Ярослав хотел было сказать Катюше, что она ненароком подсмотрела чужую, уже ушедшую жизнь, но потом передумал. В любом случае оракулу, каким бы именем он там ни назывался, Кузнецов не верил.

Что же касается будущего императрицы, то он сам мог бы его предсказать, хотя у Аполлона Кравчинского это получилось бы еще лучше. Ибо для них двоих будущее этой женщины было уже далеким прошлым. Но в любом случае этот оракул обладает, надо признать, большим объемом информации, недаром же он так подробно пересказал прошлое Ярослава.

— Чего вы хотите, смертные? — прозвучал вдруг над головами гостей громоподобный голос.

— Исполнения желаний, — отозвался вслух струхнувший не менее других граф Глинский.

— Каждый из вас получит то, что хочет, но только в том случае, если я получу от вас свое.

— Чем же мы, простые смертные, можем порадовать тебя, всемогущий Йо? — вкрадчиво осведомился Кравчинский.

— Каждый из вас получит урок в свой срок, — веско произнес все тот же громоподобный голос, после чего и последовала та вспышка, которой Ярослав так опасался.

Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим у костра, в окружении знакомых лиц. Костер уже догорал, а тьма собиралась уступить место рассвету. Ни тебе величественного храма, ни громогласного Йо, пообещавшего за верную службу исполнение желаний. Врата, похоже, закрылись. Во всяком случае, таинственная диадема находилась теперь в руках у Ефросиньи, протягивавшей драгоценную вещицу императрице. Однако ее величество благоразумно отказалась от слишком уж подозрительной собственности. Справедливо рассудив, что, чем дальше диадема будет от ее головы, тем лучше. Лицо императрицы выглядело просветленным и умиротворенным, кажется, она получила от оракула именно тот ответ, на который и рассчитывала.

— Я никогда не забуду вашей услуги, граф, — она благосклонно улыбнулась замершему от счастья фавориту.

Но Ярослав совершенно точно знал, что забудет, одарит деревеньками с крепостными душами и заведет себе другого графа для развлечений. Нет в этом мире ничего более непостоянного, чем милость коронованных особ. А графа Глинского ждет весьма незавидная судьба.

Во дворец возвращались все тем же бешеным аллюром. Высадив у дворцового крыльца Калиостро и Катюшу, карета покатила дальше, увозя довольную ночным приключением императрицу. Вернувшись в свои покои после бурно прожитой ночи, Аполлон Кравчинский прежде всего приложился к бутылке. Видимо, таким неоригинальным способом пытался успокоить взбудораженные нервы. После чего упал на софу и в изнеможении вытянул ноги.

— Обувь сними, — посоветовал ему Ярослав, с трудом стягивая высокие сапоги.

— При чем тут ноги! — возмутился поэт. — Я, может, душой надорвался. Шутка сказать, пообщался с богом!

Кузнецов на эти слова Аполлона только плечами пожал. Будучи атеистом, он искал вполне материалистическое объяснение произошедшего. Другое дело, что эти поиски уводили его в такие фантастические выси, что оставалось только пожалеть о своей приверженности к дедукции там, где другие полагаются на Всевышнего.

— А кто тебе сказал, что я мистик, — возмутился Кравчинский. — Хотя, в отличие от тебя, человек я, безусловно, верующий, но именно поэтому я и не верю в божественную суть этого оракула. Храм Йо — это такая же псевдореальность, как и дворец.

— Хочешь сказать, что нам все это почудилось?

— Я не знаю, Ярила, природы явления, которое мы наблюдали, но уверен, что оракул не имеет никакого отношения к божественному провидению. По-моему, это просто компьютер. Или что-то в этом роде.

— Но он же предсказал императрице ее судьбу?

— Она такая же императрица, как Колян Ходулин — граф, — криво усмехнулся Кравчинский. — Мы имеем дело с реальными людьми, Ярослав. Причем эти люди — наши современники. Зачем компьютеру понадобилось перепрограммировать их в исторических персонажей, я не знаю, но, похоже, цель у него есть. Возможно, он и нас запрограммировал на какие-то нужные ему действия.

Версия, высказанная Кравчинским, показалась Ярославу интересной. Не говоря уже о том, что она давала простор для дедуктивного метода, который, столкнувшись с явлениями мистическими, начал давать сбои.

— А куда делись печенеги?

— Это не печенеги, Ярила, и не монголо-татары, а скорее всего китайские торговцы, на свою беду наведавшиеся в дальнюю деревеньку.

— Шестерых я застрелил из револьвера фон Дорна, двух заколол шпагой. Они были натуральными покойниками. Я же видел кровь, что лилась из их ран! И вдруг — никого!

— В том то и дело, Ярила, что ты стрелял из револьвера фон Дорна, а не из собственного «Макарова».

— Нет у меня пистолета Макарова, с чего ты взял?

— Темнила, — обиделся Кравчинский. — Но в любом случае этим китайцам сильно повезло.

Скорее всего Аполлон был прав. Револьвер был порождением этого иллюзорного мира, так же как и шпага поручика Друбича. Надо полагать, китайцы, полежав на травке, ожили и очень удивились тому, что неожиданно для себя оказались в темном лесу. После чего продолжили свое путешествие по торговым делам. Нечто подобное уже было с Ванькой Каином, который благополучно живет и не тужит в дубленой шкуре Ваньки Митрофанова. Еще и водку, паразит, пьет стаканами.

— Надо искать императрицу, — сказал вдруг Аполлон.

— Зачем? — не понял Ярослав.

— Сдается мне, что она уже сыграла свою роль в этом спектакле и режиссер отпустил ее с миром. Теперь она, надо полагать, вернулась к своему естественному состоянию, возможно бизнес-леди, возможно домашней хозяйки. Но в любом случае искать ее надо где-то в радиусе полусотни километров, поскольку именно на такое расстояние, похоже, распространяется власть компьютера.

Надо признать, что у поэта голова варила даже после выпитой бутылки вина и проведенной в заботах ночи. Впрочем, именно за хорошие мозги Ярослав его и ценил, поскольку как боевая единица Аполлоша ничего из себя не представлял. Причем Кравчинского нельзя было назвать трусом, так как человек робкого десятка вряд ли добровольно полез в логово к оракулу.

Просто поэт не хотел и не умел драться. Прискорбно, конечно. Но совсем уж совершенных людей не бывает, приходится принимать их такими, какие они есть.

Несколько часов сна на роскошных ложах вернули друзьям хорошее настроение и аппетит. В этом иллюзорном дворце очень хорошо кормили, надо признать. И прислуга была вышколена на загляденье. Стоило только графу Глинскому бровью шевельнуть, как на его зов бросалось сразу несколько верных холопов. Катюша, сидевшая за столом рядом с поручиком Друбичем. цвела майской розой. К сожалению, никакого просветления ни в ее мозгах, ни в мозгах Коляна Ходулина Ярослав не обнаружил. Они так и продолжали играть навязанные им роли и находили в них, судя по всему, удовлетворение. В принципе Кузнецов их очень хорошо понимал. В той, бьющей за стеной реальности им ничего особенного не светило. Здесь же они были весьма влиятельными особами, да еще и на всем готовом. Птички божий не знают ни заботы, ни труда. Кушают, плетут интриги, а холопы на них горбатятся рук не покладая. Революционные мысли Ярослава отразились, видимо, на его лице, поскольку граф Глинский бросил на своего гостя удивленный взгляд. И, вероятно, он был прав в своем удивлении, ну хотя бы потому, что его челядь не выглядела несчастной, угнетаемой феодалом массой. Наоборот, это были хорошо откормленные мужики и бабы, вполне довольные своей жизнью при богатом барине. Надо полагать, ни в пище, ни в одежде они недостатка не испытывали, а потому и не горели Желанием покинуть созданный для них оракулом рай.

— В Санкт-Петербурге скоро следует ожидать больших событий, — завел разговор на политическую тему Калиостро. — Ваше сиятельство не собирается покинуть глухой край, чтобы в них поучаствовать?

— Возвращение в столицу мне запрещено императором, — холодно бросил Глинский. — У меня нет ни малейшего желания болтаться на дыбе или отдать богу душу. Впрочем, мое затворничество продлится недолго. Вас же, господа, я не задерживаю. Хотя поручику Друбичу следует соблюдать осторожность. Мне бы не хотелось потерять зятя еще до венчания. А обряд бракосочетания мы проведем в Санкт-Петербурге, сразу после того, как нынешний кризис будет благополучно разрешен. Вы понимаете, о чем я говорю, Друбич?