Так что еще часа через три, потраченных на уговоры, мятежники сдались и отправились под домашний арест, сопровождаемые аплодисментами собравшейся публики, немедленно отметившей победу демократии петардами и танцами.

Не отмечали только боевики городской герильи — они составляли списки замешанных в мятеже офицеров и фиксировали, кто и где будет сидеть до назначенного суда.

Смотром касик остался доволен: пятьдесят человек хорошо экипированы, вооружены, одеты-обуты, каждому мастера из общин соткали коричневые пончо и шапку-чульо с перуанскими орнаментами. С ними, правда, вышел забавный казус — у кечуа вязание шапок издревле мужская обязанность и каждый вяжет себе сам, своего рода соревнование, кто тут самый умелый и ловкий. Многие бойцы отказывались носить связанные чужими руками чульо и требовали дать им возможность связать свои, но нагрузки и тренировки лишали их времени, так что большинство, хоть и с ворчанием, надело шапки «форменные».

Из полусотни бойцов двадцать два урожденных перуанца, в том числе пришедшие вместе с Че Негро, Эустакио и Чино. Последний знал Че еще с 1955 года, со времен подготовки к экспедиции «Гранмы» в Мексике, имел опыт партизанской войны в Перу и широкие знакомства в левых кругах. Еще девять кечуа из северных районов, как раз на границе с Перу, остальные боливийцы «чистые». Что поделать, собственно перуанцев пока мало, придется начинать так.

Закончился смотр на мажорной ноте — в лагерь прибыл Гильен, причем не один, с ним в свободную зону пробрались два человека, котрых Вася так давно ждал.

— Капитан Филип.

— Капитан Хавьер.

— Что заканчивали, товарищи?

— Академию имени Фрунзе, — ответил первый.

Второй замялся. Понятненько…

— 101-ya shkola ili Konservatoriya?[144]

Вася насладился изумлением, которое не смог сдержать Хавьер и дружески похлопал его по плечу:

— Не бойся, товарищ, тут все свои.

Молодожены под надзором калавайя Контиго и местного малакку плеснули чичи из глиняных кружек на землю. Все, благосклонность матери-природы Пачамамы получена, с этого момента Пакари замужняя женщина и проблему можно считать окончательно закрытой.

Решение нашлось неожиданно, когда Вася обратил внимание на тоскливые взгляды, которыми каждый раз провожал девицу Искай — маленький индеец запал на красотку, целеустремленно осаждавшую касика. Удивляло, что Искай не делал никаких попыток сблизиться с ней, что при его репутации секс-террориста и главного бабника в штабе было довольно странно. Дня через два Вася заметил, что Искай свой интерес к Пакари старательно скрывает и, когда касик перехватывает его взгляды, делает вид, что занят иными делами и вообще чисто погулять вышел. Еще несколько дней ушло на то, чтобы догадаться, что Искай соблюдает субординацию, в его понятиях Пакари — женщина касика и потому табу.

Так что все, что потребовалось сделать, это мимоходом обозначить при Искае, что Пакари касика не интересует и что она полностью свободна. Как только Искай начал подбивать клинья, Вася облегченно вздохнул и постарался поддержать его стремления и вот нынче свадьба. Причем не одна.

Если первая пара выглядела более чем традиционно в красных свадебных пончо, со всеми необходимыми кечуа атрибутами, то вторая даже не была на виду — падре Луис обвенчал Хорхе и Монику в лагере, вдали от посторонних глаз. Бумагу о государственной регистрации, без которой брак в Боливии считался недействительным, постановили получить позже, когда молодожены доберутся до Кочабамбы. Так-то никаких проблем нет — спуститься с гор в ближайший городок да и расписаться в алькальдии, но Габриэль при первом же намеке на это взвился и сказал, что ему будет легче пристрелить обоих, чтобы не мучались. И в самом деле, расписаться под чужими именами — убить саму идею законной регистрации брака, расписаться под своими — убить самих себя, потому как сведения немедленно попадут в руки полицейских информаторов. Так что только большой город, в идеале Ла-Пас или Санта-Крус, где брачующихся не знают.

Община расстаралась — стол накрыли человек на двести. Разумеется, при помощи и соседей, и партизанской казны и даже той самой айлью, из которой некогда за живость характера выперли жениха с его друганом Катари, нынешним шафером.

А в посаженые отцы, главное лицо на индейской свадьбе, определили даже не касика, а Гевару, чему Вася был откровенно рад — индейцы признали Че за своего. И язык он выучил прилично, и в минках[145] участвовал, и многие общины получали помощь герильерос через главнокомандующего Повстанческой армией. Да и остальные интернационалисты не отстают — что сотня кубинцев, что растущие в числе перуанцы, чилийцы, аргентинцы и колумбийцы, все участ местные языки. И в свою очередь, учат местных испанскому.

Искай и Пакари положили друг другу в рот листья коки и тем самым закончили церемониальную часть ритуала, теперь осталось только есть, пить и веселиться. Народ степенно расселся за столами, уставленными блюдами из кукурузы, вяленым мясом ламы, бобами, картофелем, овечьим сыром и салатом из острого перца, лука и помидоров. Простая крестьянская еда, но у Васи шевельнулась мысль — а не дополнить ли экспортную фирму в Париже этническим рестораном? Бешеные же деньги люди платят за снедь, которую бедняки ели, лишь бы не помереть с голоду! Все эти буайябесы из остатков рыбы, поленты из найденного по сусекам и прочее фондю из каменно-черствого сыра.

Чича лилась рекой, к зависти стоявших на внешних постах партизан — впрочем, им обещана компенсация на следующий день, когда караульные и связисты поменяются местами со «второй сменой», ныне сидящей за столом. Радистов припахали ради бережения от налетов авиации — вокруг, в радиусе километров двадцати, развернули наблюдательные посты. Не абы что, но минут за пять до появления самолетов предупредить успеют, а за такое время можно пробежать полдороги до канадской границы, а уж до отрытых в каждой общине щелей так и вообще запросто.

Размякший от пары кружек чичи дед Контиго довольно наблюдал разгорающееся веселье — вот уже заиграли музыканты, вот народ пустился в пляс, вот вытащили на середину жениха с невестой…

— Иди-ка сюда, Тупак.

Поскольку посох калавайя лежал немного в сторонке, да и руки Контиго заняты кружкой, Вася подошел к деду без опаски.

— Ты бы переженил своих воинов на местных девушках, — выдал рекомендацию полулекарь-полушаман.

— Э-э-э…

— Хватит им втихушку обжиматься. Пусть лучше детей плодят.

Вот дед молодец, о других заботится, а о собственном внуке хрен. Но Контиго, будто услышав васины мысли, прихлебнул чичи и буркнул:

— За себя не беспокойся, скоро.

Касик обомлел — что скоро? Женят его? Или дети? И… Исабель??? Она же в письмах ничего не говорила… Мысль забегала ужаленной мышью. Так, март, сейчас лето, значит, ноябрь-декабрь? Дед, конечно, поддал, но помня его прежние фокусы с переселеним душ или излечением Че от астмы, с которой не могли справиться лучшие врачи континента, есть смысл к его словам прислушаться. Надо написать Исабель. А если она промолчит? О! Надо связаться с Барбарохой и попросить выяснить обстановку в Париже.

Найдя выход, Вася немного успокоился и принялся разглядывать своих бойцов и командиров. Римак… Нет, этот сам подыщет, хозяйственный парень, и жену себе подберет под стать. Катари? Пожалуй, вполне может последовать за Искаем. Хосе… С Хосе сложнее — идея женить его на Тане вспыхнула и увяла мгновенно. Таня по своему характеру вполне может крепко вляпаться, несмотря на все наставления Габриэля, Антонио и новоприбывшего Хавьера, и что тогда? Сорвет у Хосе крышу окончательно, никакой калавайя не поможет.

Стратегические мысли прервал налет чолитас — местных женщин и девушек, утащивших касика на импровизированный танцпол плясать под веселые уайно[146].