— Ненавидишь? это значит, что ты их видела, Катуальда! где ты их видела?

— Я не хотела тебя пугать, оттого и не говорила о них: мало ли что мы, рабы, знаем… нельзя о всем болтать!

— А если батюшка увидит Мертвую Голову…

— Он нам вчера встретился дорогой.

— Мертвая Голова?

— Да.

— Батюшке и Сервилию?

— Что ж тут особенного — ехали да повстречались.

— Теперь мне понятно, отчего батюшка не вернулся домой!.. он убит или… или сделался разбойн…

— Аврелия! — прервала Катуальда, — ты как будто не в своем уме!

— Да ведь каждый, кто взглянет на этого ужасного человека и поговорит с ним, будет убит или превратится в злодея.

— Кто тебе натолковал такую чепуху?

— Вариний… он меня проводил сюда.

— Живет старик со своей старухой одиноко в избушке с кухаркой да двумя курицами и плетет от скуки и безделья всякие нелепые сплетни!.. ха, ха, ха!.. да, госпожа, Фламиний очень опасен, — прибавила Катуальда, лукаво подмигнув, — только не тебе.

— Кому же?

— Люцилле, — шепнула Катуальда Аврелии на ухо, — твой батюшка не вернулся, потому что кто-то умер.

— Умер! ах!.. говори, говори, кто умер? батюшка или… или Сервилий?.. ах!.. Мертвая Голова!..

— Да полно тебе плакать-то, госпожа! Люцилла, пожалуй, все это из окошка подсмотрит; тогда конца не будет ее насмешкам. Ты видела, как я весело работала с песнями… оба они живы и здоровы; умер кто-то из знакомых; я не расслушала, что об этом говорилось… какой-то Сулла… поэтому свадьба твоего отца и твоя отложена до весны.

— Бывший диктатор?

— А кто его знает… господа разговаривали между собою, а я болтала с Бариллом; он очень рад, что меня сюда продали.

Из окошка, действительно, высунулась прелестная головка Люциллы, окруженная, как блестящим ореолом богини, пышными локонами белокурых волос, собранных сзади в золотую сетку.

— Катуальда! Катуальда! — кричала красавица, — довольно тебе возиться с этим котлом!.. Архелая его дочистит. Ступай скорее сюда и взгляни, что я тебе покажу!..

— Сейчас! — отозвалась невольница, взглянув вверх.

— Э, да ты с кем-то целуешься!.. кто это?.. ах, это — Аврелия!.. идите обе сюда!.. Аврелия, мне сейчас приснился ужасный сон про твоего отца, моего милого жениха: он полетел в канаву с своей великолепной лошади и сломал шею.

Аврелия, против желания, поднялась во второй этаж.

В лазурном гроте был беспорядок; обладательница этого помещения, очевидно, только что перерыла все свои шкафы и ящики. Везде на мебели и по полу валялось платье и драгоценности.

— Здравствуй, милая Аврелия! — вскричала Люцилла, обнимая и целуя гостью.

— Здравствуй, Люцилла! — сказала Аврелия, холодно ответив на ее поцелуй, — тебе, ты говорила, приснилось…

— Мало ли какие пустяки мне снятся! ничего мне не снилось; я это сказала, чтоб легче зазвать тебя сюда. Гляди, какая прелесть!.. я это засунула в угол моего гардероба и целый год не могла найти… видишь, какой здесь хаос, точно во время всемирного потопа, когда боги спасли одного только Девкалиона с женой и они потом посеяли камни, из которых выросли люди… ты знаешь этот миф… прелестно! в моей комнате в Риме это было нарисовано на потолке.

Весело болтая, Люцилла вертела в руках великолепную диадему из золотых колосьев с синими сапфировыми цветами.

— Как могла попасть в шкаф для платья такая дорогая вещь! — воскликнула Аврелия.

— У меня все как-то попадает именно не туда, куда следует: платье-под кровать; серьги и диадемы — на вешалки; башмаки — в шкатулки для жемчуга. Я бываю иногда ужасно рассеянна, особенно, когда мечтаю о любви, к твоему отцу, конечно, потому что здесь, в провинции, невеста не смеет любить никого, кроме своего жениха, а я также теперь провинциалка… ха, ха, ха!.. ах, как весело любить и мечтать!.. но мои волосы слишком золотисты сами по себе для золотого убора; это ко мне не совсем идет; примерь, Аврелия!..

Катуальда надела на Аврелию драгоценную диадему.

— Взгляни на себя в зеркало! — продолжала Люцилла, вертя перед Аврелией зеркало, — ах, как это тебе к лицу!.. ты, правда, не блестящая красавица, Аврелия, но ты все-таки прехорошенькая… когда ты попадешь в Рим…

— Никогда я туда не попаду, — прервала Аврелия.

— А тебе хотелось бы?

— Мне ничего никогда не хочется такого, что не могу получить.

— А все-таки хочется! вижу по твоим глазам, что хочется; не скроешь.

— Да, мне хочется. Здесь все одно и то же, каждый день, но я уже привыкла.

— Счастливица, ты попадешь в Рим скоро, скоро, а я останусь здесь, в этой скучной глуши… Сулла умер: твой отец едет в Рим на похороны и везет с собой тебя; это мне сказал вчера вечером Сервилий. Ах, как весело тебе будет в Риме!.. даже во время траура там весело.

— Батюшка меня никуда там не пустит.

— В Риме-то!.. стоит тебе захотеть, так и стоглазый Аргус там за тобою не усмотрит и не устережет… твои кузины — прелестные девушки; я с ними была знакома. Ты увидишь непременно Кая Цезаря; береги твое сердце, Аврелия! Кай Цезарь — ужасный плут; одна только я в него не влюбилась; он величав, строен, у него прелестные глаза, полные огня… он так хорошо говорит, что заслушаешься невольно и в восторг придешь, даже когда речь идет о самых скучных предметах. Теперь я надену убор на Катуальду. Погляди, Аврелия, — и Катуальда стала хорошенькой.

— Никогда я хорошенькой не буду, — отозвалась невольница, охотно любуясь на себя в зеркало, надевши диадему.

— Полно хитрить! каждая женщина может сделаться хорошенькою, если захочет и сумеет.

— Я не умею и не хочу.

— Никогда этому не поверю. Ах, как я устала возиться с этою диадемой!.. Катуальда, позови кого-нибудь и приберите все это, куда следует.

Скинув свою прозрачную, кисейную, утреннюю одежду, Люцилла прыгнула в роскошную мраморною ванну и начала плескаться.

Катуальда привела трех рабынь: две из них стали ей помогать приводить в порядок вещи, а третья подошла к ванне, чтоб помогать госпоже, то подавая какой-нибудь флакон с духами, то цветы, то статуэтку, которую ей пришла фантазия вымыть, то губку, то полотенце.

Аврелия никому не была нужна среди этой суеты; грустно подошла она к окну и задумалась; ей захотелось поскорее выйти от своей шумливой подруги домой. Сервилий возвратился домой вчера, но не прислал ей известия об отце, как будто он о ней забыл. Теперь все стало казаться Аврелии в преувеличенном виде. Он ее забыл, знать о ней не хочет; ах, как это горько, как ужасно!

Рассеянно взглянувши в сад, она увидела своего отвергнутого жениха. Сервилий ходил между клумб, вооруженный небольшим садовничьим ножом, и подрезывал розы, обрывая сухие листья; его лицо было печально и бледно. Последив несколько минут за его работой, Аврелия тихо вскрикнула, как бы почувствовав сильную боль в груди, и бросилась вон из комнаты.

— Куда ты, госпожа? — остановила ее Катуальда.

— Туда… в сад… к нему! — отрывисто ответила Аврелия и, точно безумная, сбежала с лестницы. В триклинии, у двери, выходившей в сад, она остановилась; робость овладела ею.

— Зачем я пойду к нему, что я ему скажу? — подумала она, — но я должна с ним говорить, говорить наедине, как он вчера со мной говорил, должна!

Она вышла в сад и робко подошла к цветам.

Сервилий, как бы не замечая любимой девушки, продолжал свои занятия.

— Доброе утро, Кай Сервилий! — тихо сказала она.

— Здравствуй, Аврелия, — ответил он, холодно поклонившись, — ты, вероятно, пришла ко мне, чтоб узнать, зачем твой отец остался ночевать в городе?

— Да, я пришла, чтоб…

— Не тревожься о нем, случилось кое-что важное для него.

— Мнё Люцилла говорила, что диктатор умер.

— Да, он умер. Я — человек не его партии, поэтому траура не надену, но твой отец желает даже быть на похоронах. Я ему представлял всю утомительность далекого путешествия в его годы; это может дурно подействовать на его здоровье; но он не захотел меня слушать. Он возьмет и тебя с собою.