— Я обещал не приходить к тебе иначе, как с деньгами и свободой. Я сдержал мое слово. Я выкупил тебя.

— Электрон!

— Это правда. Я заплатил за тебя Аминандру все, что заработал. Я твой господин.

— Ах!

Невольник хотел поцеловать руку своего избавителя, но тот прижал его к своей груди и стал говорить: — Теперь плачь на груди моей о твоих бедствиях; выскажи мне все твои муки; будем страдать вместе!.. ты много плакал, мой бедный друг; я утешу тебя, осушу твои слезы, заменю их улыбкой счастья. Аминандр далеко не такой злой человек, каким кажется, и не нам судить его за его ремесло!.. не бойся его!..

— Разве ты с ним имеешь дело?

— Да, я его товарищ. Не бойся и меня!.. ты не годишься ни в колдуны, ни в разбойники… я найду тебе другое занятие. Ты страдаешь теперь?

— Нет, не страдаю.

— Зачем ты мне постоянно лжешь? ты страдаешь, опасаясь за твое будущее, потому что моя личность, как товарища бандита, внушает тебе ужас и отвращение.

— Нет, Электрон.

— Волшебство не лжет, как ты. Помни, Нарцисс, что я волшебник. Я вижу все твои чувства, несчастный простак. Ты теперь меня боишься, потому что стал такой же моей собственностью, как всякое животное или вещь. Сегодня я стану лечить твою руку, а завтра могу изранить ее хуже прежнего, сегодня я отдал за тебя мои последние деньги, готов отдать мою последнюю пищу и одежду, а завтра заставлю тебя голодать и мерзнуть при непосильном труде; могу продать тебя в рудники, в школу гладиаторов или заставить разбойничать. Эти опасения терзают тебя. Ты не выздоровеешь, покуда хоть малейшее опасение тревожит твою душу. Я это удалю от тебя. Я не могу скрыть, что я колдун и разбойник, не могу и не хочу притворяться. Знай меня сразу таким, каков я на самом деле, но не бойся. Для колдунов и разбойников есть, как и для всех, клятвы, которых они не могут нарушить, несмотря на гибкость совести. Слушай, Нарцисс, мою клятву: клянусь моей верной рукой, удачей, грядущей славой, гением моих волшебных чар, не истязать тебя, не обижать бранью или насмешками, защищать, как друга, не продавать человеку, который покажется тебе опасным, не изнурять никакой работой, не принуждать к поступкам, противным твоей совести.

— Ты добрый господин.

— Можешь презирать меня, но не бойся.

— Я не могу и презирать тебя. Ты поступил со мной великодушно. Ты мог заставить меня быть твоим сообщником.

— Не хочу; ты не годишься ни в колдуны, ни в разбойники… о чем ты плачешь, Нарцисс?

— Это слезы радости и благодарности.

— Полно, не плачь!.. отблагодаришь меня после. Я не требую от тебя никакой клятвы на верность мне; дай мне простое обещание; повторяй за мною: — Электрон Каменное Сердце…

— Я этого не скажу, потому что сердце твое доброе.

— Ну, по-другому: Электрон, мой защитник…

Невольник повторил.

— Мой верный друг.

— Теперь ты мой господин.

— Забудь об этом!.. нищему нельзя иметь раба, подавать не будут. Зови меня другом. Ты презираешь меня и мою дружбу?

— Я не презираю тебя, благодетель, но не смею быть твоим другом, могущественный волшебник, быть может, олимпиец! Надо было заплатить больше миллиона за мой выкуп, а ты выкупил меня за 200 сестерций!.. только сверхъестественной силой ты мог сделать такое чудо.

— Я хочу быть твоим другом.

— Мой верный друг, если тебе угодно.

— Повторяй дальше: — я готов делить с тобою радость и горе нашей общей участи; я не сбегу, не покину тебя и не поссорюсь…

— Я никогда с тобою не поссорюсь!

— Не говори никогда, Нарцисс!.. это слово самое фальшивое, если относится к будущему времени.

— Обещаю тебе мою покорность, верность, усердие… даю тебе мою кля…

— Молчи! ты сам не знаешь, что говоришь: не клянись!.. ты не знаешь, кто я. Я верю тебе без клятвы, потому что вижу твою душу, как даже ты сам ее не видишь.

За дверьми раздался голос Аминандра:

— Электрон, долго ты будешь переговариваться с твоей дорогой собственностью? наши ропщут на замедление.

— Погодите, — отозвался певец, — через полчаса мы будем готовы.

Он подал невольнику холстину, чтобы обмотать ноги от холода, и пару сандалий; потом, когда тот обулся, велел ему сесть на стул и обрил ему кудри, брови, усы и бороду, заменив все это фальшивыми, жесткими, рыжими волосами.

— Узнаешь ли ты себя? — со смехом спросил он, подавши зеркало.

— Нет, Электрон, — ответил невольник, с радостью подумав, что Аминандр теперь уж не узнает его.

— Ха, ха, ха!.. если б твоя жена увидела тебя в таком превращении, отвернулась бы она в ужасе.

— О, нет!.. она была из тех женщин, что любят не за глаза и кудри. Она любила бы меня и таким. Ее душа узнала бы меня, как и я узнал бы ее, если б она даже превратилась в Медузу со змеями вместо волос.

— По симпатии душ?

— Да.

— Электрон, мы уйдем! — закричал Аминандр за дверью, — оставайся с твоей дорогой собственностью. В первом же переулке вас схватят… цап! — и на мышиную лодку! кукуйте там, веселые горемыки, оба!

— Посмей это сделать! — отозвался певец, — Росция имеет право…

Гладиатор застонал и ушел от двери.

— Отчего он боится Росции? — спросил невольник.

— Его сын попал в тяжкую неволю, но был унесен от жестокого господина. Росция скрыла его. У всякого Ахиллеса есть своя уязвимая пятка недогадливости. Аминандру самая его хитрость послужила во вред; он наложил сыну клеймо на плечо, чтоб не потерять его, но вышло хуже: предосторожность обратилась в улику. Мальчик скрыт от отца под другим именем. Росция эксплуатирует с тех пор богатыря, как хочет; стоит мне ей пожаловаться, и мальчика отдадут в рабство.

Певец подал невольнику другое платье. Они — надели плащи с капюшонами и вышли из дома.

— Взгляни, Нарцисс, какая яркая звезда блестит над нашими головами в самом зените, — сказал певец, — это добрый знак, звезда надежды.

Невольник ничего не ответил, только крепко пожал руку своего спутника.

Пройдя несколько улиц, певец постучался в окно одного дома. Ставни открылись; молодая женщина высунула голову. Певец вспрыгнул на карниз и произнес: — Катуальда!

— Электрон!

— Я пришел проститься; ухожу далеко и надолго. Скоро ли вернется твой муж?

— Я получила письмо; он скоро будет здесь.

— Мы не одни, Катуальда. Я вижу, что какой-то старик смотрит сюда.

— Это мой товарищ. Он такой же старик, как и я с тобой.

— Понимаю. Зачем ты с ним идешь и куда?

— Куда надо.

— Где Аминандр?

— Ушел со своими вперед.

— А ты пойдешь один с этим человеком?

— Да.

— Он тебе знаком?

— Немного.

— Кто он?

— Это Нарцисс, мой слуга.

— Нарцисс?.. чужой для тебя?

— Чужой.

— Не машинист ли он из театра?

— Не знаю… ах!.. ты меня надоумила; это, без сомнения, машинист… гром катал в театре… он прежде под другим именем служил в кучерах.

— Служил ли он в кучерах, я не знаю, но не ходи с ним вдвоем, если это тот самый… это вор, пьяница и забияка-грубиян, каких мало.

— Я знаю, что делаю.

— Не ходи с ним!

— Прощай, Катуальда!.. я надеюсь, что ты не обидишь мою дочь. Ты знаешь, какая крайность заставила меня продать ее.

— Я сама была невольницей. Будь покоен; я не позволю и моему мужу обижать Амариллу.

— Прощай, моя милая, моя сестра!

— Прощай!

Певец и актриса обнялись чрез окно.

Окно захлопнулось. Певец взял за руку своего Нарцисса и пошел с ним дальше.

— Твоя сестра? — спросил невольник.

— Это тебя удивляет?

— Неужели ты — Бербикс?

— А если он, ты не презираешь меня?

— Но как же… на арене Бербикс казался великаном, равным Аминандру, а ты…

— Если захочу, сделаю тебя выше этого дома.

— Могущественный… волшебник… ты…

— А ты опять боишься меня.

— Я знаю, что Аминандр и Бербикс были, как товарищи, в одной банде, но был слух, что брат Катуальды убит.

— Мало ли какие ходят слухи.

— Ты продал дочь твою сестре… такое рабство не страшно.