— Да, ваше величество, благодарю за отческую заботу, — Мария опустила голову и сделала книксен.

— Третьего дня я планирую поохотиться. Полагаю, что тебе обязательно надо присутствовать. То чувство, которое возникает, когда загоняешь своего первого зайца, не сравнить ни с чем. Да, насчет после. Не решай пока ничего. Я подумаю, как с ним говорить в дальнейшем и озвучу тебе свою волю, — и она направилась прочь из комнаты, оставив Марию в некотором недоумении.

Через три дня, выходя на крыльцо, чтобы принять участие в охоте, Мария внезапно поняла, что не видит предметов перед собой четко. Щеки ее пылали, но по телу пробежал озноб. Ухватившись за луку седла, она попыталась с помощью подоспевшего Сергея Салтыкова взобраться на лошадь, но ее руки разжались, и она упала прямо ему в руки.

— Господи, да вы просто горите, ваше высочество, — пробормотал он, отвечая одновременно на недоуменный взгляд Елизаветы.

— Это просто простуда, — прошептала Мария закрывая глаза. — Мне с утра нехорошо, в горле скребет, и то в холод, то в жар бросает.

— Немедленно унесите княгиню в ее покои и позовите лекаря, — распорядилась Елизавета, и поднесла руку ко лбу. — Что-то я тоже неважно себя чувствую, пожалуй, господа, мы поохотимся в следующий раз.

— Это просто уму не постижимо, — Станислав Понятовский вскочил из кресла и принялся бегать по комнату, размахивая письмом, которое привез совсем недавно немногословный гонец.

— Что случилось? — София подняла голову от книги и посмотрела на мужа. Все эти дни она обдумывала предложение Шетарди, но никак не могла прийти к какому-либо решению. С одной стороны, предложение было интересное, но с другой... Её очень многое связывало с Пруссией и прусским королем. Её отец всю жизнь состоял на службе у прусского двора, а заветной мечтой матери было поселиться в Берлине. Кроме того, она не могла не понимать, что сравнительно небольшая Пруссия не сможет устоять перед тройным ударом Франции, России и Австрии. Фридрих в итоге проиграет, а Польше что? Снова останется в стороне и даже не попытается отщипнуть кусок добычи? А ведь можно же не совать голову в пасть ко львам, а лишь немного помочь Австрии, и не помочь в определенный момент Пруссии, вот в общем-то и все. Станислав в это время, пока София смотрела на него в ожидании ответа, прекратил метаться по комнате и остановился перед женой.

— Король Фридрих одновременно пытается меня едва ли не обвинить не только в гибели своих людей из-за того проклятого обоза, но еще и пытается меня обвинить в том, что я задерживаю сверх всякой меры этого заносчивого осла фон Шольца! — Понятовский швырнул письмо на стол. — И это при том, что я лично проводил посланника Фридриха, снабдив того не только деньгами, но и весьма полезной информацией. И вот она благодарность! — Понятовский поднял руки вверх и патетично взвыл. — Но, это еще не все, любовь моя, — София слегка поморщилась, услышав, как он ее назвал. Если любовь между супругами и была когда-то, то ее остатки сошли на нет, после рождения сына. И если раньше София была буквально ослеплена одним из богатейших польских магнатов, и воспринимала его недостатки, например, в виде излишней театральности, в качестве милых изюминок, то сейчас они её начали сильно раздражать. А если прибавить к этому любовниц, которых Станислав даже не пытается скрывать...

— Да говорите уже, ваше величество, я полностью прониклась трагичностью ситуации, — проговорила она, прямо глядя на мужа. Тот глянул не неё с немым укором и продолжил свою полную дешевого пафоса речь.

— Так вот, Фике, вылив сначала на меня ведро помоев, король Пруссии, как ни в чем не бывало, запрашивает у меня фуражные обозы. И провизией для армии, и для лошадей. Вы можете представить себе еще что-то столь же возмутительное?

— Это вполне в характере Фридриха, — пожала плечами София. — Он никогда не признавал своих ошибок, и никогда не понимал, что его слова могут сделать людям больно.

— Вот только, любовь моя, я — король Польши и герцог Литовский, а не один из его пейзан, — на это раз Понятовский выглядел на редкость серьезным. — И я не позволю какому-то пруссаку вытирать о себя ноги.

— Означает ли это, что вы приняли какое-то решение, ваше величество, — София отложила книгу, подумав, что сейчас от решения ее мужа будет зависеть и ее собственное решение.

— Да, я решительно откажу королю Фридриху, — кивнул головой Станислав. — Да, решительно.

— А Ганновер? — тихо спросила София.

— А что Ганновер? — Понятовский пожал плечами. — Сам Ганновер ничего собой не представляет. А Англия далеко. К тому же, чтобы пробиться к нам, Ганноверу придется пройти через русских и австрийцев, который весьма быстро двигаются к Силезии.

— А еще Австрии помогает Франция.

— Да? — Понятовский удивленно посмотрел на жену. — Мария Терезия разругалась с Георгом? Ну, это и понятно. Георг сам виноват. Невозможно поддерживать двоих непримиримых врагов и ожидать, что один из них в итоге тебя не предаст.

— Может быть, в таком случае есть необходимость связаться с Марией Терезией и предложить ей помощь? Исключительно в её стремлении вернуть Силезию? — как бы невзначай спросила София. Ведь и австрийцам, так же, как и пруссакам, требуются припасы, и от военной помощи они вряд ли откажутся. В разумных пределах, разумеется.

— Разумеется, — задумчиво кивнул Понятовский. — Я рад, что мне досталась такая проницательная жена, — и он направился в свои покои, чтобы собственноручно написать несколько писем, одно из которых было адресовано Марии Терезии. Письмо же короля Фридриха Станислав решил оставить и вовсе без ответа.

Штурм был отбит, но Фридрих и не надеялся на то, что сумеет с ходу взять Дрезден. Он и штурм-то этот затеял, чтобы выяснить, как же все-таки работает линия обороны Грибоваля. Выяснил. Ничем хорошим для штурмующих эта линия не являлась.

— Сукин сын, лучше бы ты пропил мои деньги, или на девок гулящих спустил, — процедил Фридрих опуская трубу и командуя отбой.

Салтыков в отличие от защитников Берлина отличался большей выдержкой, и открывать ворота, посылая на верную смерть остатки кавалерии, не стал, хотя сам Фридрих рассчитывал именно на этот исход. Бахнув напоследок пару раз из гаубиц, Салтыков затаился, как и весь город, ожидая следующего шага прусского короля.

Выход пока был только один — осада. И этот выход совершенно не нравился Фридриху. На сердце было неспокойно, он постоянно ждал какую-то каверзу со стороны русских.

Он уже поднял руку, чтобы приказать отходить на прежние позиции, как прямиком к нему не холм, с которого король наблюдал за происходящим возле ворот Дрездена, взбежал гонец, на ходу протягивая ему депешу.

Фридрих открыл письмо и прочитал то, что там написано. Затем перечитал еще раз, потому что смысл ускользал от его разума. Он никак не мог понять, как это произошло и почему ни он сам, ни его генералы не подумали о таком развитии событий.

— Чертов мальчишка! Кто его надоумил так поступить? И почему Мекленбург принял его сторону? — Фридрих резко разорвал депешу и швырнул ее на землю. Фон Винтерфельдт быстро подобрал с земли письмо и, сложив его, пробежал глазами по написанному.

— Что же теперь делать, ваше величество? — он сжал кулаки. Вот прямо сейчас, когда они разговаривают, Великий князь Петр возможно уже штурмует Берлин. И скоро к нему на подмогу прибегут бешенные кельты де Лалли. Маркграф Бранденбург-Шведтский еще слишком далеко, а оставшихся в Берлине войск может не хватить, чтобы защитить столицу. Тем более, что Берлин лишен линий обороны, хотя, ему не помешала бы такая, как в этом проклятом Дрездене, из которого Ласси с Салтыковым носа не кажут и все равно остаются в выигрыше.

— Сворачиваемся, — коротко приказал Фридрих. — В Саксонию я еще вернусь, помяни мое слово. А сейчас нам необходимо спасти Берлин.

— Если уже не слишком поздно, — процедил Фон Винтерфельдт.

— Если город уже захвачен, то нам предстоит его отбить, — прервал его Фридрих. — Где мой конь, черт вас всех раздери?