— Это уже бывало.
— Не раз, как и со мною. Ростовщики, хоть я этого и не знал, врывались, конечно, много раз в наш дом, но не заставали Статилии. Теперь они ее застали и начали требовать денег, денег, конечно, не было; отсрочек они не дали, и сорвали алмазную цепь с шеи расточительницы. Но так как стоимость драгоценности не могла удовлетворить обоих кредиторов, то, они и подрались за нее. Никто из моих приятелей не подумал выгнать дерзких из дома. Цетег даже смеялся.
— И я смеялась бы, видя это. Не осуждай меня и не думай, что у меня жестокое сердце.
— Росция!
— Да, мне всегда смешно слышать о таких казусах. Мой отец был рабом; он подметал комнату и обтирал пыль с мебели своего господина, а теперь… ты знаешь, кто мой отец. О нем Катулл сказал, что Росций прекраснее олимпийца. Честным трудом нажил он несметное богатство. Ты видишь эту живопись и лепную работу на стенах и потолке, видишь эту мебель, обложенную слоновой костью, черепахой, бронзой и кораллом; ты видишь эти алмазы в ушах моих и на перстнях; скажи, чье это?
— Конечно твое, Росция.
— Мое оно, и всегда будет моим; никакой Натан не посмеет высунуть из-за той портьеры свой ястребиный нос; никакой Клеовул не оцарапает моей шеи своими когтями, потому что я никогда не брала взаймы и не давала, никогда не играла в кости и не покупала того, что может разорить меня. Чем же кончилась ваша живая картина?
— Я тебе говорил, что дорогою поклялся не покидать Статилии…
— И лгал самому себе.
— Это другой вопрос. В ту минуту моя клятва была искренна, потому что я решился не сближаться с ней, с той, имени которой я не смею произнести. Я бросился в комнату моей жены, схватил ларец с ее украшениями и отдал в руки ростовщиков, чтоб они убирались из моего дома. Они выбрали, что нашли выгодным, и ушли. Я поднял мою жену с пола, уложил ее, привел в чувство, начал ласкать, уверять в любви. Эти нежности ей не понравились. Узнав, чем уплатил я ростовщикам, Статилия в гневе бросила игральные кости мне в лицо, говоря, что я не имел права без спроса платить ее вещами, потому что наш брак — гражданский; каждый из нас имеет свою собственность. Друзья приняли одни мою сторону, другие — жены моей. Вышла ссора, после которой возможно одно — развод, потому что мы наговорили слишком много друг другу. Прения, давно знавшая чрез Тибуллу о замыслах Цезаря, случайно видела меня на улице, когда я ехал из храма.
— С Люциллой?
— Она возвысила свой крикливый голос и с хохотом рассказала о моей глупости. Я возразил, что это не глупость, а мой первый хороший поступок в жизни. Ах, что потом было!.. хохот, насмешки!
— А ты раскаялся, что раз в жизни не оскорбил женщину, которую мог оскорбить.
— Я и каялся, и клялся, что не мог поступить иначе. Было уже около полуночи. К хохоту моих друзей присоединился хохот еще одного человека; этот резкий хохот, похожий на удары одного камня о другой.
— Хохот Катилины.
— Он стоял в дверях давно, подслушивая; он похвалил меня против моего ожидания и решил мой развод с женой.
— Я угадываю его замысел. Люцилла богата.
— Хоть изруби он меня на части, я не буду не только свататься, но даже знакомиться с этим чистым существом. Она готовилась пронзить свое сердце, чтоб только не отдаться живой похитителю. Это редко случается в наш век. Что за ночь я провел!.. до зари у меня играли, пели, хохотали друзья… я пришел к тебе, не спавши со вчерашнего дня. Что за пытка — такая жизнь!.. мне только 22 года, а я уж хочу умереть!.. Росция, не поступить ли мне в армию?
— Фантазер!.. ты не доедешь до лагеря, как успеешь заложить ростовщикам и меч, и коня, и все доспехи до последней пряжки на поножах, соскучишься и опять вернешься к друзьям, а мне навалишь на плечи хлопоты, — спасать от розг и топора дезертира.
— Что ж теперь делать? Положение безвыходное!
— Выход есть: женись на Люцилле и будь счастлив; уезжай с нею и ее отцом в Испанию. Катилина там не достанет вас.
— О, ни за что!.. на моей руке начертан знак кровавой клятвы союза расточителей… разве я могу соединить эту руку с рукою чистой девы-героини?! нет, нет!.. я не сказал ей моего имени, не взирая на все ее просьбы; не говори и ты, Росция.
— Чудак! сама судьба протягивает тебе руку спасенья, а ты ее отталкиваешь.
— Не спасти тебе меня, моя благодетельница! — вскричал юноша, стал на колена перед Росцией и поцеловал край ее покрывала, — гибель везде готова для меня!.. фу, как кружится голова!
— Ступай в сад и выспись в беседке!.. иди, Фламиний!.. я слышу чьи-то шаги… это, может быть, Преция или Ланасса; они всегда сочиняют сплетни, когда застают нас вдвоем. Иди!
Вместо одной из ожидаемых красавиц Росция, к своему неописанному изумлению, увидела входящего Семпрония. Ласково, даже с некоторою долею уважения, поздоровавшись с актрисою, претор спросил:
— Росция, кто спас мою дочь? Ты, без сомнения, это знаешь.
— Знаю, почтенный Семпроний; ее спас Квинкций Фламиний.
— Ее шалости начали уже переходить границы благопристойности. Из нее выйдет второй экземпляр Семпронии Тибуллы!
— Ты любишь ее до безумия и не можешь не баловать ее; есть только одно средство спасти Люциллу от сетей и Цезаря, и Фламиния, и других: возьми ее с собою в Испанию.
— Нет, Росция, — возразил претор, — я не могу подвергнуть мое единственное детище опасностям жизни в такой дикой стране. Все равно, это ничему не поможет. Я ее буду баловать и там. Она может бежать и вступить в брак с дикарем. Поверь, что я не знаю покоя ни днем, ни ночью, тревожась за ее будущее. Я строго запретил всем слугам сообщать ей имя ее случайного избавителя, пока я сам не узнаю его. Ах, если б это был хороший молодой человек!.. ты понимаешь, — избавление от опасности… благодарность… любовь…
— И счастливая свадьба, — договорила Росция, — я тебя понимаю, почтенный претор.
— Да. Я уверен, что Фламиний побоялся меня, оттого и не похитил мою дочь. Представь, что могло бы случиться, если б этот негодяй вздумал ее преследовать своею мнимою любовью? если б он, как много раз поступал с другими девушками, стал пробираться по ночам в наш сад и бродить под окном ее комнаты со вздохами, стонами, а пожалуй, и с песнями?.. она теперь добивается узнать его имя и, видимо, тоскует о нем; но, я уверен, что она, благодаря переменчивости своих мыслей, скоро о нем забудет, найдя какую-нибудь новую утеху, — человека или науку, но тогда… разве я мог бы устеречь мою неукротимую? к сожалению, господствующей чертой в характере моей красавицы всегда, с детства, было любопытство и неудержимая страсть к тому, что ей трудно достать; чем больше препятствий воздвигалось на ее пути, тем сильнее разгоралась ее энергия и желание. Теперь, по моему приказанию или просьбам, все, и рабы и родные, кого бы она ни спросила, ответят ей, что не знают человека, спасшего ее. Она мне прямо высказала сегодня утром, что найдет его, узнает его имя и… ах, Росция!.. Люцилла, мое единственное дитя, мое единственное сокровище, сказала мне, что она его любит, что ее сердце избрало его… что мне делать?!.
— Ах, какое несчастие, почтенный претор! — воскликнула актриса с мрачным трагизмом, думая в то же время: «Если б это так было!.. Люцилла одна в силах его спасти».
— Видя ее уныние, прежде вовсе несвойственное ее веселому, беззаботному характеру, — продолжал отец, — слыша ее беспрестанные вопросы о Фламинии, я просто теряю голову, не знаю, что мне делать, как ее спасти. Случись это с нею прежде, я стал бы просить Сенат о месте претора в Сицилии или в восточной Италии, увез бы Люциллу туда с собой, как прежде всегда брал, но, подумай, как же я возьму ее с собой в Испанию, да еще в дальнюю?! я хотел ее оставить здесь в доме моего друга Марка Аврелия; дочери его с ней дружны; но теперь… разве там уследят за нею?.. притом Цецилия и ее дочери ведут веселую, открытую жизнь, часто посещают театр и цирк… нет ничего легче для моей дочери, как встретить своего искусителя именно там… не у них в доме, это правда, потому что там не принимают таких негодяев, но… где-нибудь с ними… у них бывает Лентул, а он — друг Фламиния. Переменить место моего преторского назначения теперь нельзя раньше трех лет… ах, не ожидал я, что Юлий поставит меня между Сциллой и Харибдой! я считал его ухаживанья простой шалостью молодого человека; я не прочь был даже назвать его зятем, тем более что диктатору не нравится его брак с дочерью Цинны и он требует развода. Юлий умен, храбр, образован, тверд характером, — такие задатки много обещают в будущем славы; я не полагал, что он решится на такую дерзость, да не полагаю, что он и решался на что-нибудь; вернее всего, что он встретил мою дочь совершенно случайно в подземелье, а Фламиний и его компания начали драку со слугами Юлия, сыграли просто комедию с моей бедной дочерью, а потом пустили все эти сплетни ради хвастовства.
