Сторонние мысли вылетели из головы, вид конной лавы, ощеренной злобными оскалами, хлестнул холодной яростью, кровь наполнила мышцы тугой ярой силой, меч задрожал от нетерпения. Со стен полетели стрелы, жидкий рой канул в ряды, пропал втуне. И второй залп результата не дал.

Степняки злорадно захохотали, сабли превратились в полосы, крики стали вовсе не человечьи, звериные.

Буслай сплюнул досадливо, буркнул:

– Странно, вроде бедового спровадили, может, на стену пробрался?

Лют отмахнулся от бредовой мысли, впился взглядом в конную волну, в щелках глаз блеснуло льдом. Яромир свесился с седла, сказал на ухо волхву негромко:

– Вольга, что за колдовство?

Волхв помялся, шепнул быстро:

– Это не совсем волховство, княже, тут сила сродни богам, куды супротив нее стрелами. Я ведь говорил: едет к нам великий герой.

– Уже приехал, – буркнул князь, выпрямляясь в седле.

Степняки вскинули короткие луки, закатное небо заслонила туча стрел. Дружинные поспешно вскинули щиты, дробно застучало, вслед металлическому скрежету раздались предсмертные стоны. Строй дрогнул, но устоял, выпрямился яростно.

Хуже пришлось лошадям: знамо ведь, хочешь попасть во всадника, целься в лошадь. Из пятерых оставшихся под рукой коней четверо захрипели, груди ощетинились черным оперением. Всадники скатились кубарем, князя поспешно подхватили под руки, подняли. Вскрикнул и Гором: стрела коварно клюнула в ногу, отворилась красная щель, копыто окрасилось красным.

Стрый хмуро заворчал, мигом соскочил, потрепал животину по гриве сочувственно.

– Отвоевался, – сказал он горько. – Иди отсюда, не мешай.

Гором, сильно припадая на переднюю ногу, заковылял прочь, червец в глазах потух. Стрый глянул на степняков злобно, звуки топота перекрыл мощный рык:

– Трусы!

Степняки, похоже, услышали, нового залпа не последовало. Кочевники устрашающе зарычали, от обилия звериных оскалов рябило. Земля ощутимо тряслась, отчего воинов подбрасывало, но они стискивали зубы, рукояти в ладонях трещали.

Ивашка плелся, утирая слезы, хилые плечи тряслись, ноги вздымали груды щепок, швыряли в стороны. Грозный топот за спиной вырос, послышались крики боли. Мальчишка обернулся: в груди похолодело, затем полыхнуло гневом. Слезы испарились, стало легко и спокойно, грозные звуки заслонил нежный звон, загремели голоса: могучие, исполненные невероятной благой мощи. Голоса звучали ласково, говорили о чем-то, убеждали.

За спиной выросли крылья, Ивашка побежал, не касаясь земли, пальцы сжимали гладкое дерево. Неведомая сила повлекла, как мощное течение сухую веточку, Ивашка проскользнул сквозь ряды воинов.

Стрый ахнул, видя мальчонку, бегущего под копыта степняков. Воевода ринулся следом, но его ухватили за локоть, удержали.

– Не мешай, когда боги говорят, – сказал Вольга сурово.

– Какие боги? – буркнул Стрый ошалело.

– Не знал? Настоящий певец – глас божий.

Дудочка прилипла к губам, ноты затоптал стук копыт: отчаялся, сердце резануло ржавым лезвием, могучий голос успокоил, волосы будто пригладила материнская ладонь. Ивашка набрал полную грудь, щеки раздулись, как бока пузатых бочек, мелодия пробила грохот и грубые людские голоса. Пальцы ловко перебирали дырочки, мелодия вырисовывалась звонкая, веселая, ритмичная.

Лют мельком подивился, как одна дудка способна заглушить дробь копыт, разлить мелодию далеко окрест, но незримая волшба опутала, сердце ретиво подпрыгнуло, наполнилось горячей удалью. Лица воинов посветлели, изнутри распирала неведомая мощь, ноги непроизвольно задергались.

Ивашка дудел громче, веселее, в груди мучительно горело, но неведомые силы подпитывали. Щеки увеличивали голову втрое, окрестности города затопились разудалой мелодией.

Алтын хищно прищурился, губы искривились змеиной усмешкой. Повелитель вдавил пятки в конские бока, стремясь первым стоптать хрупкого юнца с дудкой, услышать сладкий хруст косточек.

Конь споткнулся. Повелитель рывком поводьев приподнял, поморщился оглушительному ржанию. Сзади удивленно гомонили, ласкающая слух дробь копыт дала сбой, лошади испуганно храпели, степняки черно бранились.

Конь резко встал, копыта сковырнули большие комья, Алтын едва не вылетел через голову. Сзади раздались оглушительная ругань, ржание, шлепки тяжелых тел. Грохот догонял, клубок сплющенных человечьих и лошадиных тел накрыл неустрашимого Повелителя.

Лошади дергались в такт музыке, взлягивали, всадники сыпались железным горохом, стоял жуткий треск костей, жуткие вопли. Очарованные кони метались по канаве, копыта окрасились кровью, при затейливых коленцах воздух насыщался каплями размером с кулак. Задние ряды заполошно натянули поводья, кони осели задом, сзади навалились не видящие свалки степняки: загрохотало, из огромного клубка вылетели измочаленные тела, плеснуло красным.

Ивашка выдул последнюю ноту и со счастливым вздохом обмяк. Защитники вздрогнули: по тому, как распластался пастушок, ясно – больше не встанет. Воины затряслись от ярости, груди разрывало острое чувство.

Яромир шагнул вперед – перед глазами мутная пелена, трясся, будто на морозе, – и закричал неистово, не в силах сдержать могучую, древнюю силу, вспенившую кровь священным огнем:

– Слава!

Воины двинулись за князем, бегу не мешали ни полпуда плетеных колец, ни оружие, ни смертельная усталость осады. В груди полыхало неистовое пламя, на глазах вскипели слезы, каждая жилка трепетала в священной ярости.

– Слава!

Горожане остановились, глаза мужчин загорелись мрачным огнем. Медленно двинулись они к пролому, подхватывая на ходу камни, обломки бревен, досок.

Неведомая мощь переполнила, выплеснулась через край, побежала грозной лавиной. Слезы лились ручьем, жаркий огонь кипятил кровь: тела вот-вот разорвет, не в силах вместить ярую силу. Ненависть к проклятым захватчикам, явившимся жечь и рушить созданное тягчайшим трудом, безнаказанно убивать, насиловать женщин, душила, но вместе с тем придавала силы, невероятную легкость в теле.

– Слава!!!

От громового крика небо раскололось. Князь перемахнул через раздавленную лошадь, меч впился в ошеломленного степняка. На лицо брызнуло горячими каплями, Яромир слизнул языком, захохотал мощно, победно.

Степняки тонко взвыли: разъяренные кременчане нахлынули, хряскали колья, шеломы вминались в головы, плескало красным, острые камни пробивали виски, засыпали мозг обломками переносицы, десятки голых рук тянулись к разорителям, в воздух взлетали куски тел.

Кони дико ржали, стоптали нескольких защитников, но руки с мечами и кольями молотили по животным: священным, но осквернившим себя тем, что принесли на спинах орду убийц. Священная ярость защитников родной, оскверненной земли взорвалась кровавым водоворотом.

Стрый люто заревел, меч рубил ворогов, половинки разлетались в стороны, сшибали напуганных степняков. Огромный меч заляпался от острия до рукояти, кровавая полоса со свистом резала воздух, ряды степняков взрывались сочными брызгами, будто разбитые тыквы с водой. Воевода разрубал всадников вместе с конями, превратившись в ненасытного упыря, от чьего страшного рева степняки падали без чувств, а коней парализовало ужасом.

Руку встряхнуло, меч застрял в груде костей людей и животных. Стрый выпустил липкую рукоять, ладонь смяла степняцкую харю, как сухой цветок, испуганный конь вскрикнул от железной хватки за задние ноги, земля ушла из-под копыт. Конь дико завизжал, воевода размахнулся, живая дубина врезалась в ряды степняков. Громко хрястнуло, истошно завопили, тела отбросило, как сухие поленья, под ногами зачавкал красный кисель.

Степняки дрогнули, сила Повелителя питать перестала, ярость защитников города обрушилась тяжкой дубиной, доселе неустрашимые сердца поразил страх.

Уцелевшие нахлестывали коней, мчались прочь, побросав оружие. Горожане бежали следом, люто орали, падали, вставали, в гигантских прыжках стелились в воздухе. Кони, пойманные за ноги, заваливались набок, придавливали седоков, разъяренные люди накрывали их кучей, оставляя трепещущие бесформенные куски.