— Я всего лишь хочу, чтобы ваше величество разъяснил, почему в присланному вами обозе оказались те бомбы, которые так нехорошо взорвались, — Шольц скупо улыбнулся. — Также я, по настоянию его величества короля Фридриха, прошу предоставить нам капитана коронной кавалерии Бориса Шиманского, над которым его величество хочет устроить суд, и сделать это самолично.

— А я в который раз повторяю вам, господин барон, что никакого Бориса Шиманского не состоит на службе в коронной кавалерии, я не знаю, кто представился вам подобным образом, но в польской армии такого человека не существует! — Станислав слегка повысил голос, и даже привстал в кресле, борясь с желанием пристрелить наглого немца. — Почему я вообще вынужден выслушивать ваши нелепые обвинения?

— Потому что обоз был ваш, и взрыв был произведен, к тому же я не уверен, что вы просто сейчас не покрываете этого капитана... ваше величество, — Шольц даже не шевельнулся в своем кресле.

— У меня только один вопрос, — Понятовский внезапно успокоился и сел, сложив руки на груди. — Зачем вы вообще потащили в принципе заурядный обоз в самый центр вашего лагеря? Неужели дела в прусской армии идут настолько плохо, что вы рады любому даже самому скромному обозу? Слухи о прекрасном оснащении и полностью законченных реформах сильно преувеличены?

— А куда, по-вашему, мы могли бы деть обоз, в который вы, не скупясь, положили новые гаубицы русских? — зло парировал Шольц. — Это слишком ценный подарок с вашей стороны, чтобы вот так просто взять и оставить его где-нибудь в стороне.

— Какие гаубицы? Вы вообще в своем уме? — Понятовский внезапно пришел к выводу, что разговаривает с безумцем, и окончательно успокоился. Что еще можно взять с сумасшедшего? — Да я даже не видел, как они выглядят. Ласси вместе с этим мальчишкой Даниловым, следят за этими гаубицами зорче, чем за собственными женами. Как, ради всех святых, я сумел бы их выкрасть и при этом остаться в живых и не быть захваченным тем же Ласси?

— Но, позвольте, я же сам видел... — Понятовский смотрел на Шольца сочувственно.

— Я полагаю, что эту злую шутку сыграл с вами даже не Ласси. Он вояка, практически лишен тяги к подобного рода игрищам, — Станислав задумался. — Если бы с армией находился Великий князь Петр, я бы сказал, что это его рук дело. Очень уж подобное в его стиле. Но Петра с армией не было, это точно. Так что, остается лишь генерал Салтыков. А уж кто прикинулся капитаном моей армии, выясняйте сами, и не впутывайте меня в отвратительную работу вашей разведки. — Собеседники посмотрели друг другу в глаза, а затем Понятовский медленно, растягивая слова, добавил. — Не смею вас больше задерживать, барон.

У Шольца дернулась щека, но ослушаться прямого приказа короля, даже такого короля как Понятовский, он не рискнул, поэтому поднялся и, поклонившись, направился к выходу, гордо задрав подбородок.

— Да, барон, не так давно через территорию Польши проехал граф Чернышев во главе кавалерийского полка, примерно в три тысячи всадников. Если вас, конечно, интересует данное обстоятельство, — ровным тоном добавил Понятовский, гладя на огонь, весело поедающий дрова в камине.

— Ласси затребовал подкрепление? — Шольц остановился, анализируя полученную информацию. — Означает ли это, что у него недостаточно людей, чтобы удержать город?

— Меня, знаете ли не посвящали в подробности, — сардонически усмехнулся Понятовский. — Вот только, сдается мне, что направляется Чернышев вовсе не к Дрездену. Судя по обсуждаемому продовольственному маршруту, который совершенно случайно прошел в пределах моего слуха, он рассчитывался вплоть до Берлина.

— Что?! Как до Берлина?! — Шольц потерял всю свою спесь буквально за пару секунд, которые прошли с того момента, как он осознал то, что сказал ему поляк.

Барон Шольц выскочил из кабинета, в котором проходила аудиенция с королем, и бегом побежал к выходу из дворца. Он не заметил, как один из придворных, мимо которых он прошел, проводил его пристальным взглядом, а затем, любезно раскланявшись с кокетничавшей с ним дамой, направился в противоположном направлении.

Пройдя через часть дворца, он выскользнул из боковой двери и быстрым шагом направился к конюшне.

— Прохор, — позвал он, приоткрыв дверь, и вглядываясь в полумрак, наполненный лошадиным фырканьем, и запахами, которые могли быть только на конюшне.

— Да, ваша милость, — к нему подскочил мужичок, юркий сухощавый с невыразительным лицом.

— Гость его величества короля Станислава из Пруссии получил, видимо, сегодня очень интересные новости про графа Чернышева, — задумчиво проговорил придворный. — Ты же помнишь приказ Андрея Ивановича, касаемый таких вот гостей?

— А как же, Иван Францович, конечно, помню, — кивнул мужичок и ощерился. — Не переживайте, все будет сделано в лучшем виде.

— Пускай все выглядит, как ограбление, — придворный оглянулся и зло улыбнулся. — В Польше сейчас неспокойно, столько сброда разного на трактах появилось, жуть просто. Доброму господину и не проехать уже. И куда король только смотрит? — и он развернулся и поспешил в сторону дворца, на ходу дыша на руки. — Холодно, черт бы все подрал. Скоро Новый год, а снега тут почитай и нет. Нехорошо это, непривычно.

София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, а ныне ее величество королева Польши и Великая княгиня Литовская бросила карты на стол.

— Мне сегодня не слишком везет, — пожаловалась она вслух, обращаясь к столпившимся вокруг стола придворным. Ее чрезвычайно раздражало, что здесь в Варшаве женщины имели еще меньше прав и веса в обществе, чем дома. То ли дело в Российской империи. Уже третья императрица на троне, а, если считать эту неудачницу Елизавету Катарину Кристину, принцессу Мекленбург-Шверинскую, которую в России назвали Анна Леопольдовна, то и все четверо императриц правили в последнее время в Петербурге.

Нет, она не могла сказать, что совершенно недовольна своей участью. Сейчас ее положение было гораздо лучше того, что было, но и одновременно с этим гораздо хуже, чем могло бы быть. И она, мягко говоря, недолюбливала Петра за то пренебрежение, которое он ей высказал, женившись в итоге на этой саксонской швабре. И все же София была достаточно умна, чтобы понять: лучше с Фридрихом не связываться, даже в пику Петру. Ни к чему хорошему это в итоге не приведет.

— Ваше величество, неужели вы заканчиваете игру? — она подняла взгляд и улыбнулась стоящему перед ней мужчине. — А я так надеялся, что мне удастся провести пару часов за игрой с самой очаровательной женщиной Варшавы.

— Слишком много лести, маркиз, — София милостиво кивнула и приглашающим жестом указала на стул напротив нее за игральным столом.

— Слишком много лести для прекрасной женщины не существует, — уверенно проговорил Шетарди, садясь за стол.

— Боюсь, что все же не смогу сыграть, у меня совсем закончились деньги на подобные забавы, — София наклонила голову и улыбнулась.

— О, это совсем не проблема. Ради удовольствия видеть вас так близко, я с удовольствием подарю вам некоторую сумму...

— Ссудите, маркиз, — София погрозила ему пальчиком. — Нельзя говорить о деньгах, как о подарках.

— Разумеется, ваше величество, — даже сидя Шетарди умудрился изящно поклониться. Они оба прекрасно понимали, что этих денег французский посол уже никогда не вернет обратно, но нужно было придерживаться правилам игры. — Как вы думаете, Петр заявит права на Саксонию?

— Думаю, что да, — София приступила к раздаче. — Он очень целеустремлен, а Саксония для него такой же приз, как и его жена, за которой отдали эти земли.

— Король Август совершил в тот момент великолепную сделку, — Шетарди усмехнулся. — отдать в качестве приданного дочери земли, которые ему уже на тот момент фактически не принадлежали... Это сильный ход. Меня удивляет, как ее величество Елизавета вообще пошла на такую сделку.

— Думаю, что в данном вопросе последнее слово было все-таки за Петром. Он захотел Марию, и тетушка решила побаловать племянника, — Шетарди бросил быстрый взгляд на сосредоточенную Софию. — К тому же, вариант с возвращением земель военным путем все-таки рассматривался изначально. Но, господин маркиз, полагаю, что все это вы знали и без меня.