— Друг я тебе или господин? — спросил певец.

— Как тебе угодно.

— А тебе?

— Друг.

— Если так, давай руку и пойдем дальше.

Солнце стало садиться. Бродяги все шли дальше и дальше от Рима на юг, избегая проезжей дороги, пробираясь по лесам и горам.

— Нарцисс, — сказал певец, — что с тобой? ты весь дрожишь.

— Это припадок моей лихорадки.

— Давно она тебя мучит?

— Больше года. Ночлеги на каменных ступенях лестницы и почти постоянный голод вместе с горем причинили мне эту болезнь.

— Я не стану лечить тебя ничем; спокойствие излечит тебя лучше лекарства. В тебе я еще не вижу опасной болезни. Не думай на грустный лад; будь веселее; ты молод; надейся; я не брошу тебя, мой друг.

— Эта лихорадка мучила меня прежде изредка, но потом я стал чувствовать ее почти ежедневно.

— Когда мы выйдем из этих мест, зараженных близостью болотистых маремм, ты выздоровеешь. Нам надо догнать бандитов; они приютились на ночлег здесь недалеко в одной пещере; нам нельзя оставаться на ночь без кровли.

Нарцисс едва передвигал ноги, следуя за певцом; когда они начали взбираться на гору, силы совсем оставили его.

— Друг, — сказал он печально, — я не могу идти.

— Я ниже тебя ростом — сказал певец, — обопрись на мое плечо.

— Я скоро надоем тебе; ты раскаешься, что взял меня и заплатил деньги; я долго не выздоровлю и ничего не заработаю.

— Разве ты виноват, несчастный, что злые люди мучили тебя? я уверен, что ни я не раскаюсь, ни ты не пожалеешь, что попал в мою власть. Иди же, иди!.. тут нельзя оставаться; скоро стемнеет. Днем было тепло, а теперь уже холодно; скоро поднимется такой же резкий ветер, как вчера. Сделай усилие, Нарцисс, иди!

— Друг, я задыхаюсь; моя грудь болит, голова кружится, я ничего не вижу.

— Еще несколько шагов, и дорога пойдет под гору. Не оступись!.. ты можешь свалиться с этой крутизны.

Он крепко обхватил стан невольника и повлек его за собой. Они с трудом достигли вершины горы.

— Нарцисс, — сказал певец, — стоит сойти к морю, и мы дойдем до пещеры; там ждет тебя удобная постель, спокойствие; мы тут три дня проживем.

Нарцисс не ответил, только застонал, беспомощно прижавшись головой к плечу бродяги.

— Высшие силы! — взмолился певец, — что мне с ним делать? он не может идти. Я понесу его.

Он поднял больного и понес, но, сделав несколько шагов, тихо опустил его на землю и сел подле него, не зная, на что решиться.

— О, Природа! — шептал он уныло, — зачем, наделив одних из твоих детей силой, лишила ты ее других? если б болезнь сразила меня, он донес бы меня без труда, а я не могу нести его. Ты все дала мне, Природа: ум, силу воли, мужество сердца, но силы рук не дала.

Нарцисс очнулся в объятьях своего друга, старавшегося согреть его и защитить плащами от холодного ветра.

— Друг, — сказал он, — ты не Бербикс, потому что он поднял бы меня, как щепку; прости меня за то, что я называл тебя именем этого злодея.

— Кто ж я?

— Не знаю. Теперь мне думается, что ты не разбойник и не волшебник, а простой добрый человек, которому меня жаль. Мой ум не может сопоставить всех противоречий, которые я в тебе вижу на каждом шагу.

— А тебе любопытно узнать, кто я и каково мое прошлое?

— Очень любопытно.

— Очень любопытно! — сказал голос Аминандра, и его фигура выступила из-за деревьев, — любопытство — самая пагубная страсть; оно меня погубило.

— Зачем ты пришел? я не звал тебя, — сказал певец.

— Я ждал, ждал тебя и подумал, что вас тут волки съели.

— Мой товарищ не может идти; его мучит лихорадка.

— Я его взвалю на свои плечи.

— Не смей до него касаться твоими грубыми лапами!

— Твои-то очень нежны!.. на них кора наросла от мозолей и загара.

Усмехнувшись, силач ушел под гору.

— Друг, — сказал Нарцисс, — слеза упала на мое лицо… ты плачешь?

Поцелуй был ответом.

— Пойдем, мой таинственный благодетель; мне теперь легче.

Певец и тут ничего не ответил; он безмолвно приложил свою фляжку к губам больного и дал ему выпить весь небольшой остаток вина. Потом он тихо довел его до подножия горы к маленькой пещере, очевидно, вырытой когда-то корсарами или бродягами для пристанища. Там уже ярко пылал костер и была постель из соломы. Певец начал варить свой ужин, но при первом же стоне больного бросил все и сидел подле него, пока тот не успокоился.

Напрасно упрашивал он певца взять от него один из плащей; при этих просьбах певец только плотнее завертывал его от холода, дрожа сам.

— Ты хочешь, чтоб я взял один из этих плащей, — сказал он, — но я ничего лучшего не могу тебе дать, потом что час моей власти и славы еще не наступил. Я не захвораю. Я волшебник; мои чары меня берегут.

Нарцисс вполне этому верил. Он очень дурно себя чувствовал.

— Когда ты так сидишь подле меня, положив руку на мое плечо, мне легче, — сказал он, — твоя рука и взор имеют магическую силу.

— Я не отойду от тебя, — ответил певец.

— Но ты не ужинал.

— Поужинаю, когда ты успокоишься.

— Теперь ты такой ласковый; ты, может быть, надеешься, что я, когда окрепну, заработаю много, а если я не окрепну никогда? если я останусь больным?.. ты отдашь меня твоему Аминандру.

— Перестань!.. этого никогда не будет. Скоро настанет день, Нарцисс, когда ты сам назовешь Аминандра другом.

— За что?

— Я теперь этого не скажу. Он не разбойник; он бросил это занятие.

— Кто же он?

— Мститель.

— Чей?

— Тех, кто его нанял, — уклончиво ответил певец, не желая продолжать такой разговор, — тебе тепло? пещера нагрелась от костра.

— Да, мне тепло. Если б мне пришлось всю жизнь прожить в такой пещере с тобой… ты был бы ко мне добр, как теперь… если б никогда это не изменилось…

— Ты был бы счастлив?

— Вполне.

— Не верю. Если б тебе вдруг представилась возможность разбогатеть, — ты бросил бы и меня и пещеру, оделся бы в золото, добыл бы не тот кальдарий, из которого пили Нин с Семирамидой, а который Девкалион и Пирра во время всемирного потопа на своем корабле возили. У зятя Семпрония, говорят, была такая диковина.

— Нет, я не хотел бы разбогатеть. В чертогах бывают горести и дорогое вино смешивается со слезами; сладость любви отравляется изменой или разрушается врагом; верная дружба прочнее любви. Но я никогда не разбогатею.

— А если бы это случилось? если бы мы спасли Семпронию жизнь и старик взял меня вместо сына?

— Я не хотел бы этого. Богатство, соблазн, коварство друзей, угрозы, долги… Катилина… ах, не хочу, не хочу!.. друг, не покидай меня!

Он начал бредить и скоро уснул.

— Нарцисс, друг, ты зарю проспал; уже солнце высоко, — сказал певец утром.

Невольник открыл глаза и увидел певца, сидевшего подле пето. На полу около постели стояла кружка с молоком и лежал кусок хлеба.

— Я уж позавтракал, — продолжал певец, — мне было жаль будить тебя. Тебе легче?

— Припадок кончился. Как ты добр, мой господин и друг! я очень люблю молоко, но уж давно не пил его… я пил только мутную воду.

— Позавтракай, и пойдем вон отсюда; морской ветерок укрепит тебя, солнце пригреет. Мои слуги уже устроил и. тебе такое же ложе на берегу.

— Твои слуги невидимы, как духи.

— Ты сам не хочешь их видеть. Их много; вдвоем я не решился бы скитаться.

Они жили несколько времени, ночуя в этой пещере, а дни проводя на берегу моря, пока силы больного восстановились. Потом они ушли дальше, как давние друзья. Нарцисс побрел рука об руку с певцом, охотно вторя его тихому пению гимнов в честь красот природы, надежды и дружбы.

Три дня провели они благополучно, ночуя под открытым небом, но на четвертый невольник снова захворал.

Певец помогал другу, чем мог: — смачивал водой его голову, когда его мучил жар; старался его согреть, когда он страдал от озноба; растирал его больную грудь; перевязывал его руку.