Так что они пока воют и обвиняют меня во всех смертных грехах. И это так привычно, что вызывает только смех. Ничего в этом мире не меняется. Ни-че-го. Единственное, что до них никак дойти не может, я не мой дед, и не все те, кто перед иностранцами выстилался, начиная с самого Петра, кончая бабьем на троне. Прости тетя, но и ты тоже замаралась. Закончилось время для посольств, когда они сюда как на курорт приезжали, и творили, что вздумается. Вон, лорд Кармайкл не даст соврать. И пока охота на медведей остается нашей национальной забавой, опальные послы будут в ней участвовать, хотят они этого или не хотят. Ну а медведей у нас на всех хватит, пускай не переживают.

— Ваше величество, выяснили, где шумят, — давешний гвардеец снова заглянул, чтобы передать новости.

— И где же? — поторопил я его, отвернувшись от окна. Мои несколько минут полного покоя прошли, пора включаться в работу.

— На поле, которое гвардейскому гарнизону отдано, чтобы маневры устраивать и стрельбы разные, — выпалил гвардеец. Я невольно нахмурился. Уже почти неделю мы находимся в Ораниенбауме. Сюда захотела поехать Маша перед отправкой в Москву, потому что здесь ей «даже дышалось легче». И командир гарнизона не согласовывал со мной никаких учений. Город и университет строились очень быстро, да и на гарнизоне ставили всякие эксперименты, пытаясь выявить оптимум. Опять же арсенал и хлебные магазины, которые были расположены на территории гарнизона, нужно было довести до совершенства. В общем, пока не до маневров. — Только это не гвардия, это ученые мужи поле попросили. Им какую-то каверзу Тульские мастера подогнали, а они решать эту задачу начали, да и чего-то ещё наворотили. Сейчас опыты на поле проводят.

— Вели лошадь седлать, — процедил я сквозь зубы. Что бы они не придумали, тот же Ломоносов обязан был меня предупредить, что взрывы на рассвете планируются. Что за люди, вот уж действительно, без звездюлей, как без пряников. И каждый раз нужно напоминать. Потому что память у них очень странно и весьма избирательно работает.

— Мне с вами ехать? — тут же спросил Бехтеев.

— Да, давай прокатимся, Фёдор Дмитриевич, — я подумал, и добавил. — Думаю пары гвардейцев сопровождения хватит. Большая толпа, да ещё на фоне взрывов может вызвать немотивированную панику. Вы пока готовьтесь, а я Марию Алексеевну навещу, она в последнее время сильно переживает, когда я уезжаю, не предупредив её.

Выйдя из спальни, я направился к покоям жены. В последнее время мы спали раздельно, потому что Машу все раздражало. И как я пахну, и как Груша топает. Хотя ещё совсем недавно она не могла нормально уснуть, пока мне в шею не уткнется, а бедную кошку затискала так, что Груша стала трусливо прятаться под кровать, стоило ей почуять Марию.

Она не спала. Сидела на кровати, пожав ноги. Пока ещё могла так делать.

— Ты похожа на нахохлившегося воробья, — я подошел к крови и сел рядом с ней в кресло. Достаточно далеко, чтобы ничего во мне не раздражало неустойчивую психику жены, и в то же время достаточно близко, чтобы не было видимости отчужденности.

— Я себя ненавижу, — внезапно произнесла Маша, а я нахмурился. — Какое-то бесполезное создание. Ничего не могу сделать хорошо, даже ребенка выносить. Кому я вообще такая нужна? — Самое страшное было то, что её глаза были сухие, в них не сверкали уже привычные слезы.

— Так, — я, плюнув на то, что её может стошнить, пересел на кровать и притянул её к себе. — Не вздумай не только говорить подобное, а даже думать. Ты мне нужна, Пашке нужна, и это я не говорю про всех тех, кто, благодаря тебе могут получить шанс на лучшую жизнь. Так что, не смей.

— Это приказ, — она попыталась вырваться, но я только крепче прижал её к себе.

— Если тебе нужна дремучая мотивация, то да. Это приказ. Я твой господин и повелитель, а ты женщина обязана меня во всем слушаться и повиноваться. Всё с сегодняшнего дня у нас домострой. Будешь выходить к гостям в традиционной одежде, подавать хлеб-соль и в терем, вышивать. Если у тебя от венца голова не отвалится.

— А в терем зачем? — Машка устроилась у меня под мышкой и не пыталась больше вырываться.

— Чтобы тебя не украли. Зачем ещё красавиц так высоко запирали вдали от чужих глаз? — я даже удивился её недогадливости.

— Зачем я тебе? — серьезно спросила она, а я поцеловал немного заострившийся от болезни нос, так же серьезно ответил.

— Потому что я люблю тебя. Тебя и Пашку. И того или ту, кто так мамку мучит. Я просто уверен, что это девочка. Вы самое дорогое, что у меня есть в этой жизни.

— Ты никогда мне этого не говорил, — и Машка, всхлипнув, разрыдалась.

— Ну-ну, маленькая, я дурак, но ты же знала, что за придурка замуж выходишь. Не могла не знать. — Я тихонько начал её укачивать.

— Все до сих пор про Луизу Ульрику говорят. Некоторые даже перешептываются, что из вас такая красивая пара бы вышла.

— Да сколько уже можно? — я разозлился. Надо Ушакову передать, чтобы все эти слухи пресекал в зародыше. Находятся же доброхоты. Все никак не заткнутся. — Маша, посмотри на меня. Давай уже раз и навсегда закроем этот вопрос, хорошо? — она вытерла слезы, шмыгнула носом и неуверенно кивнула. — Ты же помнишь, как мы познакомились?

— Да, мы слушали домашний концерт. Я тебя сразу тогда заметила, все смотрела, и так растерялась, когда ты подошел ко мне, — она слегка покраснела, словно говорила о чем-то постыдном.

— Я тогда спер для тебя ноты, потому что ты хотела выучиться играть эту партию, — я смотрел ей в глаза. — Я не боялся выставить себя еще большим придурком, чем являюсь, просто мне позарез нужно было подарить тебе эти чертовы ноты. А знаешь, что я сделал, когда встретил Луизу? — она покачала головой. — Я выдал её замуж. И поверь, я очень этого хотел. Так что вытирай слёзы и запоминай, мне никогда не нужна была Луиза и всегда нужна была ты. — Снова раздался взрыв. Отсюда он был слышен глуше, но все же слышен.

— Что там происходит? — она окончательно успокоилась, и теперь прислушивалась.

— Вот это я и хочу выяснить. Что там наши химику-физики намешали. Ненадолго уеду, так что оставайся в тереме и жди своего господина, — я снова чмокнул её в нос и поднялся с кровати.

— Я не хочу есть, а ты не завтракал, я знаю, — Мария откинулась на подушку. — Я буду готова, когда ты приедешь. Позавтракаем вместе?

— Конечно, если ты хочешь, — я вышел из спальни и столкнулся с Кондоиди.

— Ваше величество, доброе утро, — лекарь поклонился, я же кивнул в ответ.

— Павел Захарович, как дела у её величества? — я закрыл дверь, чтобы Машка не подслушивала и отвел лекаря в сторону.

— Уже лучше, — лекарь покосился на мою руку, которой я крепко держал его за плечо. — Мы разработали для её величества специальную диету и режим дня.

— Она сможет без особых трудностей перенести дорогу? — хмуро спросил я Кондоиди.

— Думаю, да. Если делать не слишком длинные переходы и останавливаться на полноценный отдых, а не просто для того, чтобы переночевать.

— Ладно, тогда через три дня выезжаем, — я вздохнул и отпустил руку лекаря. — Если что-то пойдет не так, хоть что-то, сразу же мне сообщайте.

Бехтеев ждал меня рядом с оседланными лошадьми. Два гвардейца сопровождения были уже в седлах. Вдалеке снова прогремел взрыв. На улице его было слышно довольно отчетливо.

— Да чем они там громыхают? — недоуменно пробормотал Бехтеев.

— Адронный коллайдер изобрести умудрились по приколу и теперь пытаются антиматерию получить, — процедил я себе под нос, вслух же произнес. — Не знаю, кто им чем не угодил, но кого-то они очень сильно пытаются взорвать. Надо хотя бы попытаться помешать им сделать их черное дело.

Мы тронулись в путь. Ехать было не слишком далеко, поэтому то я и выбрал поездку верхом. И прогуляюсь, и выясню в чём дело.

Когда мы подъехали к тому самому полю, которое было отдано под полигон, взрывы уже прекратились. Во всяком случае, за время нашей поездки не прозвучало ни одного. Выехав на специальную смотровую площадку, я спешился, оглядываясь по сторонам. Поле было словно перекопано. По нему ходил Ломоносов и палкой измерял глубину рытвин. За ним почти бежал какой-то мужик, которого я не помнил. Но, у Эйлера был карт-бланш в привлечении кадров, так что он мог кого-то уже заманить в свой университет. А вот и сам Эйлер, что-то сосредоточенно записывающий сидя за установленном на краю поля столом.