– Волчара,– пояснил нам Соловей,– комендант замка. Сволочь каких поискать. Оборотень.

Ворота дрогнули и стали медленно расходиться. Соловей первым въехал в замок. Мы двинулись следом, стараясь держаться к нему поближе. Никакого плана у нас не было. Да и какой план можно придумать за столь короткий срок? Выход в создавшейся ситуации один: как можно быстрее добраться до Кощея и ухватить его за горло.

Глаза у Волчары маленькие и злые. Волчьи глаза. Зато уста – словно медом помазаны. И голосок улыбочке под стать – медовый.

– Никак вернулся, Соловушка, что так?

А руку, между прочим, с рукояти меча не убрал. Да еще и десяток дружинников за его спиной выросли с копьями. На что, казалось бы, Соловей-соловушка – брат родной.

– Подарок для Его Бессмертия.– Соловей прокашлялся.– Наткнулись случайно в лесу, едва успев из замка выехать.

– Тю! – Волчара даже рукой махнул.– Да такого добра у Его Бессмертия полны горницы.

Это он про Дарью. Тоже мне – знаток! А его дружинники нас уже со всех сторон окружили. Глазками посверкивают. Волчья стая!

– Ты глаза разуй, Волчара, друг сердечный! – гаденько усмехнулся Соловей.– Это же тебе не ведьма, а самая настоящая девка – кровь с молоком. С Героями она к нам пришла. Давеча Его Бессмертие ругался, что я их сюда не пригреб... Ну я, видишь, исправился.

– А сосунки где?

– Через нее и узнаем. Если ноги еще не протянули, то непременно найдем. Каронг поможет.

При упоминании имени главного советника Его Бессмертия Волчара поморщился – судя по всему, симпатий к Каронгу он не питал.

– Могли бы и мы с тобой управиться.

– Нет уж,– покачал головой Соловей.– Стареем мы, Волчарушка, силы уже не те. Поберечься надо. Пусть Его Бессмертие сам разбирается – ему виднее.

– Ну-ну,– хмыкнул Волчара.

Глазки еще злее стали, а улыбка еще слаще. Зубы у него, между прочим, не в пример соловьиным – волчьи зубы. Гвозди перегрызет!

Железные ворота за нашей спиной захлопнулись, и Дарья вздрогнула всем телом. Мне тоже как-то не по себе стало.

Соловей спешился первым. Ник последовал его примеру, стараясь не выпускать Свистуна из поля зрения. Я помог Дарье спрыгнуть на каменные плиты двора и огляделся.

Двор вдоль стен был обсажен кипарисами, а между деревьев гордо прохаживались несколько павлинов, помахивая роскошными хвостами. Богато жил Кощей и весело, с птичьим пением. Голоса-то у павлинов как раз для Кощеева уха!.. Ну да о вкусах не спорят.

Соловей двинулся по лестнице. Мы следом, стараясь не отставать ни на шаг. Волчара задержался у ворот. Взгляд, который он бросил нам вслед, дружелюбным назвать было трудно, но и подозрений в нем поубавилось.

– Не тот стал Волчара,– вздохнул Соловей,– не тот. И то сказать – сколько лет уже землю топчем. Иссякает наша сила. Может, лет на пятьсот еще хватит, а там – конец Кощееву царству на Земле!

– Да и черт с вами! – отозвался Ник.– Кто о вас заплачет?

– А может, и заплачут,– неожиданно усмехнулся Соловей, обнажая гнилые зубы.– Ты, добрый молодец, не знаешь еще, кто нам на смену идет. Зря вы сюда сунулись – не сносить вам головы. Его Бессмертие обмануть трудно, а уж Каронга и подавно.

– Шагай,– буркнул ему в спину Ник.– Там посмотрим, чей верх будет.

Долго мы петляли по разным переходам. Кощеев замок изнутри оказался даже более вместительным, чем представлялось снаружи. А уж о роскоши и говорить нечего: стены сплошь усыпаны изумрудами, сапфирами, яхонтами; светильники золоченые; вся дворня в черных с серебром кафтанах... Вышколенные лакеи скользят по мраморному полу, глаз не поднимая.

Соловей долго объяснял надутому индюку, похожему на жабовидного пщака, какую важную птицу (то есть Дарью) мы доставили в замок. Индюк косился на Дарью масляными глазками и презрительно хмыкал.

– Eго Бессмертие занят,– сообщил он Соловью.– У него Каролинга.– И гаденько так захихикал.

Будь я Кощеем, дня бы такого слугу возле себя не держал – уж больно морда мерзкая. Жаба и жаба. И имя у него было подходящее – Жабан. Свистуна он хоть и называл дорогим соловушкой, но видно было, что ни в грош не ставит. Пожалуй, Соловей правильно называл себя порубежной мелкой сошкой, потому что в Кощеевом замке никто его всерьез не воспринимал. Зато перед Жабаном все прямо расстилались. Порхали как бабочки. Более гнусных рож, чем у Кощеевых придворных, мне видеть не доводилось. Оно и понятно: если сам ты нечисть, то нечисть тебя и окружает. Хоть и строили они из себя важных персон, а все равно: то хвост не к месту из штанов вывалится, то рожки козлиные из под парика выглянут, а уж свиное рыло и вовсе некуда спрятать.

Дарью от их вида прямо мутило. Да и мне, честно говоря, противно было, что весь Кощеев зверинец ее столь бесцеремонно разглядывает и шуточки разные отпускает. Вот паскуды! Один особенно там развлекался– в паричке, губы от уха до уха, худой, серая кожа да кости. Все его Смычком называли. Ник ему на ногу наступил нечаянно, но с большим удовольствием. Смычок прямо взвыл. А мы ничего – стоим как статуи. Нечисть заволновалась.

– Уйми своих людей,– велел Жабан Соловью.– Топают, как в лесу.

– А они не мои вовсе,– усмехнулся Свистун,– а Каронга.

Тут у Жабана спеси разом поубавилось, и весь зверинец мгновенно притих. Ближе чем на пять метров к нам уже никто не приближался.

– Пожалуй, я рискну потревожить Его Бессмертие,– вздохнул Жабан.– Надо полагать, они уже отдохнули.

И на цыпочках направился к двери, лишь полы белого кафтана заплескали, как крылья моли. Еще до дверей не дошел, а уже пополам сломался – только что носом до мраморного пола не доставал.

Из-за дверей визг послышался, потом что-то шлепнулось, а уж после Жабан вывалился: одна щека красная, другая белая как мел. Интересно, кто это ему так приложил: неужели сам Кощей?

– Велели подождать,– проквакал он.

И такой ужас был в его глазах, что я ему даже на секунду посочувствовал. Кощеевы придворные разом примолкли: ясно стало, что хозяин в большом гневе. Вот оно, холуйское счастье: только что их распирало от веселья, а тут – как мокрые курицы. Даже наш Соловей среди этой публики орлом смотрелся.

А потом откуда-то слева шаги послышались – громкие и уверенные. Толпа надвое раскололась и замерла в сверхпочтительном молчании – даже дышать многие, по-моему, перестали.

– Каронг...– прошептал Соловей побелевшими губами.

Довольно высокий мужчина. Лицо не сказать что красивое, но среди окружающих рож – даже приятное. Глаза вот только его портили. Круглые, как пуговицы, и холодные, словно в них навеки поселились мокрицы. Я сразу вспомнил, где видел этого человека, и, честно скажу, удивился.

Длинный, шитый золотом плащ прошелестел по натертому до зеркального блеска полу. Костюм из белого атласа проплыл мимо замерших придворных. На бледных губах промелькнула брезгливая улыбка. Кивнул небрежно только Жабану, остальных демонстративно проигнорировал. И уверенно толкнул дверь к Кощею.

Оттуда опять было визг послышался, но быстро прекратился. Зато зазвучал голос знающего себе цену человека. Слов разобрать было нельзя, но, судя по интонации, Каронг что-то требовал от Кощея или выговаривал ему. А потом послышался женский голос – приятный и мелодичный. Публика у дверей прямо растаяла от этого голоса. Захрюкали нежно и подобострастно:

– Каролинга, Каролинга...

И вновь тот же уверенный голос из-за дверей:

– Жабан!

Стрелой помчался лакей, даром что не хозяин звал. И так же стрелой вылетел обратно:

– Кличут Его Бессмертие!

Кликали, оказывается, нас. Соловей вошел первым, мы следом, Дарья между нами. Честно говоря, я был разочарован. Кощей, Кощей, а что Кощей? Так, старичишка статей не богатырских, лицо – яблоко печеное, нос – крючком, чуть не до нижней губы, волосенки жиденькие во все стороны торчат, рубаха белая до полу, не стиранная добрую сотню лет... В общем, неприятный старик, с какой стороны ни взглянуть. Но глазки ост-рые– прямо так и впились в Дарью. А потом уж он на Соловья взглянул. Руку протянул для поцелуя. Бедный Свистун чуть не на четвереньках пополз хозяина приветствовать.