, руки длинные, шерсть на теле заменяет одежду… неужели у тетушки такой безобразный сын? дядюшка, верно, его оттолкнул ногой при рождении и сделал рабом… ах, какой гадкий!.. этого не может быть!.. это, верно, невольничий ребенок… отчего же он здесь, а не в кухне?.. говорят, что где-то живут низкорослые, безобразные люди — пигмеи; это пигмей, вот что!.. кто же он? тетушкин слуга или шут?»