Еще полдюжины королей и королев скоропостижно испустили дух, откушав несвежих маслин или некстати простыв на охоте. Еще про дюжину говорили, что вроде умерли они слишком молодыми… Но тут дело было не так просто.

Дон Ронкадор не имел родных при дворе и всё, что знал, черпал из разговоров более осведомленных приятелей да еще из сплетен. Ну, и из пресловутого отчета.

Сколько он помнил, Игерна…тьфу ты — Лейла де Торрес была отпрыском очень небедной семьи и единственной наследницей состояния. Однако после безвременной (или напротив — довольно-таки своевременной) смерти родителей она сперва попала под опеку тетке — баронессе Фарионе де Уголино, судя по отрывочным слухам, той еще дряни. Вскоре весьма приличное состояние изрядно сократилось, из-за чего даже произошел какой-то скандал, и в итоге пятнадцатилетняя донья Лейла была передана под опеку уже двоюродному дяде — тому самому графу де Кассо, пристроившего ее во дворец камер-фрейлиной, а потом даже и статс-фрейлиной. По этому поводу ходили ехидные шуточки, что дядя слишком уж молод для опекуна невинной девушки, да и родство уж слишком отдаленное… Впрочем, другие утверждали, что юное создание будет в полной безопасности, ибо граф вообще-то предпочитает мужчин…

Ронкадор напряг память, но как ни старался, ничего существенного насчет де Кассо вспомнить не мог — светский человек, поэт, даже пьески какие-то писал, состоял на службе в министерстве двора… Да, а ведь странно… только сейчас дон Орио понял… ведь для заговорщика уж больно неподходящие данные у покойного дяди Игерны…. тьфу, уж не разберешься тут! Но заговор был — и почти удался: сколько он помнил, какой-то недавно переведенный из провинции в дворцовую стражу капитан, страдая бессонницей, заметил в ночном парке дворца Эскориало подозрительных личностей… Воистину — в тихом море русалки водятся!

А госпожа Лейла должна была сделать, между прочим, главную работу — войти с женской половины дворца через предназначенные для королевы двери в монаршью опочивальню да и заколоть мирно спящих государя и государыню — благо под пышными придворными нарядами можно пронести внутрь не то что кинжал или шпагу, а даже живого эспадачина.

И ведь всё было рассчитано: у тех дверей охраны нет — евнухов, как у неверных язычников, слава Эллу, в Святых Землях не принято держать во дворцах, а кто же в женскую половину пустит грубую солдатню? Есть, конечно, внешняя охрана — но та больше присматривает, чтобы никто не лез снаружи куда не надо… Что собирались делать смутьяны и кого сажать на трон — в бумагах ничего не было.

И какого Хамирана ей это понадобилось? А ведь, похоже, причина там была — потому как ненависть в ее глазах была неподдельная! Чем ей так могли насолить их величества? Хм… Вообще, если вспомнить, то два века назад Альфонса Любвеобильного (он же Эль-Потаскун) зарубил жених обесчещенной им девушки. Но сейчас-то не те времена! Государь Карл Тринадцатый, конечно, изрядный бабник — хоть злые языки и поговаривали, что в постели не слишком могуч. Но чтобы силой домогаться приглянувшейся девушки? В худшем случае — уволил бы с придворной службы глупую недотрогу, не понимающую своего счастья — а скорее всего махнул бы рукой да утешился бы с другой.

Он вновь попытался вспомнить — что там было не так с графиней. Девица она, судя по слухам, была своенравная и странная. Любила охоты и скачки и даже состояла в компании принцессы Маргариты Нериго, прославившейся самыми экстравагантными выходками вроде собственного корабля под красными шелковыми парусами, на котором она отправлялась в морские прогулки, днями и неделями пропадая на островах — причем девицы там пребывали в обществе молодых донов без дуэний… Такое безобразие творилось, пока сеньор Мартинес не разогнал этот крольчатник, а потом вообще не посадил кузину чуть не в домашнюю тюрьму…

Стоп! Девка ведь поминала герцога Мартинеса!

А вот тут могло быть что угодно. Если графиню Лейлу угораздило каким-то боком задеть Великого Референдария, по заслугам прозванного доном Гиеной, то ей остается лишь посочувствовать.

Сам Ронкадор встречал этого человека лишь раз — шесть лет назад, когда ходил с казначейским флотом в метрополию, и груз принимал именно он.

Орио и видел-то герцога лишь мельком — на передаче ключей от сундуков и торжественном ужине.

Но он надолго запомнил пухлые губы сластолюбца и холодные с прищуром глаза, излучавшие равнодушную жестокость. Одного взгляда на бледное лицо и лысый череп хватило, чтобы понять — все темные слухи об этом человеке, пожалуй, правдивы. И еще — что от этого человека надо держаться как можно дальше и — равно не дай Анахитта Милосердная — иметь его командиром, врагом или другом!

Допустим… Но в любом случае — какого Шаргата убивать их величеств? Если он так ей насолил — ну пырнула бы дона Гиену на очередном балу в брюхо стилетом, в кровостоки которого вмазана аконитовая смолка — и можно с чистой совестью на эшафот. А то и помилуют, если есть причина. Ладно — что бы там ни было, а душой дворянина и умом верноподданного не мог дон Ронкадор понять и принять того, что его пленница (если, конечно, не соврала) намеревалась исполнить…

Капитан в невесть какой раз проклял судьбу, втянувшую его в дело, где намешано столько всего… Мало ему пиратов, епископа, ата-аланских сокровищ и разорванного в фарш маркиза! Так еще и угораздило его хоть краем, да влезть в дела, в которых не то что один, а десяток капитанов первого ранга и честных идальго запросто потонут как мыши в ведре!

Утром поход продолжился.

Полдня их процессия брела по низинной, болотистой местности, разбрызгивая грязь, спотыкаясь о кочки и переплетения корней, от одного сухого островка до другого. Под конец пираты и эгерийцы перемешались в колонне, слишком усталые, чтобы думать о взаимной резне, а за мачете взялись и офицеры, не исключая и самого дона Орио. Его правая рука, которой он прорубал тяжелым мачете дорогу, казалось, налилась свинцом, пот пропитал одежду, нагрудник базилисковой кожи пришлось сбросить, всучив для переноски одному из корсаров, но идальго дважды становился в передовой отряд. Бывают случаи, когда командиру нужно быть впереди — хоть на лихом коне, хоть в болотной грязи с мачете в руках. Его люди, шатаясь от усталости и недосыпа, плелись позади. Ронкадор слышал всплески, сопровождаемые взрывами замысловатой брани сразу на пяти языках.

Один раз им пришлось остановится — из чащи бесшумно показался самый настоящий дракон, тяжело ступавший мощными лапами с огромными когтями и хищно водивший по сторонам зубастой головой. Чудовище проигнорировало традиции романов, где дракону полагалось напасть на рыцарей. Оно прошествовало мимо, спустилось по откосу, миновало просеку и скрылось в лесу. Слепой Пьедро утер пот со лба.

— Святой Джио — никогда их так близко не видел… Эти твари обычно в льяносах живут, вроде они мокротень не любят.

— Да, подстрелить бы — мясца поели, глядишь…

— Это старый самец, у них мясо похуже, чем у шакала… Стрелять молодых надо, а этих на шкуру разве что…

— А не нападет? — с сомнением осведомился кто-то.

— Нет, — бросил Пьедро. — Они, если людей больше трех, не нападают. Вот если не дай Элл на квинкану налетим — это крокодил-засадник… Мало того, что глупый и на кого хошь кинется, так еще и зубы у него как бритва: как хватит — и ровно отрезали кусок, как на кухне. Видел я у ящеров шрамы…

Но ничего похожего им не встретилось — разве пару раз им попались мелкие шустрые крокодилы — савекозухи, жившие по заболоченным лесистым равнинам и кормившиеся лягушками.

Но худшее было впереди.

Когда они приблизились, по прикидкам Орио, к цели, он, приказав стать лагерем, послал вперед дозор из двух человек, невзирая на попытку епископа возразить.

Когда к условленному времени они не вернулись, капитан выслал вперед еще троих, и среди них корсара-добровольца.

Минул почти час, когда, плюнув на все, Орио поднял людей и двинулся вперед.

Полчаса спустя они наткнулись на всех пятерых, лежавших буквально в нескольких саженях друг от друга. Все пять были мертвы и умерли, судя по синим лицам и высунутым языкам, не своей смертью. Точнее, были задушены, о чем свидетельствовали позы бедолаг, как будто они пытались оторвать от горла чьи-то руки. Но куда хуже было то, что сообщил Ронкадору матрос Тирго, исполнявший обязанности костоправа. Скорее всего, несчастные каким-то образом задушили сами себя, потому как синяки на шеях точно отпечатали их ладони.