– Ты зачем ко мне пожаловала? Ересь никчемную болтать и оскорбления обидные выбалтывать? Ответствуй немедля! Почему я до сих пор жива?

– О! Царица! Некому теперь сие заклятие с тебя снять, – всхлипывая, воскликнула Кручина. – Ты теперь наша горемычная богиня, владычица пекельного царства и надсмотрщица стенающих душ грешников! Пойдем со мной! Там, на дне самого глубокого пролома темной Нави, тебя ждет мрачный замок и прекрасный уродливый трон… твой трон.

– Будь по-вашему, – вздохнула молодая Яга. – Я приду. Возвращайся, Кручина, туда, откуда пришла. На сороковой день меня встречайте.

Богиня скорби поклонилась в пояс и возвестила торжественно:

– В Нави тебя будут ждать, Царица!

После этих слов она удалилась. А ведьма отрезала густую гриву волос до самого пояса, долго приводила себя в порядок, пытаясь расчесать черную волну волос. За этим делом притомилась до боли в спине и тогда призвала прислужниц. И их на зов хозяйки откликнулось много.

Одни дочери лешего Ауки и болотной кикиморы Мары три дня вычесывали космы царицы, заплетая их в мохнатые толстые косы, а другие умащивали прекрасное тело юной ведьмы бесценными индийскими маслами и благовониями.

Лесавки-рукодельницы вышивали удивительной красоты алое платье, попутно сплетая из черной лозы и тонких золотых нитей венец с бриллиантами размером с крупный горох, а прочие варили непростую уху из принесенных крупных рыб, разламывали хлеба и черпали вино. Вечная ведьма пригубила терпкого, красного, как кровь, вина и отведала царской ушицы.

Мрачное выражение не покидало лицо ведьмы. Она размышляла, кручинилась – будь не ладна Кручина та! – смотрела бездонными глазами в свежевымытое окно избушки и вздыхала, и вздыхала, и вздыхала. Затем потребовала сшить ей новый холщевый наряд обычной селянки.

На следующий день, притомившись от назойливых прислужниц, ведьма зевнула и потянулась. Долго сидела на краю лежанки, покрытой шкурой медведя.

– Ох, девки лесные, как любви-то любовной шибко охота, – вдруг протянула молодая чаровница. – Настоящей такой любви бабьей, до дрожи в чреслах, до огня в животах.

– Как такое возможно, Царица? – прошептала одна из лесавок по имени Моха.

– А разве царицы не имеют права любить? – удивилась Яга.

– Имеют, имеют, – испуганно прошептала Моха. – Но ты же, Великая, не совсем царица, ты – богиня!

– А богиням любить не положено, что ли?

– Нет, нет, нет, нет, нет! – зашелестели испуганные прислужницы. Они потрясенно кланялись в подобострастном трепете.

– Значит, простоволосой девке из печной Красатинки можно любить, а мне, несчастной и вечной лесной дичке, не полагается?! А ну пошли отсюда! Идите чужакам косоглазым в лесу ноги заплетайте, а меня оставьте. Выметайтесь сами, не то порву на клочки!

Яга рассердилась не на шутку и прогнала всех.

На другой день она надела этот простой сарафан селянки и вышла во двор, в теплое утро. Ведьма придирчиво оглядела старый тын с черепами и подалась в чащобу лесную.

Многое изменилось в старом лесу. Одни деревья высохли и упали, а другие из подлеска до небес вымахали. Ручьи и небольшие речки изменили русла, а дремучая лесная река Ивата за минувшие десятилетия все берега порушила силищей весеннего половодья в разные годы. От такой красоты Яга даже языком от восхищения зацокала.

Вспомнила деревеньку свою, маменьку милую, родного папеньку, сыночка…

Здесь, на высоком обрывистом берегу речки Иваты она задохнулась от ужаса…

Имя!

Имя!!!

Она имя забыла, запамятовала! Сыночка своего, кровиночку позабыла никудышная мамка! И тут же спохватилась, обхватила голову руками, завыла звериным плачем! Пять веков! Пять сотен годов крутанулось, исчезло, а она все еще мыкается по белому свету.

– Сокол! Соколик! Соколушка ясный мой! – радостно и совсем незлобиво крикнула она медленным водам Иваты. – Слышите? Я не забыла! Моего сыночка звали Сокол! Это я сама его так назвала. Давно. Только умер он.

Поплакала малость, стесняясь саму себя, размазала слезы и пошла дальше.

А за рекой в просвете деревьев заиграли солнечные лучики. Там заливные луга, там по росе мужики из Красатинки на покосы дружно выходили в травяную пору, там и скот стерегли, и любовь была там. Ее любовь, Ягодкина, только вот в те, прежние, ныне несуществующие жизни. Ей даже показалось, что все, что происходило в эти века, случилось не с ней. Это все сон, туман и морока! Этого не может быть с простыми людьми, да и с царями не может. Поймите, глупенькие, так не бывает даже с вечными ведьмами.

Яга оглянулась, и оказалось, что она стоит на самом краю леса, и теперь осталось сделать всего лишь только шаг и она окажется в поле – широком и зеленом. Она навострила уши, кто-то пел красивым звонким голосом. Где-то совсем рядом.

Молодая ведьма вышла на свет и увидела его.

По неровному весеннему полю навстречу девушке-чернавке шел красивый высокий парень. Он не торопился, смотрел под ноги и спокойно направлялся к реке и, судя по всему, ее не видел. А вот она сразу приметила стать и рост парня. Широкие плечи, золотистые кудри и полное отсутствие бороды на лице заинтересовали вновь помолодевшую ведьму. Она внезапно выпорхнула перед ним и, чуть наклонив голову, улыбнулась.

– Ой! Девка! – остановился парубок и поправил котомку за спиной.

– Ты живешь в Красатинке? – игриво спросила она.

Тот утвердительно кивнул.

– Красивая какая, – протянул он и зарделся от своих же слов, как красная девица, но в ответ спросил: – Не боишься по урочищу одна шастать?

Ведьма хихикнула. Парень ей понравился и очень даже подходил для тех срамных мыслей, которые клубились в ее головке и огнем жгли молодое тело.

– Как тебя зовут, молодец? – с неожиданной хрипотцой спросила она и поджала, как лесная малина, алые губки.

– Жданом тятька с маменькой нарекли, – простовато ответил парень.

Хитрая девка так посмотрела на него, что у того даже дыханье сбилось. Молодой мужчина почувствовал некое душевное влечение и телесное переполнение. Он неотрывно и не мигая смотрел в распахнувшиеся, как бездонные омуты, глаза странной девушки с пятью косами и не мог отвести взгляд.

– А тебя, милая, как звать-величать? – не совсем уверенно вымолвил парень.

Яга отвернулась и, взяв его за руку, повела куда-то в сторону.

– Ягуша, – прошептала она и предложила: – Пойдем на реку? Ты же туда шел?

– Туда, – ответил парень, но руку не выдернул, поплелся за девушкой, как бычок на заклание.

– Ты идешь удить рыбу? – спросила она.

Он утвердительно закивал, не сводя глаз с гибкой талии девушки.

– Тятька велел окушков для ушицы надергать, пока он с пасекой управляется. Ну, вот я и подался к речке. Там у кромки урочища места хорошие – то омуток, то перекат. Здесь окушок добрый ловится, темный такой, полосатенький.

Ведьма хмыкнула, а парень неожиданно для себя принялся подробно рассказывать о том, как он наловчился ловить рыбицу для тятьки и мамки в здешних местах с помощью срезанных жестких волос с конского хвоста и тонкого костяного крючка.

Она слушала, а сама вела его до заветного бережка, а там, отведя взгляд в сторону, девушка внезапно приподнялась на носочках и чмокнула парня в лицо. Получилось нетерпеливо и не в губы, и не в щеку, скорее, в нос.

Но парень не засмеялся и не отстранил странную лесную девку. В полной уверенности, что заплутавшая девушка из окрестных деревушек ищет себе жениха, парень осмелел и ухватил ее в жарком, скомканном и порывистом поцелуе. Ждан думал, что на этом все и закончится, а если повезет, то он попробует уговорить девушку встретиться еще, завтра ли, через пару ли деньков, да лишь бы появилась и захотела его видеть.

Теперь он был готов ждать ее на этом берегу речки Иваты и искать, и ждать, и снова искать. Ночи и зорьки напролет. Ее одну, ее любимую и заветную.

Из книги «Рачение»

«Я стенала от желания звериного. Низ живота воспылал огнем! Хочу мужчину! До одури возжелала, до ночи в душе, до черноты в глазах! Мое новое молодое тело извивается от вожделения! Мне нужна мужицкая жидкость! И я заманю, обману, обольщу, зацелую, замордую! Молодой муж падет в моих объятиях. Я заполучу в своем стремлении все! Все! А потом убью его, очередного полюбовничка, в утеху на третьи дни убью. Чтоб в глаза смотрел, на голытьбу мою прекрасную…