Афраний не приметил двух человек, притаившихся около дров и следивших за ним, как кошки за мышью; это были Катилина и Лентул, уславшие Курия домой без рассуждений.

Поняв, что вместо того, чтобы спасти, он только завлек друга в ловушку, Курий, не зная, что делать, бросился к Дионисии; ее не было дома; она танцевала на пиру у богатого расточителя Фламмы. Курий бросился в дом Фламмы и был впущен только в сени, как не приглашенный; не добившись ничего, он с растерзанным сердцем вернулся к храму Весты, но уже не успел досмотреть финала трагедии, виновником которой он признавал одного себя; все там уже было кончено. Схватив себя в отчаянии за волосы, Курий стал рвать свои прекрасные густые кудри и, как сумасшедший, убежал домой, где напился до бешенства и в первый раз в жизни прибил свою до сих пор обожаемую Фульвию и ее ребенка.

Афраний снял с себя одну сандалию, пояс с подвешенным к нему мечом и плащ; свернувши все это вместе, он перекинул, как ему было приказано, через ограду прямо в храм, состоявший из одних колонн под крышей без стен.

Сделав это, легкомысленный юноша радостно засвистал и слез по дровам вниз с ограды, чтобы скорее бежать со своими векселями к Дионисии и с ней за море… сильные руки двух злодеев схватили его неожиданно, кинжал сверкнул в руке Катилины и вонзился в сердце юноши; раздался громкий стон, и Афраний упал без дыхания.

Начался шум, прибежали сторожа с факелами и доложили начальнику обители.

Узнав Афрания, известного, как герой всяких шалостей на улице и в театре, Лициний, осматривая его рану, приметил сверток, висевший на его шее на шнурке, вместо похищенных документов помещенный злодеем. Развернув его, Лициний прочел подложное письмо: «Марк-Афраний изменившей ему деве говорит: — Прощай, изменница, на веки! для тебя я покинул Дионисию на целый год; для тебя я скучал на Востоке вдали от родины, исполняя твои капризы. Я думал, что ты отсылаешь меня, потому что боишься нарушить твои обеты, не в силах противиться моей любви. Я узнал все, Марция, все! я умираю от своей руки, потому что жизнь мне постыла: ты меня не любишь; Дионисию я покинул, потому что ты мне приказала; отец лишил меня наследства. Нищий, не любимый ни тобой, ни Дионисией, ни друзьями-льстецами, я не могу больше жить; я умираю вблизи тебя; наслаждайся любовью с моим счастливым соперником; я так презираю его, что не в силах даже написать это отвратительное имя. Целую неделю скрывался я в Риме, следя за тобой, и в этот короткий промежуток времени видел даже больше, чем хотел».

Если б Лициний взялся хладнокровно за дело, тронувшее его самую слабую струну, то через час истина могла бы обнаружиться. Но он воскликнул: — Чистая Веста оскорблена! — скомкал письмо и, приказав всем присутствующим стоять, как они стояли, у тела Афрания, взял пятерых и велел им глядеть в храм сквозь отворенные ворота.

— Гордая Марция наконец уличена!.. — размышлял старик в злобном торжестве.

Он оправил на себе одежду и гордо, с сознанием своего достоинства, тихо и величаво пошел в святилище.

Ошеломленная испугом, когда влетел, подобно огромной птице, плащ, развернулся, разостлался на каменном полу, и из него с громким стуком выпал меч вместе с поясом и мужской сандалией, Марция, немного задремавшая после принесения со внешнего двора дров и возложения их на жертвенник, в первую минуту не знала, что ей делать: оставить ли эти предметы без внимания, как чары злобных ночных духов, — ламий и стриксов, — и заставить их исчезнуть заклинанием; бежать ли ей к жрецам с докладом; или же спрятать. Спрятать брошенное было некуда, потому что в храме ничего не было, кроме статуи богини и жертвенника с неугасимым огнем, а на дворе только росло священное дерево, увешанное волосами постриженных дев.

Странные вещи можно было только выбросить за ограду, или вынести, или же зарыть.

Пока Марция размышляла, что ей делать, не слыхавши ни предсмертного стона Афрания, ни шума сбежавшихся свидетелей, Лициний тихо и торжественно вошел к ней.

Одного взгляда на новые улики было достаточно для полного торжества угрюмого жреца.

— Марция-Аврелиана, что это за вещи и откуда попали они в неприкосновенное святилище? — сурово спросил он, указывая на подброшенное своим костлявым пальцем и устремив на деву взгляд, похожий на взгляд ястреба, поймавшего добычу.

— Я не знаю, как это явилось, — ответила она, — свалилось ли сверху или из-под земли.

— Нечистые вещи непосвященного попали к подножию жертвенника богини, потому что его охранительница нарушила свой обет.

— Ты лжешь, Лициний!

— Вот еще улика.

Марция прочла в руках жреца подложное письмо Афрания.

— Интрига против меня, — сказала она, затрепетав, и обняла жертвенник, ставши на колена.

— Не дерзай касаться святыни! — вскричал Лициний, сорвал с головы Марции священную повязку и грубо схватил ее за руку, стараясь оторвать от жертвенника, — ты не только нарушила твой обет, но допустила, на свидание с тобою в самое святилище Афрания, что доказывается присутствием этих вещей. Он был здесь сегодня; другой, о котором он упоминает, мог быть также; непосвященные проникают в святилище!.. о, до чего я дожил!.. клянусь моим священным, саном, это не останется без наказания для устрашения и удержания других слабых дев.

— Свидетельствуюсь священным неугасимым очагом богини, — я невинна.

— Против этих улик твоя клятва бессильна.

— О, Веста!.. неужели ты не защитишь от клеветы твою жрицу?!

— Иди за мной!.. скоро я позову тебя к суду в присутствии всей коллегии.

Лициний вывел Марцию из храма.

— Позвать Валерию, чтоб не остался без надзора священный огонь, — приказал он.

— Марция, узнаешь ли ты этого человека?

— Я узнаю Марка-Афрания, но еще раз клянусь, что не только я не нарушала моего обета, но и он меня не соблазнял никогда. Мы были знакомы, видясь у наших общих родных и знакомых, но это было знакомство простое, как со всеми.

— Он умер от своей руки, а в минуту смерти не лгут. Свидетели, читайте это письмо!

Лициний бросил в толпу бумагу.

— Улики ясны? — спросил он.

— Ясны! ясны! — раздались голоса. Многие из толпы злорадно улыбались, предвкушая наслаждение невиданным зрелищем похорон живой весталки у Капенских ворот.

— Понтифики, — обратился Лициний к своим помощникам, — уведите уличенную в ее квартиру и стерегите, не допуская к ней никого до дня ее суда.

Марцию увели. Все разошлись, толкуя о случившемся скандале, каждый на свой лад, только, к несчастью, никто не прозрел истины. Лициний ушел на свою квартиру в сопровождении двух служителей, несших улики: подброшенные части одежды и письмо.

Тело Афрания положили на носилки и тихо понесли при свете факелов по улицам в дом его мачехи, Орестиллы.

Пир в доме Фламиния-Фламмы кончился. Окруженная молодежью и подругами, Дионисия шла домой, повторяя по общей просьбе поклонников свои воздушные па на улице.

Вся подкутившая компания была очень весела.

— Другие возвращаются домой не по-нашему, — смеясь заметил Лентул, указывая на рабов, несущих носилки, — тот весельчак даже уснул на пиру.

— Это покойник, — сказал Катилина.

— А я держу пари, что спящий, — возразил Лентул, — сто викториатов против двадцати.

— Идет.

— Прекрасная Дионисия решит наш спор.

Они с хохотом бросились к процессии, потащив танцовщицу за собой.

Прежде чем рабы успели остановить дерзкого, Лентул, без всякого уважения к мертвецу, сорвал с него покров. В груди юноши еще торчала рукоятка кинжала, никем не вынутого из глубокой раны его сердца.

— Афраний! — вскрикнула Дионисия, упав на колена у тела, — он, может быть, еще жив… только ранен… милый!.. милый!.. ах!..

Она вынула кинжал из раны.

— Его кровь не течет… ах!.. он умер… нет, нет!..

Она приложила ухо к его груди.

— Его сердце не бьется!.. все кончено!.. милый, зачем ты меня не послушался!.. зачем не бежал?!

— Он убил себя сам, — сказал один из рабов, несших тело.